Дороги товарищей
Шрифт:
— Ребята, прошу прощения! Очень сожалею, что задержал вас! — оживленно заговорил Костик, обращаясь то к одному, то к другому. — Представьте себе, мамаша не захотела отпустить меня без чашки какао. Я вынужден был покориться, сами понимаете: мать. К счастью, отец подбросил меня на машине, а то бы я еще не скоро пришел. А, кстати, — он испытующе посмотрел на Аркадия, — вы уже видели новую стенную газету? Ее вывесили сразу же после уроков. Там меня так прославили! Просто неудобно, честное слово, разве уж так значителен
Костик подошел к Аркадию, весело положил руку на его плечо.
— Вот мы и уравнялись в славе, Аркаша! Соня, я надеюсь, уже рассказала тебе все подробности? Можно сказать, я спас ее от верной гибели: она чуть-чуть не свалилась в пропасть. И теперь я понимаю чувство, которое вело тебя, дорогой, — это чувство солидарности с гибнущим человеком! Меня захватил этот порыв так властно, что я перестал думать о собственной опасности. И вот теперь — слава!
— Ну и хлебай ее на здоровье! — угрюмо сказал Аркадий и снял руку Костика со своего плеча.
— О-о, я понимаю! — с легкой усмешкой протянул Костик. Он оглядел потупивших глаза товарищей, словно призывая их разделить свое чувство. — Ревность! Это бывает. Я нечаянно потеснил тебя. Но что же поделать!
— Да пошел ты к черту! — вырвалось у Юкова. Он вскочил и, резко отодвинув кресло, отошел в угол, подальше от Костика. — Плевать я хотел на славу, и вообще забери ее всю и больше не приставай ко мне!
— Что это он, ребята? — обиженно развел Костик руками. — Я ведь не сказал ничего дурного. Саша? Лева? Соня?
— Лучше не надо об этом, — сухо сказала Соня.
— Хорошо, я не буду. Но вы меня обижаете. — Костик сел в кресло, оставленное Аркадием, закинул ногу на ногу. — Я ведь не давал повода, я молчал сегодня весь день, как рыба, — и вдруг эта статья в стенгазете!..
— Хватит! — решительно сказал Саша. — Аркадий, садись. Дело есть более серьезное. Варикаша выбыл из строя. Обсудим этот вопрос.
— А я предлагаю: тренироваться самим! — резко проговорил Аркадий. — Или же так: избрать руководителя. Мое предложение: Сашку. Да, да, Сашка, тебя!
— Так и должно быть, — поддержал его Ваня.
— Конечно, конечно, — поддакнул и Костик. — Как инициатор, Саша пусть возьмет на себя эту обязанность.
— Ребята, я, конечно, согласен, но ведь надо официально, а то у нас получится какая-то подпольщина, — сказал Саша.
— Давайте поставим вопрос… ну, где? — сначала в классе, перед Марией Иосифовной, — предложил Ваня.
— Верно. Завтра же поставим, — подхватил эту идею Гречинский. — И вместо Варикаши подготовкой займется Никитин. Проиграть приз — это будет позор!
— Я умру, если проиграем, — вздохнул Вадим Сторман.
Женя Румянцева рассмеялась.
Решение было принято: завтра начать разговор.
Саша уже сделал шаг за порог, когда его окликнула Женя. Никитин
— Закрой дверь! — приказала Женя.
Соня выскользнула в соседнюю комнату. Женя осталась с Сашей наедине. Брови у нее были сурово нахмурены, а глаза чуточку смеялись.
— Почему ты не заходишь ко мне? — сурово спросила она.
Саша недоуменно пожал плечами. Он молчал.
— Заходи, — сказала Женя.
— Помнишь, ты тогда…
— Не помню, не помню! — быстро продолжала Женя, капризно взмахивая рукой. — Я тебе говорю: заходи. Ладно? Хорошо? — Она засмеялась, показала Саше язык, — это было так неожиданно! — и скрылась вслед за Соней.
Саша мчался по улице, не замечая прохожих. И даже, когда его окликнули, не сразу отозвался. Он просто не понял, что это относится к нему.
На другой стороне улицы, призывно подняв руку без варежки, стояла Маруся Лашкова. Она была в белой, выше колен, шубке, в шапке-ушанке и фетровых валенках.
— Да? Что? — спросил через улицу Никитин.
— Здравствуй, Саша! Ты спешишь?
— Да, очень… Впрочем, нет, я… А? Что?
Саша растерялся.
— Подожди минутку. — Маруся быстро побежала к нему.
Тогда только Саша немного опомнился, шагнул вперед, и они встретились посредине проезжей части улицы.
Маруся глядела Никитину прямо в глаза. Жаркий, вопрошающий и грустный взгляд обжег Сашино лицо.
С тех пор, после разговора Саши с Борисом в Ивантеевке, они почти не видели друг друга. Несколько мимолетных встреч, два-три слова — и все. И вот теперь они стоят посредине улицы и молчат. Саша задержал ее руку в своей, трясет, смущенно глядит под ноги. Ему неудобно, неприятно, и тревога сжимает сердце…
— У вас в школе неприятность… я знаю, — заговорила Маруся. — Я только что… Сейчас вот поссорилась из-за тебя с Андреем Михайловичем.
— Из-за меня?
— Да. Он говорит, что ты излишне самоуверенный… и это может отразиться в будущем. Но ведь это неправда! — воскликнула Маруся.
— Я самоуверенный?
— Да. Ведь это неправда. И я с ним поругалась.
Саша насупился.
— Он не может простить мне удачи моего плана там, в лагерях.
— Нет, нет, он не такой, ты напрасно! — запротестовала Маруся. — Он просто не понимает тебя.
— Может быть.
— А ты… что ты делаешь?
— Знаешь… сойдем с дороги.
— Я провожу тебя немножко.
— Пожалуйста, надень варежку. У тебя ведь рука замерзла.
— Правда… Мороз…
Маруся вышла вслед за Сашей на тротуар, стала натягивать варежку на окоченевшие, негнущиеся пальцы. Саша хотел помочь ей — и не решился.
Пять минут назад Женя сказала ему: «Заходи. Ладно? Хорошо?» Значит, простила. И вот теперь он стоит с Марусей. Маруся, Женя… Тревога сжимает сердце.