Дороги богов
Шрифт:
Ноги Будимира подогнулись, и он упал на колени.
— Иду за тобой! — воскликнул он.
— Зри вдругорядь!..
Как был, стоя на коленях, Будимир повернулся к котлу. На сей раз дым и пар поднимались кверху и не ели глаза.
…Каменные стены заваленной добром клети. Догорает факел, озаряя сундуки, связки мехов, оружие и тюки тканей. По сваленному грудами добру медленно ползет чья-то тень.
Высокий костистый мальчишка в рваной одежде урманского раба-трэлля крадется меж сундуков и бочек. Горящий взор его прикован к причудливой формы крюку, вбитому меж камней. Воровато
Мальчишка дрожит от волнения и страха, его чувства ощущаются даже сквозь пространство и время. Облизнув губы, он осторожно берется за меч… И тот легко выскальзывает из стены.
Яркое, ослепительно золотое сияние затопляет клеть…
…И снова видение.
Тот же парень — выросший, раздавшийся в плечах, в кожаных штанах викинга, в одной рубахе, без доспехов. В руках — меч. Тот самый, кончик еще мерцает золотистым светом, причудливой формы рукоять утопает в ладонях. Пригнувшись на чуть расставленных ногах, он медленно кружит вокруг своего противника — по облику судя, славянина ненамного его старше. Тот с мечом, но без щита, как и его противник. Осторожно отступая, он ждет, когда парень начнет бой.
Вокруг кольцом стоят вооруженные люди — дружина. Противники поднимаются на свеженасыпанный земляной курган — на нем уже лежат несколько трупов викингов. Все правильно, все по обычаю, это — тризна.
Начинается бой. Славянин в доспехах теснит молодого викинга. Тот отступает, отчаянно обороняясь. Удар, еще удар. Меч славянина вдруг делает неуловимо легкое стремительное движение — и рубаха викинга на плече окрашивается кровью. Парень морщится, кусая губы, но продолжает бой.
Еще несколько раз со звоном, не слышным издалека, столкнулись мечи — и снова викинг ранен. Царапина легкая, но десяток таких ран заставит парня истечь кровью. Славянин это понимает и меняет тактику. Теперь он стремится измотать противника…
И вдруг черты лица молодого викинга начинают расплываться. Он меняется на глазах и… Это уже Будимир Ладожский. Чуть постаревший, с сединой в отросших волосах и страшным блеском в глубоких глазах. Он крепко держит за рукоять золотисто сверкающий меч. Стоящий напротив него незнакомый рыжебородый славянин — враг, злейший враг.
И князь бросается в бой. Мечи мелькают так, что не уследишь. Звон клинков сливается в один монотонный звук. Рыжебородый пятится, отступает. Случайно его нога натыкается на тело убитого викинга. Заминка мгновенна, но Будимиру хватает и ее. Взлетает меч — и лезвие вгрызается в шею противника как раз над доспехом.
Голова рыжебородого запрокидывается, и он валится под ноги победителю…
Будимир не сразу понял, кто держит его за плечи. Последний бой был настолько живым, что он удивился, не обнаружив в руке черена меча. Куда его дели?..
Старый волхв взял в ладони его лицо, повернул к себе:
— Все ли зрел, сыне?
— Что это было?.. Где меч?..
— Боги весть тебе посылают, сыне. — Волхв отступил, оглядывая князя с головы до ног. — Жди гостей незваных. Супротив них выстоишь —
— Я понял, старче. — Встав с колен, Будимир низко, до земли, поклонился волхву. — И завет богов исполню.
Он шагнул к порогу.
— А на Ладогу сейчас не ходи, — покачал головой волхв. — Сила не та… Ворога одолеешь, только когда перемочь его силы сумеешь. Сейчас сунешься — напрасны станут пророчества… Ну, ступай, ступай. Иди все прямо, прямо. Да не оглядывайся! Оглянешься — окаменеешь!..
…Ноги сами вынесли Будимира к истомившимся в ожидании дружинникам. Не говоря ни слова, князь вскочил на поданного коня и развернул его прочь от Ладоги.
Предводитель викингов обжился в Ладоге. Его дружина сновала по окрестным землям, навещая починки и малые поселки, за данью. Силой всюду было сломлено сопротивление — непокорные ушли в леса, иные снялись с места с семьями и добром. Кое-кого из беглецов удалось вернуть — все их имущество отошло викингам, а они сами были погружены в драккары и отправлены на запад, на рынки рабов. Оставшиеся молча терпели. Они пока еще не привыкли с младенчества воспитывать своих детей на послушании викингам, но Готфрид-конунг был уверен, что такое время настанет.
Тревожило только одно — отсутствие бывшего ладожского ярла, Будимира. Он исчез где-то на просторах Гардарики, не давая о себе вестей, и викинги ждали нападения, затворившись в граде и готовые к бою. Но прошла зима, потом весна и лето, а словене не начинали войны. Правда, малые дружины подкарауливали небольшие ватаги викингов и порой вырезали их до последнего человека. При этом сами в плен попадались крайне редко.
В отместку конунг приказал уничтожить несколько починков вместе с народом и взял в наложницы княгиню Златомиру, жену Будимира. Но тот либо не слыхал о том, что свершилось с женою, либо не желал ничего знать и исчез вовсе.
В ворота Нового Города стукнул гонец. Всадник прибыл ко граду ополдень и, когда дозорные, узнав по оружию и платью дружинника, впустили его, крикнул, привлекая общее внимание:
— Слово к старейшине града!
Конь под ним шатался и еле донес седока до новых, не успевших как следует потемнеть от времени хором князя-старейшины Гостомысла. Старик был болен — с приходом осени здоровье его таяло, как снег под солнцем. Совсем не таким он недавно пришел сюда с дружиной и боярами основывать Новый Город. Прослышав, что явился гонец, он повелел ввести его к себе.
Гонец — воин в забрызганном грязью мятеле, пошатываясь и хватаясь за придверники, шагнул в княжескую светлицу. Гостомысл, собрав силы, приподнялся ему навстречу. Викинги редко наведывались в Новый Город, и поселения по берегам Ильменя были избавлены от большого разорения, но появление гонца и его вид ясно говорили о том, что от викингов следует ждать новой беды.
— Что стряслось? — вопросил Гостомысл, когда гонец, шатнувшись, отдал ему глубокий поклон.
— Старейшина, — выдохнул тот, — князь мой, Будимир Касатич, милости твоей просит в граде твоем его принять.