Дорогой длинною
Шрифт:
Но Маргитка-то, Маргитка… Куда её-то денешь? Девчонка совсем с ума сошла, уже чуть ли не узел связывает, готова бежать с ним на край света, ни о чём не думает, ни о себе, ни об отце с матерью. И что он ей должен говорить? Как откажешься теперь от этих глазищ зелёных, от кожи - гречишного мёда, от рук тоненьких и горячих, от груди, волос, от слов её бестолковых? Ничего не побоялась, а ведь бабы за такие вещи всегда втрое платят, это с мужиков спросу нет… Дни напролёт стоит перед глазами Маргитка, манит недобрыми глазами, улыбается, тянет руки. Дни напролёт – только она в мыслях. А те короткие часы, когда Маргитка была в его
Скрипнула дверь сторожки, и от неожиданности Илья чуть не плеснул кипятком себе на колени. Никодим же, давно допивший чай и теперь занятый починкой старого сапога, даже бровью не повёл, когда в горницу вошёл высокий смуглый парень в поддёвке и красной, потемневшей от дождя рубахе.
Чёрные глаза мельком взглянули на Илью из-под густых бровей, и тому показалось, что он где-то видел этого парня.
– Будь здоров, Никодим.
– Здравствуй, - не отрываясь от работы, сказал старик.
– Слам с дела сбросить можно? Завтра коты подкатят, растырбаним. Ахча тоже есть.
– Кидай за печь.
Парень вышел. Тут же вернулся с огромным пухлым узлом, в котором угадывались какие-то меховые вещи. На Илью он больше не смотрел, пристроил узел за печью, обменялся со стариком ещё несколькими непонятными фразами и ушёл. Илья не слишком надеялся на ответ, но всё же спросил:
– Это кто, Никодим?
Тот, как и следовало ожидать, будто не услышал, продолжая тянуть из сапога дратву и вполголоса напевая "По Владимирской дорожке…". Но, посоображав, Илья вспомнил сам. Смуглый черноволосый парень был не кто иной, как Сенька Паровоз, которого он два месяца назад на Сухаревке отогнал от Маргитки.
На Живодёрку Илья вернулся уже в сумерках, снова попав под ливень и вымокнув до последней нитки. У калитки стояли два экипажа, нахохлившиеся кучера проводили Илью недовольными взглядами, он покосился на них тоже без всякой радости. Опять господа понаехали. И опять к Настьке, голову можно положить не глядя. Как будто в хоре молодых девок недостача.
Вон - поёт-заливается, на всю улицу слышно. Илья постоял немного у калитки, слушая голос жены, вздохнул и, на ходу вытирая мокрую голову мокрым рукавом, пошёл в дом.
В тёмных сенях его окликнул сердитый шёпот:
– Илья, это ты? Иди ко мне…
Маргитка сидела на сундуке, невидимая в темноте. Илья не успел и двух шагов сделать, а она уже кинулась на шею, обхватила его за плечи, невольно отпрянула:
– Холодный весь, мокрющий… Где тебя носило, проклятый? Сколько ждать можно, полдня тут сижу! Смерти моей ты хочешь, аспид? Не смогла я сегодня, отец не выпустил. Чует он, кажется, что-то… Нечего, говорит, одной шляться, Яшку с собой бери. А зачем он мне сдался?! Я спорить для виду не стала, а завтра сбегу, как бог свят, сбегу ещё до света! Иди сюда, иди ко мне…
Она потянула его в темноту. Илья не сопротивляясь шёл за ней, а у сундука старой Тани схватил Маргитку на руки, прижал к себе, чувствуя
– Илья! С ума сошёл! Отпусти, оставь, выйдет кто-нибудь… Илья, господи… ненаглядный мой, Илья…
Он торопливо целовал её, целовал всю - волосы, лицо, руки, платье.
Маргитка тихо смеялась, прижимаясь к нему, и вскоре Илья забыл о том, что в доме полно людей, что за стеной - господа, цыгане, Настя… И поэтому, когда совсем рядом вдруг мелькнуло пятно света и чуть скрипнула дверь, скрип этот показался Илье громом небесным. Он оттолкнул Маргитку, та тихо пискнула, свалившись в щель между стеной и сундуком, Илья невольно заслонил её… но те двое, которые проскользнули мимо них в тёмную кухню, даже не оглянулись. Илья подождал, пока кухонная дверь закроется. Тяжело сел на сундук, перевёл дыхание. Спина под рубахой была мокрой от пота.
– Фу-у, святой Никола, мать-заступница… - Маргитка, пыхтя, вылезла из-за сундука.
– Сердце в кишки шлёпнулось, как перепугалась… Это Яшка был.
– Яшка? А с ним кто?
– Не признал?
– хихикнула Маргитка, усаживаясь рядом.
– Дашка твоя.
– Это что же?
– Илья нахмурился. Помедлив, отстранил Маргитку: - Иди, девочка. Иди пока… - И, не дожидаясь, пока она уйдёт, пошёл к кухонной двери.
– Да нужен ты им, сатана… - буркнула вслед раздосадованная Маргитка.
Но Илья не услышал её.
В кухне было ненамного виднее, чем в сенях: вставленная в стакан оплывшая свеча мигала и потрескивала фитильком, вот-вот грозя погаснуть.
В дрожащем пятне света Илья разглядел две фигуры, находящиеся друг от друга на угрожающе близком расстоянии. Илья нарочито громко стукнул дверью. Послышался испуганный шёпот, шорох платья. Подойдя, Илья увидел спокойное лицо дочери.
– Дадо?
– не удивившись, спросила она.
Яшка стоял рядом с ней, оскорблённо скрестив руки на груди. Лишь подойдя вплотную, Илья разглядел на его лице некоторое замешательство. Да…
Быстро они, однако, спелись.
– Дашка, выйди!
– приказал он дочери. Та молча, вытянув руку, пошла к двери. Яшка, помедлив, тронулся было за ней, но Илья остановил его:
– Подожди, парень.
Яшка застыл у стола, уставившись в пол. Когда за Дашкой закрылась дверь, в кухне наступила тишина. Илья подошёл к столу, снял пальцами нагар со свечи. Пламя сразу выпрямилось, ярко осветило насупленную Яшкину физиономию со сдвинутыми бровями. Глядя на огонь, Илья сказал:
– Вот что, чяво… Не морочь девке голову, я добром прошу… пока. Лучше бы мне тебя возле неё больше не видеть. Или по-другому заговорим.
Тишина. Свеча вдруг накренилась в стакане, уронила на стол несколько прозрачных капель воска. Яшка вздрогнул, поднял голову.
– Зря ты так, Илья Григорьич, - негромко сказал он.
– Я до твоей дочери пальцем не дотронулся. Разбей меня бог, если вру. Я с ней не в потешки играю.
Если надо, и посвататься могу.
– Это что ещё за "если надо"?
– проворчал растерявшийся Илья. Такого он никак не ждал и с минуту молчал, обдумывая ответ. Наконец хмуро сказал:
– Ты словами-то не бросайся. Цыган ведь, знаешь, что говоришь. Меня-то ты не обдуришь, а вот девочке голову забивать не надо. Сам видишь, какая она у меня. Бога побойся.