Дороги Нестора Махно
Шрифт:
Создается впечатление, что нас хотят тихо свести на нет. Нас плохо снабжают, не дают пополнений, оружия, боеприпасов и т. д. Наша бригада постоянно находится в тяжелых кровопролитных боях и естественно, несет большие потери. Очевидно хотят, чтобы мы довоевались до изнеможения. Внедряют в руководство бригадой своих людей. Готовят переформирование бригады, очевидно, с целью пополнить ее северными войсками, растворить и заменить командный состав.
По тылам замечается преследование махновцев, активизация продотрядов и т. д.
В пропагандистской работе властей замечается оживление, направленное на компрометацию нашего движения и лично тов. Махно.
Есть предположение о наличии деникинцев в штабе Украинского фронта и где-то
О расположении и силах противника я штабу уже докладывал, — закончил Голик.
Слово предоставили тт. Херсонскому и Чернокнижному, присутствовавшим на III-м Всеукраинском съезде Советов в качестве наблюдателей. Они информировали о работе прошедшего съезда, высказали свое мнение.
При обсуждении их отчета совещание пришло к общему выводу, что находящиеся у власти коммунисты многопартийную систему не потерпят, что мы являемся для комиссаров политическими противниками и, судя по всему, против нас они поведут открытую кампанию клеветы и травли, а создав общественное мнение, и при удобном случае постараются ликвидировать. Создав у нас обстановку нервозности, недоверия и недовольства, лишив возможности влиять на происходящее в тылу нашего района, доверив нам фронт. Сами же будут пахать наш тыл вдоль и поперек, проводя в жизнь аграрный и продовольственный законы, создавая этим недовольство крестьян, что скажется на боеспособности войск, состоящих исключительно из добровольцев, которые в свою очередь спросят нас: “Сможете ли вы обеспечить выполнение решений съездов II-го Всеукраинского в г. Екатеринославе, состоявшегося 17–19 марта 1918 г. и 2-го повстанческого, прошедшего в Гуляйполе 12–16 февраля 1919 г.?”Правительство на этой почве постарается внести в наши ряды раскол.
Мы обязаны исполнить обещанное. Оказаться несостоятельными болтунами не можем. Народ нам доверил, и предать его — преступление.
Если мы отстоим крестьян, недовольно будет правительство. Если не отстоим, будем предателями дела революции, этим предадим фронт и полностью потеряем свое лицо».
Выступающий последним, Веретельников сказал: «Товарищи, пусть большевики не мешают нам, пусть откажутся от этого района, пусть не навязывают ему своих комиссаров, пусть знают, что мы независимый народ, тогда они наши друзья. Мы будем с ними в федеративных отношениях, будем помогать, пусть только не мешают!»Все присутствующие были солидарны с ним.
На следующий день командиры разъезжались на фронт и по местам службы. Сбор был назначен на утро в штабе бригады.
У штаба толпились местные крестьяне. Мимо проехали тачанки с пулеметчиками, горланящими песню. В толпе я заметил Чубенко, удивленно разводящего руками перед старухой-немкой. Он окликнул меня: «Что будешь делать с подлецом? Убил, расстрелял, компрометация самой чистой воды!»
Мы вошли в номер Махно. Там женщина рыдала и что-то говорила на немецком языке. С трудом поняли о чем она просит и перед нами встала кошмарная картина. Выяснилось, что 18 марта штаб поручил Щусю поехать в немецкую колонию Яблуковую за контрибуцией. Прибыв на место, он собрал сход, на котором объявил постановление штаба. К сожалению, немцы такой крупной суммы не имели и снарядили делегацию в ближайшую колонию, чтобы там позаимствовать. Щусь не поверил колонистам и расстрелял восемь самых богатых хозяев. Теперь женщина просит разрешения предать трупы земле.
Вызванный Щусь был разоружен и арестован.
«Что ж, приехал туда, сказал, чтобы снесли, а они плечами двигают — нет, мол, надо делегацию посылать к соседям. А что я дурень какой или мальчик, не знаю, что это значило? Небось хотели звать на помощь, убить помышляли, буржуи проклятые. Контрибуцию 50 тыс. рублей по акту и до копейки я сдал начснабу бригады Ольховику [250] . Виноват — судите!»оправдывался Щусь.
Немка, получив разрешение, рыдая уехала хоронить убитых.
250
ОЛЬХОВИК
Махно же отослав часового, приставленного к Щусю, буквально взорвался.
— Расстреляю, как подлеца, даю слово, если повторишь — расстреляю! Сволочь такая — как мародера, как врага! — горячился Махно. Щусь давал слово не повторять убийств и клялся в верности движению и Махно.
— А вы какого черта до сих пор не уехали? Небось там большевики успели обделать вас? — кричал Махно на Каретникова, Черняка и Уралова. — Кто вас просил сюда, на кого оставили город?
Семен Каретников неделю тому назад был назначен штабом бригады начальником гарнизона г. Бердянска, Уралов — комендантом города и порта, Черняк — начальником контрразведки и начальником формирования. Без разрешения штаба они оставили службу и приехали на совещание, отчего Махно злился.
— Сейчас, сейчас едем, какого ты дьявола кричишь, голова болит или похмелиться хочешь? — отвечал Каретников.
— Не знаю, батько, что делать с большевиками. Рядом с моей контрразведкой работает Чека. Правда, в ней часть наших старых повстанцев и сотрудников бывшего Оперативного штаба, жаль парней! Но, нет спасения, безобразят, подлецы, — докладывал Черняк. — Всячески стараются мешать нам; арестовывают наших, не дают формироваться. Ими руководит большевистская ячейка.
— Э, сволочи! Я ведь говорил: не кладите пальца в рот — откусят. Разогнать и только! — нервничал Махно. — А как формирование полка?
Черняк формировал в Гуляйполе при штабе — особую бригаду, способную стать резервом штаба. Но с занятием Бердянска и ухода 7 полка Калашникова на Мариуполь, Черняк был направлен туда для несения гарнизонной службы. Теперь он продолжал формироваться и имел уже кавалерийский полк в 650 сабель и стрелковый батальон до 800 штыков.
Кроме того, Ишенко, Паталаха и Зубков формировали отряды в своих селах и должны были занять позиции по указанию штаба формирования, в то время находившегося при Военно-Революционном Совете. Добровольцев было немного, так как начались полевые работы, где была занята молодежь. Все ожидали результатов уравнительной самомобилизации, с новым притоком сил, можно было бы говорить о сосуществовании с большевиками.
— Это черт знает что, — говорил Махно комиссару — (большевику) Петрову, приехавшему вместе с Озеровым [251] . — Ведь говорил, предупреждал, и, кажется, договорились; вы обещали распустить свои организации: Чеку, продкомиссии, партийные комитеты, военкоматы, а теперь снова принялись! И поверь, товарищ Петров, плохо дело будет, если не прекратите. Оставьте нас, не трогайте крестьян, не опекайте рабочих, все будет хорошо. Предоставьте в этих уездах нам свободу анархо-коммунистического строительства; делайте за пределами их все эксперименты, мы не будем нападать, только оставьте нас, не вмешивайтесь в наши семейные дела!
251
ОЗЕРОВ ЯКОВ ВАСИЛЬЕВИЧ — крестьянин из Северного Кавказа. В 1907 г. штабс-капитан. Был отдан под суд за принадлежность к максималистам. Эмигрировал. В 1917 г. вернулся в Россию. С этого же года помощник военного комиссара Северного Кавказа. С марта 1919 г. прибыл к повстанцам по назначению комдива Дыбенко. Начальник штаба 3-й Заднепровской бригады, а затем 1-й повстанческой дивизии имени батьки Махно. Арестован Донецким трибуналом в июне 1919 г. Бежал из-под ареста и пропал без вести. Другая версия — расстрелян.