Дорогой длинною

Дробина Анастасия

– Вот незадача-то… - Гришка, размотав рубашку, расстроенно разглядывал пианино.
– Такой струмент ценный угробили… Может, починить можно будет?

– Починят, ничего, - отозвался Яшка, волоча прочь от дома уцелевшую часть с клавишами.
– Прошлым разом тож в окно его кидали, и Сёмка-печник собирал. Четыре штафирки лишние остались, а играло же потом целый сезон!

– Отойдите-ка от дома, чяворалэ,- велел Кузьма.- Всё равно уже спасать нечего.

Он был прав: основное здание сильно горело. Из окон повыскакивали последние спасатели имущества,

которое кое-как было свалено в кучу у забора. От поднимающегося к небу дыма не было видно звёзд. Полуодетые девицы сгрудились вокруг мадам Данаи, которая озабоченно, по головам, пересчитывала их:

– Акулина… Василиса… Нюрка… А где Агриппина? Агаша, у тебя господин писарь с Садовой были? Где они?

– Убежавши, как дымом потянуло, не беспокойтеся…

Клиентов не осталось никого: к цыганам подошёл только раздобывший где-то штаны Петька Конаков. Девица по-прежнему цеплялась за его плечо, взахлёб причитала, и, приглядевшись, Илья убедился, что она вдребезги пьяна.

– Ох, и спаситель вы мой несказанный, Пётр Егорыч… Ох, и сколь же мине свечей за ваше здравие втыкати-и…

– Да замолчи ты, курва, - смущённо сказал Петька, сбрасывая девицу на грудь мадам Данаи.
– Даная Тихоновна, сколь разов просить - не давайте вы Феньке ликёра ананасного! Она после этого ни на что не годная! Сядет на постелю, расквасится и давай вспоминать, как в деревне лук на зорьке сажала…

– Не лук, а лё-ё-ён, спаситель… - уже засыпая, поправила Фенька.

– Да хоть пальму ранжирейную!
– Петька нервно осмотрелся по сторонам. – Чявалэ, моей Симки нету здесь?

– А вон несётся, - ехидно сообщил Кузьма, вглядываясь в тёмную улицу.

Оттуда и в самом деле слышались крики и топот: на место пожара бежали цыганки.

– Мать честная и все угодники… - Петька кинулся в переулок, успев крикнуть напоследок: - Эй, не было меня тут!

– Не было, не было!
– захохотал вслед Кузьма.

Илья стоял рядом и смотрел на горящий дом. Рыжие блики прыгали на чумазых лицах собравшихся. Яшка у забора умывался из ведра. Рядом разглядывал прожжённую в нескольких местах рубаху Гришка. Несколько человек ещё носились вокруг дома, оттаскивая выброшенное из окон добро. С задымлённого неба смотрела луна. Илья не моргая глядел на белый диск. И вздрогнул от истошного вопля за спиной:

– Господи праведный! Анютка! Анька в дому осталась!

Кричала мадам Даная. Тут же вокруг неё сгрудилась толпа закопчённого, мокрого, перепачканного народа, посыпались вопросы:

– Какая Анютка? Ваша? Племяшка?

– Как это она? Где? Почему не выскочила?

– Может, и нету её там?

– Да как же нету, как же нету, люди добрые?!
– Мадам Даная заливалась слезами на груди Якова Васильича, рвалась из его рук, порываясь бежать к пылающему дому.
– Она же там осталась, наверху, на чердаке! Спит, поди!

Её же пушкой не подымешь! Господи, православные! Да сделайте что-нибудь, помогите, вытащите!

– Уж не вытащишь, мать… - тихо сказал Яков Васильич.

Мадам Даная посмотрела на него, на охваченный огнём дом, зажала рот руками и, хрипло завыв, сползла на землю. Столпившиеся вокруг люди подавленно молчали. Толстая Василиса начала

всхлипывать. Илья, не отрывая глаз, смотрел на огненный столб, в который превратился дом. И не заметил, как его Гришка вдруг вырвал из рук Кузьмы ведро воды, вылил его на себя, натянул на голову мокрую чуйку и, перекрестившись, кинулся к дому. Дружный вздох взлетел над толпой. Илья обернулся, успел увидеть, как Гришка приставляет к стене брошенную Кузьмой лестницу и быстро, как кошка, карабкается по ней.

– Чяво! Стой! Кому говорю, стой! Выдеру!
– закричал Илья, бросаясь вслед, но было поздно: Гришка уже исчез в горящем окне. Илья кинулся было следом, но сразу несколько рук схватило за локти:

– Стой, морэ! Не поможешь! Оба пропадёте!

– Да пошли вы к чертям!..
– орал Илья, вырываясь, но из темноты выглянула оскаленная физиономия Митро, потрясающего обгорелым поленом:

– Как дам вот сейчас! Сиди не дёргайся! Ему же хуже сделаешь! Сядь, морэ, сядь, дорогой, даст бог, всё получится…

– Настька где?
– хрипло спросил Илья, садясь на землю.
– Настьку не пускайте…

– Она ещё дома, вёдра раздаёт. Не пустим, уже Стешка побежала… Не беспокойся. Молись лучше.

Илья машинально перекрестился, но руки дрожали, горло стиснула судорога, а в голове билось одно: что теперь сказать Настьке. Ведь не выберется… Не выберется, паршивец, не сгорит, так задохнётся… И чего только его понесло туда, невеста ему эта Анютка, что ли?!

Народ волной прихлынул к дому - стояли почти вплотную, не боясь, что ударит горящим бревном, сыпанёт искрами. Мадам Даная колотилась в истерике на земле, над ней сгрудились девицы. Цыгане стояли с полными вёдрами наготове, но с каждой минутой становилось всё очевиднее, что их помощь не понадобится. На Илью уже смотрели с сочувствием. Рука Митро, сжавшая его плечо, казалось, окаменела. Кузьма в стороне тихо сговаривался о чём-то с Яковом Васильевым. Яшка стоял ближе всех к дому; весь подавшись вперёд, смотрел воспалёнными от жара глазами на пылающие окна.

И стиснул зубы, застонав, когда в доме что-то тяжело рухнуло и из крыши вылетел сноп искр.

– Ну, всё, крещёные, - вздохнув, сказал кто-то в толпе.

Илья бешено повернулся на голос, вырвался из держащих его рук… но в это время диким голосом завопил Яшка:

– Вон они!

Илья вскинул голову. И увидел в окне второго этажа фигуру сына. Гришка качался как пьяный, стоя на подоконнике. На плече у него висел какой-то белый свёрток. На голове, вцепившись когтями в Гришкины волосы, истошно мяукала перепуганная кошка.

– Прыгай! Прыгай, парень!
– кричал весь двор. Илья подбежал вплотную и увидел, что глаза Гришки плотно зажмурены. "Дэвла, ослеп, что ли?" – мелькнуло в голове. Лестница ещё стояла прислонённой к стене. Илья занес было ногу на неё, но подлетевший Митро оттолкнул его так, что он упал вместе с лестницей:

– Сдурел?! Стена сейчас завалится!

Илья поднялся на колени, не сводя глаз с фигуры сына в окне. От бессилия сводило скулы. Набрав побольше воздуха, он гаркнул так, что заболело в груди: