Дорогой длинною
Шрифт:
– Ледяной весь, - сердито сказала Настя.
– Не фасонь, Илья, иди оденься.
Выстудишься, петь не сможешь… Что отец скажет?
– Ах ты, чёрт бесстыжий!
– вдруг визгливо раздалось от калитки, и Илья, поморщившись, понял: Стешка. Та вихрем влетела во двор в лисьей ротонде и сбившемся набок платке. Схватившись за голову, заголосила:
– Сдурел ты, что ли, чёрт таборный?! Совсем совесть потерял! Ещё бы без штанов выскочил, хоть бы девиц постыдился!
Илья вспыхнул, только сейчас сообразив, что стоит перед Настей голый до пояса. Рубаха висела на тележной оглобле. Илья поспешно натянул её.
Настя так же поспешно отвернулась, пряча в глазах смешливые искорки.
– В дом
– Некогда нам, - огрызнулась было Стешка, но Настя с улыбкой взяла её за руку, кивнула:
– Зайдем.
В горнице Макарьевны было тепло. Войдя, Илья сразу же прижался к натопленной печи. Пахло квасом, мятой, горячим хлебом. Открыв глаза, он увидел посреди стола целую гору золотистых, осыпанных маком бубликов.
Тоненько сипел самовар. За столом сидел Митро. Варька суетилась у буфета.
– О Настенька, Стеша!
– обрадовалась она.
– Садитесь чай пить! Бублики берите, пока горячие!
В сенях затопали валенки, бухнула дверь. В горницу влетел запыхавшийся Кузьма. Смуглая рожица его сияла.
– Нет правды на свете!
– убеждённо заявил он, одним духом опрокинув в себя чай из стакана Митро.
– За что бьют - сами не знают!
– Опять по Сухаревке шлялся?
– Митро с сожалением посмотрел на пустой стакан.
– Честное слово, выдеру. Что украл?
Кузьма фыркнул, свалился на лавку и, мотая кудлатой головой, захохотал так, что из-за печи испуганно выглянула Макарьевна.
– У-их, Трофимыч… Да воблу же… С лотка… Воблу, говорю, прихватил!
А лоточник, ух и лютый попался! Лоток бросил - и за мной, через всю Сушку по Панкратьевскому вни-и-из… Не догнал, знамо дело… На СадовойСпасской оторвался…
– Вобла-то где?
– строго спросил Митро, из последних сил пряча улыбку.
– Потерял.
– Врёшь! Покажи карманы.
Через минуту на столе образовалась горка из тарани, солёных огурцов, мочёных яблок, раскрошившихся пряников и пирогов, основательно помятых во время побега через Сухаревку. Вид у Кузьмы был довольный донельзя. Демонстративно отвернувшись от сурового взгляда Митро, он уселся верхом на стул и затараторил:
– Ой, что по Москве делается, ромалэ! На Конной татары верблюду продают - истинный крест! Такая вся из себя почти лошадь, только с битой мордой и губа сковородником, как у генеральши Манычаровой. Говорят, эта верблюда никакого овса не хочет, только воду хлещет да плюётся на два аршина. Я торговал, чуть было не купил - двух гривен не хватило, экая досада! Пока бегал занимал, купец Ситников с Ордынки перехватил, дочери на свадьбу дарить собрался… В Столешниковом у Агреховой, колдуньи, от снегу крыша провалилась, и из дыры черти повыскакивали. Умереть мне, если вру! Их там с утра с полицией ловят! А ещё говорят, что на Большой Полянке Стреминых кухарка третьего дня поросёнка родила. Вот ей-богу, поросёнка, и с хвостом - этакая стружка! Ох, и народу там! Из Академии приехали, с городовым протокол составляют!
Сочинял Кузьма бесподобно. Ещё в первую неделю своего пребывания в Москве Илья услышал от него новость о продаже на Варварке, в лавке мещанина Орешкова, заспиртованного водяного "за смеховые деньги".
Закончив свои дела на Конной, Илья заглянул на Варварку: прицениться к водяному. Часом позже, под хохот Митро и братьев Конаковых, он непотребно ругался и грозился убить проклятого мальчишку.
"Дэвла[23], морэ, да ты кому поверил?
– закатывался Митро.
– Кузьма же – звонарь известный! Я поначалу и сам попадался! Как он сказал, что на ипподроме моя Звезда первую
– Окна колотить, окаянные?!
– завопила Макарьевна, хватая кочергу. Поднялся писк, смех, толкотня. Цыгане похватали полушубки и высыпали за порог.
На Живодёрке было в разгаре снежное побоище. По одну сторону тротуара сражались хохочущие, с ног до головы залепленные снегом Конаковы и весь выводок сестёр Митро; по другую - студенты из развалюхи домовладельца Маслишина. Перевес был явно на стороне последних:
Илья увидел огромную фигуру консерваторца Рыбникова, творящего из снега внушительный комок. Через минуту тот полетел в Петьку Конакова. Петька с воплем опрокинулся в сугроб, а над Живодёркой загремел торжествующий бас Рыбникова:
– Со святыми упоко-о-ой!
– Чявалэ, чявалэ, наших бьют!
– пронзительно заверещал Кузьма, запуская снежок в живот Рыбникову.
Ответом был целый залп, и вскоре вся улица перед Большим домом превратилась в снежное побоище. Прохожие испуганно жались к стенам домов, а те, что помоложе, азартно вступали в битву. Макарьевна с кочергой наперевес стояла на крыльце и командовала наступлением цыганских войск:
– Дмитрий Трофимыч, слева заходи! Бей их, чертей! Стешенька, осторожнее, сзади! Кузьма, леший, вставай из сугроба, застудишься! Да суй, суй ему, дьяволу, за шиворот! Вот так! Ага! Знай наших цыганёв!
В какой-то миг Илья заметил, что Насти нет среди сражающихся.
Выпрямившись и делая вид, что отряхивается, он украдкой осмотрел улицу.
Насти он так и не увидел, зато получил снежком прямо по физиономии.
Холодные комки посыпались за ворот рубахи. Встряхнувшись, Илья обвёл диким взглядом улицу и увидел Стешку, строящую ему рожи с другого конца тротуара:
– Пожевал, морэ? Вкусно?!
– Ну, холера носатая!
– взъярился Илья. Огромный снежок полетел в Стешку, та с писком увернулась, и ком угодил в спину чинно идущей по своим делам девицы в потрёпанной собачьей кацавейке. Девица взвизгнула, повернулась, и Илья увидел разгневанное курносое лицо.
– Ах!
– она нагнулась, схватила горсть снега, и крепко скатанный снежок влепился Илье в грудь. Он немедленно запустил комок в ответ, едва успев подумать, что где-то видел эту веснушчатую рожицу и зелёные глаза. Но времени вспоминать не было: в воздухе стояла снежная пурга, звенели крики, смех, весёлая брань. В какой-то миг Илья оказался совсем рядом с зеленоглазой девицей. Она стояла спиной к нему, то и дело нагибаясь, лепя снежки и с разбойничьим гиканьем запуская их и в цыган, и в студентов – поровну. Платок она давно потеряла, и рыжая растрёпанная коса веником металась по спине. Мимо пронёсся Кузьма в распахнутом кожухе, толкнул девицу, та с криком ухватилась за Илью, и вдвоём они шлёпнулись в сугроб.