Дорогая кузина

Лобановская Ирина Игоревна

После таких пьянок Лев Аполлонович становился невменяемым и свирепым, правда, все равно довольно безобидным, но неприятно-режущим душу. Он подолгу спал и валялся в полутемной комнате на кушетке тяжелым мешком. Просыпался в похмелье и, свекольно-бордовый и вареный, постанывая от головной боли, ковылял на кухню пить кефир.

И вновь превращался в кроткого, вдруг понимая, что набузил и наскандалил, и словно просил за это прощения. Заходил к жильцам, спрашивал, не надо ли помочь и как они живут. Слащаво, жалко улыбался, заискивал и лебезил, бесконечно извиняясь

и допытываясь, не обидел ли кого.

Так повторялось довольно часто.

И тогда Илья и Лидочка прибегали к давно испытанному средству: осторожно закрывали дверь в свою комнату и сидели тихонечко, занимаясь своими делами, почти не выходя и не обращаясь к хозяину, стараясь вести себя так, словно их нет в квартире — не видно и не слышно. И действительно, никто их не трогал и не беспокоил. Только доносились голоса поддавших, непонятно откуда берущихся корешей Льва Аполлоновича, звон стаканов и новые перебранки…

Хозяин служил грузчиком в магазине. И женщина у него была. Он ее всегда в разговорах называл "моя подруга". Поэтому Илья с Лидочкой стали величать ее "подруга Льва Аполлоновича".

Пару раз их навещала Сима. Снова жаловалась на любвеобильного отца. Рассказывала, что видела его не раз в ЦДЛ с красивыми молодыми девицами. А потом внезапно поинтересовалась второй, двоюродной сестрой Ильи, а значит, и своей.

— Познакомить? — спросил Илья. — Она здесь теперь учиться.

Сима замялась:

— Я сейчас готовлюсь к экзаменам в университет, очень некогда… Немного попозже…

А попозже Илье вдруг предложили работу.

22

Вадим отлично помнил, как все когда-то началось. Раньше их дачной жизни. Ариадна ждала ребенка и, тяжело переступая, шлепала по квартире. Жили тогда у ее родителей.

— Маргарррита! — привычно мерзко орала подлая красавица Алена, помахивая ярким хвостом.

Громогласно беседовал по телефону великий Величко. Теща тихо обсуждала с домработницей меню сегодняшнего обеда. Вадим сидел в комнате за письменным столом и нервно грыз ручку. Стихотворение не получалось.

Грузно, держась одной рукой за большой живот, подошла сзади Ариадна. Заглянула в листок бумаги. Прочитала написанное. Перечитала. Задумалась…

— А знаешь, мне кажется, здесь лучше слово "идут" заменить на "бредут". Динамичнее и выразительнее. А вот здесь напиши "Такая осенняя встреча…" Получится не слишком стандартно.

Вадим тоже вчитался в свои строки и поправил их.

— А что еще? — с надеждой спросил он.

Ариадна тяжело опустилась в кресло:

— Сейчас… дай подумать…

После рождения Симы жене стало труднее находить время для поэзии, но немного позже, на даче…

Очевидно, об их совместном творчестве давно догадались старшие Величко, но предпочитали помалкивать и не вмешиваться в жизнь молодых. Вероятно, когда-то Маргарита Даниловна делала попытки, как большинство матерей, руководить жизнью замужней дочери, но получила решительный отпор и притихла. Ариадна всегда была чересчур самостоятельна и никаких

матерниных слов выслушивать не желала.

Подрастающая Симочка довольно быстро смекнула, что к чему. И однажды, поругавшись с отцом, который не разрешал ей поехать загород с одноклассниками, выпалила:

— Ты часто страдаешь по поводу тем, которых у тебя нет! Я хочу подкинуть тебе очень интересную темку, чтобы ты зря не парился! Напиши про себя и про маму. Про то, как она тебе помогает во всем!

И саданула дверью.

Вадима охватила ярость.

— Вот видишь?! — заорал он. — Видишь, к чему все это привело?! Она меня осуждает, судит! А что говорить о других?!

— Она не судит, Дима! — сказала Ариадна. — Она еще не умеет…

— Умеет! Прекрасно умеет! Этому не надо учиться! И если она начнет всем рассказывать о том, как я пишу — хорошая слава скоро будет у Вадима Охлынина!

Улыбка Ариадны стала неестественной:

— Это не тот характер, чтобы рассказывать… Я поговорю с ней… Все объясню…

Жена опустила темную гладкую голову.

— Что — все?! Что тут можно объяснить?! Ты сама-то понимаешь?!

Вадим встал, снова сел, дернулся и умоляюще глянул на Ариадну, свою единственную опору:

— Ведь это никакое не преступление, да? Разве это может так ужасно выглядеть в чужих глазах? Если только в молодых… Что вообще называется преступлением?

Тон его стал привычно-капризным, знакомым жене до последней нотки. И Ариадна как всегда нашлась:

— Ничего особенного… Сима немного подрастет и поймет, что назначение женщины — отдаваться и отдавать, дарить и помогать, в этом смысл ее существования.

Когда-то давно Вадим, удивленный таким странным, редко встречающимся самоотречением, самопожертвованием жены, захотел вызнать у нее, зачем она помогает ему, если способна писать сама.

— Да нет, — равнодушно покачала головой Ариадна. — У меня нет никакого желания писать. Нет ни тщеславия, ни мужества, ни работоспособности, да и таланта, в сущности, нет, а вот идей — много. Я лучше буду всегда тебе что-нибудь подсказывать, советовать, подбрасывать темы… Или детали…

Ишь ты, идей у нее много! Он счел это некоторой самонадеянностью, такой странной в девушке, действительно лишенной и тени честолюбия. Но от самонадеянности Ариадна тоже оказалась очень далеко.

Сколько потом песен, ставших хитами, написал Вадим с помощью Ариадны! Сколько его строк было ею исправлено, сколько найдено ярких, необычных сравнений, сколько подарено точных метафор! И все это между прочим, легко, играючи, среди повседневных дел и воспитания дочери.

Они оба, честно заблуждаясь, какое-то время думали, что никто, кроме них, не подозревает о таких маленьких, ерундовых подсказках.

— Мелочи! — повторяла Ариадна. — Дима, это настоящие пустяки!

Но это были далеко не пустяки. Помощь Ариадны давно не ограничивалась темами и деталями. Без нее Вадим уже много лет назад исписался бы, выдохся, остался с пустыми руками и головой, тупо думая ежедневно: о чем же писать, о чем, о чем…