Дороги богов
Шрифт:
Волчонок отнял ладонь, разглядывая оберег.
— Мама рассказывала мало, только когда я спрашивал об отце… Я не понимал, почему его нет с нами. Она объясняла, но я был мал и не запоминал ничего, кроме того, что он был воином из чужой страны и принадлежал к роду Волка. Поэтому меня и назвали Волчонком… Может быть, он был викингом — у них ведь тоже почитают воронов…
— Твоя мать… она умерла…
— Ее убили — это я знаю точно. — Волчонок поджал губы. — Мне сказали на капище, где мы жили, пока она была жива… И убили те самые викинги… может, и мой отец…
Тополь почувствовал холод при этих словах отрока.
— Я не знаю, где и как умерла твоя мать, — осторожно молвил он, — но точно знаю, что твой отец не мог этого сделать. Когда тебе было четыре лета, — он помедлил, подбирая слова, — он был слишком далеко…
— И ничего не знал о нас с мамой?
— Не
— Лучше бы он умер! — неожиданно воскликнул Волчонок. — Умер на самом деле, чтобы я хоть знал, что он ни в чем не виноват!.. А мог или не мог… Знаешь, вожак, — он сполз с дерева и подсел ближе, — я ведь сперва хотел его отыскать — ну, когда меня выгнали из Нового Города! Я решил так, чтобы было куда идти… Но потом подумал: а вдруг мы пройдем мимо и не узнаем друг друга? Он же меня никогда не видел, как и я его… Да и что я ему скажу?
— И что он скажет тебе, — кивнул Тополь.
Волчонок взглянул на него с радостной благодарностью:
— Лучше пусть у меня совсем не будет отца, которого я не знаю, ведь уже есть ты, вожак!
Выносить этот восторженный взгляд Тополь больше не мог. Поднявшись, он широким шагом пошел, почти побежал по крутому осыпающемуся склону вниз, к берегу Невы.
После того случая он уже не мог, да и не хотел не замечать Волчонка. У него достало сил и терпения больше не возвращаться к этому разговору — и так уже ясно, что Недоносок затаил обиду на отца и привязался к вожаку именно потому, что не считал его таковым. Тополь исподтишка любовался парнишкой — его удалью, сноровкой, силой и ловкостью, жадно отыскивая в его еще по-детски округлом лице знакомые черты. Тот бегал за вожаком, как собака, заглядывал в рот, ловя каждое слово, и расцветал в улыбке, если Тополю вздумывалось обратиться к нему. Подорвать правдой такое доверие вожак не мог — пусть уж лучше живет как привык. Если с вожаком что и случится, то только после того, как Волчонок пройдет Посвящение. А тогда стая его не выдаст — это будет семья покрепче той, которую он сам не мог дать Недоноску. А так порой хотелось, чтобы мальчишка называл его отцом! Хоть раз!.. Но стоило подумать об этом, как в памяти неумолимо вставали все недобрые предчувствия — Суд богов свершился. Осталось узнать, каков вынесенный ими приговор. Не окажется ли лучшим, чтобы Волчонок вовсе не привыкал к нему как к родному человеку — не так страшно будет потерять…
После встречи лета, когда отзвучали в лесах последние птичьи голоса, для отроков наступили горячие деньки. Неумолимо подходило время Посвящения, и выученики с их наставниками тратили последние дни и часы, изнуряя себя в борьбе и ратных забавах.
Наконец этот день настал.
Живя в Йотунхейме, лесовики посвящали молодежь в воины в самые первые дни лета, перед началом набегов. Двенадцать лет жизни среди словен, бок о бок с чужими народами, изменили обычай. Теперь отроки получали воинские пояса позже чуть ли не на три седмицы — перед светлой Купальской ночью, когда солнцеликий Даждьбог празднует свою свадьбу с Девой Зарей. На другое же утро Месяц, соблазненный красотой юной жены Солнца, похитит ее, заставив Даждьбога горевать в одиночестве и в скорби о потерянной любимой, и начнет уменьшать дни, удлиняя ночи. Именно в эти, самые короткие в году ночи лесовики в прежние времена и отправлялись к соседям за девушками. И, услышав от словен давнюю быль о любви и ревности богов, с легкостью изменили обычай.
Переменился и сам обряд. Когда-то давно посвящаемых отроков — а воином у лесовиков считался каждый мужчина, проживший на земле пятнадцать лет, — ждали тяжелые испытания, из которых не все выходили живыми. Теперь нравы смягчились, что было не по нраву тем, кто обретал звание воина по старинке.
Делали так: сперва мальчишек, одетых в смертные белые рубахи, на несколько дней запирали в темной тесной землянке, где они должны были в тесноте и мраке ждать начала, постясь и словно умерев для мира. Яму-землянку заваливали землей и камнями наподобие могилы, и матери посвящаемых рыдали и резали себе руки, окропляя кровью насыпь. Их дети умирали — чтобы родиться вновь.
Потом ночью землянку разрывали. Полусонных и уже начинающих задыхаться в тесноте мальчишек вытаскивали наружу, завязывали им глаза, бросали поперек седел и мчали в чащу. Там всадники сваливали свою ношу на полном скаку в траву — и удирали. Иногда посвящаемых еще и связывали. Каждый подросток должен был сам освободиться и самостоятельно вернуться домой.
Тем временем
Сейчас все было по-другому. Отроков также запирали на день-два в землянки на капише Перуна, чтобы потом выдернуть из земли и увезти в чащу. Их также оставляли где-нибудь, сброшенных с седел, и также оставляли на произвол судьбы. Но теперь уже отрокам не требовалось плутать несколько дней, чтобы вернуться. Каждый заранее знал, в какую сторону надо идти, и, дождавшись рассвета, отправлялся в путь.
На пути, указывая, верно ли он идет, посвящаемого ждали трое опытных воинов. С каждым он должен был сразиться — с первым на кулаках, со вторым на ножах и увернуться от разящего копья третьего. Каждый побежденный воин указывал отроку дорогу дальше — последний же защищал дуплистое дерево, тяжелый камень или волчью яму с острыми кольями на дне. Там был загодя спрятан меч. Отрок должен был его достать и суметь уйти от погони — те же трое воинов мешали ему вернуться с оружием на капище. Если отрок не мог уберечь меча, его посвящение откладывалось на год. Но если же он врывался в ворота с оружием в руках, вожак препоясывал его воинским поясом, новообращенный братался с Перуном и тремя своими противниками и принимался в стаю…
Проехавшись по земле на животе, Волчонок сперва не поверил своим глазам, когда решился обернуться, — пущенное в него копье вонзилось в землю как раз там, где он только что стоял. Сокол, муж Росы, еще не успел выпрямиться после броска.
Он не зря прожил в лесу почти полгода — едва вдали стих стук копыт, Недоносок уже вскочил на ноги и, на ходу срывая с глаз повязку, устремился легкой волчьей рысцой по следам. Уже светало, можно было не ждать утра, и он спешил.
На первого ждущего его кметя — рослого жилистого словенина — он налетел скоро. Тот явно не ждал Волчонка так рано. Отрок не стал с ним долго возиться — намеренно подпустив ближе, швырнул на землю, успокоил ударом кулака и, забрав нож, поспешил дальше. Он помучился только со вторым противником — сперва пришлось побегать поискать его, поскольку не спросил у первого, где тот затаился, а потом так хотелось привычно полоснуть его ножом по горлу, как волка или татя! — но пришлось сдержать себя. Но наконец тот растянулся на траве с приставленным к кадыку ножом и, опасаясь говорить, знаками показал, куда идти дальше.
Сокол ждал его на поляне, на противоположной стороне которой рос когда-то расщепленный упавшим деревом белый явор. Его похожие на растопыренные ладони листья призывно махали издалека. Там, в длинной черной щели, наверняка был спрятан меч, но чтобы его добыть, непременно нужно было выйти из зарослей — иначе к явору не подберешься. Решившись, Волчонок показался — чтобы тут же длинным скользящим рывком ринуться прочь…
Теперь он был у цели, и Сокол, поняв, что промахнулся, наигранно-грозно погрозил кулаком, исчезая в кустах. Он ничего не сказал о дороге дальше, но в том не было необходимости — вокруг начинались знакомые места. Мимо поляны с явором бежала тропинка, которая через версту петляния по лесу выходила на поселковые огороды, откуда уже можно углядеть рощу и крепость на высоком берегу.
Отряхиваясь от лесного мусора, Волчонок встал и осторожными шагами направился к явору. Тот из глубины кроны углядел отрока и притих — только чуть подрагивали листья. Рваная рана на прямом стволе успела оплыть свежей корой. Поднявшись на цыпочки, Волчонок осторожно запустил руку внутрь…
Накануне молодшие кмети, прошедшие Посвящение в прошлом году, вовсю стращали новичков, расписывая, на какие козни идут старшие, чтобы усложнить дело отрокам. Говорили о ловушках-самострелах, о ядовитых змеях, запущенных в дупла, о ложных волчьих ямах и даже пойманных и посаженных сторожить настоящих волках. Волчонок, которому на долю досталось меньше этих басен, все же зажмурился и перестал дышать, ожидая, что вот-вот коснется сухого чешуйчатого тела и ощутит боль от вонзившихся в запястье зубов… И он едва не отскочил, когда пальцы и в самом деле наткнулись на что-то холодное.