Дороги богов
Шрифт:
Мысль об этом заставила ее снова поднять глаза.
— Я жду тебя! — На сей раз она не ошиблась, тщательно выговорила каждый звук, и чело незнакомца прорезала морщина. Он вовсе сел на ложе, отбросив покрывало.
— Ты зовешь меня? — полуутвердительно молвил он. — Что ты хочешь от меня?
«Я так долго тебя ждала, так долго искала! Я так хочу, чтобы ты не во сне — явился мне наяву!.. Я надеюсь узнать тебя при свете дня, я сама жажду много спросить у тебя!» Зарнице отчаянно захотелось прокричать эти слова, но сон на то и сон, и не всегда человек властен над тем,
— Иди вперед!.. Не страшись ничего! Ты должен исполнить свой долг! Я надеюсь на тебя — ты все сможешь… Спеши, не медли! Иначе будет поздно! Нельзя более ждать…
Человек слушал, подавшись вперед. Едва Зарница договорила, он рывком вскочил с ложа, ступив на пол. Девушка едва не отпрянула — вовремя вспомнила, что все это ей лишь снится.
— Я знаю, что мне делать. — Человек смотрел сквозь нее горящими глазами. — Спеши в светлый Ирий, о Магура Перуница, спеши с доброй вестью! Я понял твой наказ и скорее погибну, но не отступлю!.. Только, боги, — он протянул ей руки, — не оставьте меня!
Его ладони почти коснулись ее груди — так близко он подошел. Зарница взглянула на его руки с некоторым замешательством и почувствовала, как ее обтекает новый порыв ветра. Незнакомец отдалился, стены покоя потемнели, закружились, потом исчезли — и снова вокруг была только пустота и лишь сырой ветер с озера толкал ее, влача куда-то…
Она проснулась ранним утром у ног Перуна и успела выйти навстречу поднимающемуся на холм Перыни Милонегу. Молодой жрец улыбнулся ей, прибавляя шагу, и Зарнице захотелось заплакать, потому что она поняла: тот человек из ее сна вовсе не был ее суженым.
Глава 7
Мы просидели на развороченном кургане до рассвета, глядя на меркнущие звезды, а когда рассвело, вернулись в селение.
Там нас встретили, как выходцев с того света. Женщины и дети с криком прятались по углам, мужчины вооружались и ждали нападения. Кто-то побежал к святилищу за жрецами и старейшинами, чтобы мудрые старики помогли изгнать пришельцев. В самом деле — перепачканные землей и кровью, грязные, усталые, мы были способны напугать кого угодно. Люди не хотели нас слушать. Я еле смог объяснить им, что нам надо, и они позволили взять второго коня для Ворона и запас снеди в дорогу. Узнав, что мы явились только за этим, селяне с радостью дали нам то и другое, и мы еще до полудня покинули их. Смыв грязь и кровь в ближайшей реке, мы пустились в путь.
Первые несколько дней мы спешили, загоняя лошадей и останавливаясь, лишь когда они начинали хрипеть и спотыкаться. Ворон спешил так, словно за нами гнались. Он сдержал неукротимый бег коня, только когда берега Лабы остались далеко позади.
Все это время я помалкивал, предпочитая лишний раз не беспокоить человека, который пережил ужасную смерть и избавление от нее, но наконец не выдержал.
— Куда мы едем? — спросил я.
Ворон встрепенулся, словно пробуждаясь от тяжкого сна.
— В Невриду, — не сразу ответил он. — Оттуда в земли, которые тебе, Олав, могут быть хорошо
— Мы едем в земли турсов? — ахнул я. — В Утгард?
— Почти. Мы проедем границей между Утгардом и Йотунхеймом, а дальше…
Он замолчал, неопределенно махнув рукой, и я не смог вытянуть больше из него ни слова. Ворон вообще стал необыкновенно молчалив и порой за день не произносил ни звука. Мне приходилось ловить каждое слово.
Постепенно мы углубились в дремучие леса, где единственными путями были запутанные тропинки, вьющиеся в зарослях. Порой их перегораживали упавшие стволы деревьев, выворотни или овраги. Мы то и дело спешивались и вели лошадей в поводу. Для ночлега выбирали прогалины у берега многочисленных ручьев и речек. Все они спешили в небольшие болотца, расположенные в низинах.
Леса нас окружали молчаливые, настороженные. Мы редко видели звериные следы, почти не слышали голосов птиц, но меня не покидало ощущение, что за нами постоянно пристально наблюдают. Ворон наконец заметил мою тревогу.
— Это леса невров, — объяснил он на одной из ночевок, когда я вертелся на месте особенно часто. — Почти все они природные оборотни — по крайней мере, способны раствориться даже в высокой траве и переговариваются голосами зверей. Они не допускают в свои владения никого чужого и зорко следят за ними. Если им покажется, что мы представляем собой опасность, нас убьют прежде, чем мы это поймем.
Он сказал это спокойно, словно рассказывал свой сон, и я с того дня старался изо всех сил показать, что не желаю лесам Невриды зла, — я даже старался не ломать лезущих мне в глаза веток, а осторожно отводил их в сторону.
Однажды Ворон поднял меня на ноги задолго до света. Продрав глаза, я удивился серому дыму, ползущему между деревьев. Это был туман — такой густой, что лошадей нам пришлось искать ощупью. Кони жались друг к дружке и плохо слушались повода. Мы кое-как оседлали их и осторожно тронулись в путь.
Ворон ехал чуть впереди, ведя Серого, на котором сидел я, в поводу и выбирая путь по одному ему ведомым приметам. Я только сейчас оценил в полной мере его мудрость, когда он, вернувшись к жизни, не захотел принять обратно своего любимого коня, оставив его мне. Конь понимал, что всадник на его спине плохой наездник и делал все за меня — мне оставалось лишь смирно сидеть на его широкой спине и настороженно пялить глаза в никуда.
Туман был настолько плотен, что я с трудом различал пальцы на вытянутой руке. Ворон вместе с конем, окружающий нас лес — все вставало по сторонам неясными тенями. Трудно было разобрать направление, невозможно оглядеться. Казалось, мы движемся наугад и вот-вот земля исчезнет из-под копыт лошадей, и мы упадем — не в простой ручей или овраг, а провалимся в бездну. Звуки глохли, и нельзя было понять, по траве или голой земле идут кони.
Постепенно просветлело — мы выехали из леса на открытое место. Здесь мы поехали чуть быстрее, и это родило первые звуки — под ногами что-то еле различимо захлюпало, словно жидкая грязь.