Дорогой длинною

Дробина Анастасия

– Настька! Ты что?

Нет ответа. Лоскутное одеяло сотрясалось. Стешка круглыми от ужаса глазами смотрела на него. Затем схватилась за край и дёрнула.

– Что ты? Настенька… Приснилось что-то, да? Водички принести? Мать позвать? Ставни закрыть?

– Ох, отвяжись… - простонала Настя, таща одеяло на себя.

Стешка воздела руки к потолку:

– Вот говорила я! И мать говорила! И Глафира Андреевна! Зачем только потащилась туда! Теперь вот из-за этой Ольки воешь, а кто она нам?

Шлюха,

и больше ничего, хоть и померла! Как только совести хватило сюда рожать явиться! Всем голову заморочила… Митро вон прямо от Макарьевны в заведение к Данайке убежал, а чего там хорошего? Теперь неделю дома не жди, Яков Васильич всем за это баню устроит, а мы чем виноваты… Ну, Настенька, ну скажи, чего принести? Чего хочешь? Хочешь, пойду Дормидонтовну разбужу и велю самовар поставить? Конфетки мятной хочешь? У меня есть, необсосанная…

– Отста-а-ань… - Настя ударила кулаком в подушку.
– Спи…

– Заснёшь с тобой, как же… - Стешка подползла к сестре, погладила её растрепавшуюся косу, плечи, худенькую спину.

– Ты мне скажи… только не рычи, а скажи… Я клянусь, я никому, вот Христом-богом, вот чтоб меня до двадцати лет замуж никто не взял… Ты ведь не из-за Ольки это вовсе, да?

– Уйди!!!
– раздался придушенный шёпот. Из темноты бешено сверкнул мокрый глаз: - Оставь меня в покое! Жизни нет! Ей-богу, уйду на сундук спать!

Стешка обиженно надула губы:

– Ну и пожалуйста… Ну и на здоровье… Беги, целуйся тогда со своими Смоляковыми, они тебе лучше, конечно, чем сестра! Самое…

– Замолчи!
– вдруг отчаянно вскрикнула Настя, и Стешка, ойкнув, юркнула под одеяло.

– Ты что голосишь? Весь дом перебудим…

– А мне плевать, плевать! Слышишь? Плевать!
– крепкий маленький кулак Насти бил в перину, утопая в ней по локоть.
– Что ты сказала, несчастная?

Что ты про Смоляковых сказала? И про меня? Откуда ты взяла это, откуда?!

– Да я же ничего… - запищала Стешка.
– Просто так, к слову… И думать ничего не думала… Да сгори они, эти Смоляковы, чтоб их громом разбило, явились тут на наши головы, подколёсники немытые… ой!

– И вправду дура, - устало сказала Настя, переворачиваясь на спину.

Стешка, на всякий случай загородившись подушкой, испуганно смотрела на неё. Луна вышла из-за тучи, высветила гитару на стене, обозначила чёрные тени кровати и комода, скользнула по лицу Насти. Та лежала с закрытыми глазами. Молча глотала слёзы.

– Знаю я, чего ты воешь, - сердито сказала Стешка.
– Только, по-моему, уже успокоиться пора. Всё-таки три месяца прошло. Он, Сбежнев, всё равно не вернётся, а раз так - плевать на него. Он сапога твоего не стоит, хоть и князь. Я так думаю, что…

– Не смей князя трогать, - сквозь зубы приказала Настя.
–

Ты не знаешь ничего, так и молчи.

– А откуда мне знать?
– пожала Стешка плечами.
– Ты же не говоришь ничего, ревёшь только. Думаешь, я глухая, не слышу? Каждую ночь почти хлюпаешь. А кто мне миллион даст за то, что я всё это слушаю и сплю из всех сил, а? И чего ревёт - сама не знает…

– Да уж не из-за Сбежнева.
– Настя повернулась на бок. Взяв подсунутый Стешкой платок, медленно вытерла слёзы. Её глаза тускло заблестели в лунном свете. Изумлённая, растерянная Стешка молча смотрела на неё.

– Скажи, Стеша… То, что ты тут про Смолякова говорила… Откуда ты это взяла? Цыгане что-то болтают? Да? Может быть, Илья…

– Да никто не болтает!
– Стешка в порыве отчаянной искренности стукнула себя в грудь так, что сама же охнула. Спрыгнув с постели, перебежала комнату, торжественно остановилась под образами, перекрестилась, с силой вдавливая пальцы в лоб, живот и плечи.
– Ну, вот тебе крест! Второй! Третий! Языком мету, и больше ничего! Ну, Настька, ну будет, хватит… Что ж ты опять ревёшь?

– Боялась, понимаешь… - низким, чужим голосом выговорила Настя. – Боялась, что Илья… скажет кому-нибудь… Спьяну или так, со злости…

– Да что скажет-то?!
– завопила Стешка.
– Совсем ты меня задурила!

Илья-то тут при чём? Что он рассказать должен?

Настя села на постель. Обхватила колени руками. С досадой сказала:

– Не реви.

– Расскажи, а?
– Стешка взяла её за руку.
– Я - никому, вот Христом-богом…

Хочешь - руку в печь суну и поклянусь?

– С ума сошла… - Настя опустила голову. С минуту сидела молча, перебирая дрожащими пальцами пряди распущенных волос. На пол ложились чёрные тени обеих девушек. А потом луна ушла, и в наступившей темноте мягко замерцал красный свет лампадки в углу.

…Через четверть часа Стешка сказала замогильным голосом:

– Боже праведный и милосердный… Только этого нам не хватало. Господи!

Князю отказать! И из-за кого?!

Настя молчала, закрыв лицо руками. Глядя на её сгорбленную, жалкую фигурку, Стешка вдруг почувствовала прилив ярости.

– Ну подожди, Илюха! Ну дай только до утра дожить… Да чего дожидаться!
– Стешка вскочила, забегала по комнате, хватая то платье, то кофту, то шаль.
– Прямо сейчас пойду! Пойду, разбужу и ни единого волоса на нём не оставлю! Ах ты, оборванец таборный! Ах ты, вор базарный, конокрад, паскудник! Попомнишь ты Стешку Дмитриеву! Будешь у меня знать, как…

– Посмей только!
– Настя вскочила, схватила Стешку за запястья, несколько раз с силой встряхнула её.
– Не смей! Слышишь - не смей! Не виноват он.