Дорогой длинною

Дробина Анастасия

Ах ты, Масленица, Масленица,

Сударыня-Масленица!

Мы проводим Масленицу –

Колесом покатится!

Мельком она взглянула на Илью. Он неуверенно улыбнулся, шагнул было вперёд, но Настя, не поздоровавшись, глянула куда-то через его плечо, блеснула зубами - и из толпы фабричных к ней медведем вылез рыжий ткач Ерёмка в драном зипуне. Настя серьёзно поклонилась ему. Ерёмка смущённо хмыкнул, покраснел так, что не видно стало веснушек.

Фабричные загоготали. Ерёмка ухнул, крякнул, бросил в снег потрёпанный картуз - и затопал вокруг смеющейся Насти, взмахивая длинными рукавами, и не в склад не в лад заорал камаринского:

Эх, камаринский мужик,

Он бежит, бежит, бежит!

Сам подпёрдывает,

Штаны поддёргивает!

Настя закружилась перед Ерёмкой. Она была совсем близко от Ильи: кисти её шали мазнули его по лицу, но Настя, не заметив этого, ещё пуще забила дробушки. Вокруг смеялись, кричали, хлопали в ладоши. Дурниной ревела гармошка. Маленькая Аделька из заведения мадам Данаи, повизгивая, отплясывала что-то вроде французской польки, и золотистые кудряшки подскакивали у неё на затылке. Настя со смехом схватила её под руку, вдвоём они ухватились за Ерёмку, тот поймал за рукав высоченного полового с испитым сизым лицом, и вскоре по Живодёрке закружился, запрыгал разрастающийся хоровод.

Настроение у Ильи упало. Он уже начал оглядываться, прикидывая, как бы поскорее выбраться из праздничной толпы, и вдруг увидел Варьку, сломя голову бегущую по Живодёрке. Она была без платка, без полушубка, в едва накинутой на плечи шали, и Илья сразу же понял: что-то стряслось.

– Варька, куда ты?

Варька, не ответив ему, врезалась прямо в танцующую толпу. Растолкала всех, пробилась к Митро, повисла у него на плече и что-то взахлёб, сбивчиво зашептала. Митро молча слушал, и с его лица медленно сползала улыбка.

Нахмурившись, он кивнул, сбросил Кузьму на руки Рыбникову и, не слушая возмущённых воплей обоих, быстро вышел из толпы.

С другой стороны улицы, оттеснённая туда хороводом, к брату проталкивалась Настя. Шаль упала с её плеч на снег. Илья, помедлив, поднял её, но Настя даже не обернулась.

– Варенька!
– тревожно окликнула она.
– Что случилось?

Варька запнулась, неуверенно оглянулась на Митро. Тот хмурился, смотрел в землю.

– Ольга… Наша Ольга… Началось, кажется.

– Как?! Уже? Прямо сейчас?!
– всполошилась Настя.
– А Макарьевна там?

За Колесихой послали кого-нибудь? Живо, бежим туда!

Она рванулась было с места - и остановилась. Выжидающе взглянула на Митро. Тот стоял не двигаясь, упорно смотрел на свои сапоги. Лицо Насти напряглось.

– Ты не пойдёшь?
– в упор спросила она.

Митро пожал плечами. Хмуро сказал:

– Ни к чему.

– Да ты с ума сошёл, что ли?
– отчаянно и звонко, так, что все обернулись на неё, закричала Настя.
– Идём! Идём! Идём!

Она вцепилась в рукав брата, дёрнула раз, другой, топнула сапожком – и добилась всё-таки того, что тот сделал несколько неохотных шагов. Варькина шаль мелькала уже у ворот. Настя ускорила шаг, таща за собой Митро и поминутно оборачивая к нему рассерженное и испуганное лицо. Илья с шалью Насти в руках шёл следом. Сердце колотилось,

как зажатый в кулаке птенец.

По дому плавали сизые пласты дыма. В первую минуту Илья испугался, что начался пожар. Но из дымной завесы вынырнуло сморщившееся, с зажмуренными глазами лицо Варьки. Она бежала к двери, держа в вытянутых руках чадящую сковородку. Сильно пахло горелым тестом.

– Макарьевна про блины забыла!
– Варька, размахнувшись, отправила сковородку прямо в снег у крыльца.
– Ольга закричала, она всё бросила - и к ней…

Фу-у-у… Дверей не запирайте.

Рванувшийся в дверь сквозняк затеребил ситцевую занавеску, сбросил со стола на пол обрывок газеты. Из горницы появилась Макарьевна. Её всегда аккуратно повязанный платок был сбит набок, сморщенные руки суетливо мяли передник.

– Вас какие черти принесли?
– закричала она на цыган.
– На что вы тут сдались? Под ногами вертеться?

– За Колесихой послали?
– перебила её Настя.

– Послали, тебя не спросились… - проворчала Макарьевна.

Мимо с ушатом кипятка пробежала соседка - низенькая, круглая, как колобок, Аграфена. На припечке грелись полотенца. Из горницы доносились странные, низкие стоны. Илья, как заворожённый, стоял у двери и вслушивался в них до тех пор, пока прибежавшая Варька не дёрнула его за рукав:

– Примёрз, что ли? Нельзя тут. Идём на кухню.

В маленькой кухне не было никого. Возле печи стоял почти полный чугунок теста, рядом - повязанная тряпицей корчага молока. Занавеска слепила, как первый снег. Настя, бледная, большими шагами ходила по кухне. Илья подал ей шаль. Она взяла не глядя, торопливо набросила её на плечи. Стоящий у порога Митро исподлобья взглянул на сестру.

– На кой чёрт ты меня сюда притащила?
– тихо и зло спросил он. Настя метнула на него сердитый взгляд, отвернулась. Митро шагнул к двери.

– Бэш^[63].
– не оглядываясь, сказала Настя.

Митро, помедлив, послушался. Сел за стол, отвернулся к сияющему солнцем окну. Илья сидел на полу у стены; понимая, что он нужен тут ещё меньше, чем Митро, не мог заставить себя уйти.

– Чем меньше мы болтаем - тем ей легче будет, - хлюпнув носом, вспомнила Варька таборное поверье.
– Давайте блины печь.

Она подбросила в лениво вспыхивающее красным светом нутро печи несколько поленьев. Настя, зашпилив косу в узел и повязавшись фартуком, подошла помогать. С улицы прибежал Кузьма. Замер на пороге, скользнул взглядом по сумрачным лицам цыган и поспешно полез на печь. Вскоре дверь хлопнула снова. Через кухню, не взглянув на цыган, быстро и озабоченно прошла Колесиха - известная всем Грузинам повивальная бабка. Варька, проводив глазами её рваную лоскутную кацавейку, перекрестилась вслед.

Время тянулось бесконечно. Солнце уже ушло из окна, в кухне потемнело, по полу потянулись длинные вечерние лучи. Блины давно были готовы и горкой высились на припечке, но никто их не ел. Настя, за весь день так и не присевшая, то стояла у печи, скрестив руки на груди, то принималась мерить шагами кухню. И чего мечется, с досадой думал Илья, следя за тоненькой, кутающейся в шаль фигуркой. Кто ей Ольга? Ни тётка, ни сестра, ни невестка даже… Иногда их глаза встречались, и Настя досадливо пожимала плечами, отводила взгляд, словно говоря: "Нашёл время…" Он тоже отворачивался.