Дороги товарищей

Логинов Виктор Николаевич

— Лови зеркало, Аркадий! — взмолилась Соня.

Юков, не оглядываясь, дошел до забора, вылез в дыру.

Соня надеялась, что он все-таки оглянется.

Не оглянулся!

И это означало, что сегодняшний мирный разговор, может быть, пойдет не в счет.

Соня глядела, как спокойно шел по тупичку Аркадий, и ей хотелось разбить злополучное зеркальце вдребезги.

А Юков смог дойти спокойно только до угла. До угла его словно сдерживала какая-то цепь. Цепь оборвалась, и Аркадий помчался, что было духу.

Сейчас, как никогда, он был готов к подвигу. Повод, повод! Ему нужен был

повод!

ВМЕСТО ПОДВИГА

Что такое любовь?

Года три назад Аркадий прочитал в какой-то книжке: «Если все люди на земле полюбят, мир преобразится и станет прекрасным». Юков не разделял в то время такую точку зрения. «Фантазия и чепуха!» — смело начертал он на полях, но книгу все-таки дочитал: кроме любви, в ней описывались интересные приключения.

Но приключения он скоро забыл, забыл и любовную историю, а изречение почему-то накрепко засело в голову. Оно не раз вспоминалось. Вспомнилось и сейчас.

Аркадий огляделся по сторонам и сказал вслух:

— Здорово!

Все вокруг было прекрасным: лица людей, дома, деревья, улица, вымощенная булыжником, небо, загроможденное ужасно белыми облаками.

«Вот это здорово! Вот это здорово!» — мысленно пел Аркадий и весело глядел на встречных. С любым из них он готов был перекинуться словечком, а заодно и удивить своей неожиданной вежливостью.

Да, мир был прекрасен, и Аркадий чувствовал себя счастливчиком, потому что жил несомненно в самом центре этого прекрасного мира, на одной из лучших в мире улиц, в расчудеснейшем домике, рядом с…

И вдруг…

Впрочем, нет, не вдруг. Целых два часа, два упоительнейших часа отделяли Аркадия от момента, когда он расстался с Соней, и до возвращения под крышу родного расчудеснейшего домика. Эти два часа Аркадий бродил по городской окраине, которая медленно расслабляла свои рабочие мускулы и остывала от солнечного жара перед отходом ко сну. Аркадий бродил, как философ, который может неожиданно остановиться и полчаса глядеть на обыкновенный лист сирени, улыбаясь при этом не имеющей отношения к смертным людям мудрейшей улыбкой. Иногда Аркадия укалывало что-то, и он делал бодрую пробежечку метров этак с триста, поражая встречных диковатым, но вполне жизнерадостным свистом…

Рабочая окраина, утомленная, распаренная, разгоряченная, остыла. И вместе с ней поостыл немного восторженный пыл Аркадия. И вот тогда-то и кольнуло Юкова это коварное «вдруг». Тогда Аркадий понял, что приближается тот миг, когда он придет домой и увидит не только мать, наидобрейшее в мире существо, но и отца с его угрюмым взглядом и отвратительными кулаками, не привыкшими лежать без дела. Сначала Аркадий решил, что в этот особенный вечер дома ему делать нечего. Но как ни обширна земля, а отыскать подходящее место для ночлега не так-то легко, и Аркадию после короткого раздумья стало ясно, что избежать встречи с отцом ему не удастся. Все же он остановился около своей лачуги в бессильной нерешительности, тоскливо поморщился, поковырял пяткой сандалии упругую, как резина, землю — оттягивая срок расплаты за свое сегодняшнее счастье.

Короткий, жалобный, беззащитный крик матери вывел Аркадия из состояния бессильной нерешительности. Аркадий вздрогнул,

замер, со страхом ожидая нового крика. И крик повторился. Так кричит птица, когда на нее бросается хищное животное, — улетела бы, да перебито крыло. И Аркадию представились в этот миг и пораненная птица, прижавшаяся возле пня к земле, и дикое животное — рыжая зеленоглазая рысь, собравшая все тело в разящий комок. Вслед за этим он отчетливо увидел тяжелые, как рычаги, руки отца…

А в следующее мгновение Аркадий уже вскочил на крыльцо, горячим плечом распахнул дверь, сорвав при этом крючок, рванул вторую дверь на себя и очутился в комнате, которая называлась передней, — это и была, собственно, основная жилплощадь семьи Юковых.

Все, что произошло в комнате минуту назад, было видно, как на ладони.

Первым ударом отец, низкорослый, но плотный и широкогрудый грузчик, отбросил мать в угол, на сундук, вторым ударом в плечо, — мать зажала плечо левой рукой, — перевернул ее на бок и, очевидно, затем несколько раз ударил не метясь — во что попало. Сейчас он стоял над нею, подняв в левой руке вилку, и грозно спрашивал:

— Как картошку в семье жарят? Ты мне что, столовая? Убью!

Это было его любимое слово — «Убью!»

На столе дымилась сковородка с жареной картошкой, рядом стояла бутылка денатурата^[21] и полулитровая мензурка. Отец пил по-разному, два деления для аппетита, четыре — для души, а все, что выше, — на свал.

— Стой! — крикнул, а вернее, выдохнул Аркадий, чувствуя, как все тело его наливается силой и яростью. Такого не бывало никогда в жизни.

— А-а! — проворчал отец, лениво оглянувшись. Он еще ничего не понимал. — Пришел… сейчас! — И обращаясь к жене, продолжал: — Я куда пришел, в собственный дом или в столовую?

— Стой! — громче и глуше повторил Аркадий.

Мозг отца, отуманенный денатуратом, еще не соображал, что происходит в доме, а мать поняла все сразу. Она приподнялась на сундуке и глядела на Аркадия почти с ужасом. Она уже не думала о себе. Ей страшно было за сына.

— Стой! — в третий раз сказал Аркадий. — Не смей! Я тебе говорю…

— Что-о такое? — недоверчиво усмехнулся отец, начиная немножко соображать.

У Аркадия еще было время для отступления, и в семье Юковых жизнь потянулась бы по-старому. Наверное, так и поступил бы Аркадий, если бы не прожил сегодняшнего дня. Но день с его удивительными открытиями стоял у Аркадия за спиной, как рать позади удалого богатыря, вышедшего биться один на один с поганым половцем. И Аркадий заговорил, показывая рукой на дверь:.

— Уходи! Хватит! Ты слышишь? Я пойду в милицию и заявлю, что ты избиваешь мамку! Точка! И — все, понял?

Мать кинулась сыну на грудь, непонятно — защищать ли его или уговаривать, но Аркадий, не давая себе остыть, отстранил ее за плечи. Движение это было так властно, что мать покорилась без слов, отошла трепеща. С девических лет и до старости она, маленькая, боязливая и безропотная, была покорна одной участи: работать, повиноваться, молчать. Серьезные дела в жизни вершили мужчины. Вот и теперь судьбу семьи Юковых решают мужчины — отец и сын, и ей остается только стоять в сторонке и слушать, исполняя привычную мучительную роль.