Дорогой Джим
Шрифт:
Словно в назидание не в меру любопытным соседям, из всех, кто подходил к дверям этого дома, приглашения на чашечку кофе от хозяйки дома удостаивался один только Десмонд, да и то нечасто — возможно, благодаря детской наивности старого чудака и его удивительной способности не видеть ту сторону человеческой натуры, которую сами люди изо всех сил стремятся скрыть от других. Однако потом все изменилось.
Случилось это в прошлом ноябре. Вдруг ни с того ни с сего миссис Уэлш почему-то перестала открывать, когда Десмонд звонил в дверь. Все многочисленные попытки простодушного старика возобновить прежние отношения, которые он предпринимал всякий раз, столкнувшись с Мойрой на улице, тоже решительно пресекались. Миссис Уэлш, которая и до этого-то редко выходила из дома, предпочитая проводить время в четырех стенах, просто проходила мимо, не сказав почтальону ни слова, в своем старом пальто и теплом шарфе, плотно обмотанном вокруг головы, сильно смахивая на египетскую мумию. С тех пор она уже больше никогда не приглашала Десмонда в дом. И сам старик, и все соседи в конце концов решили, что у нее в прошлом
И все же…
Десмонд, стоя на крыльце дома, в котором жила миссис Уэлш, замялся, тупо разглядывая в руке яркие красочные рекламные листки, — странное ощущение вновь охватило его, то же самое, которое он испытывал последние две недели, когда ему случалось проходить мимо этого дома. Ему не раз доводилось слышать доносившиеся оттуда какие-то непонятные звуки, которые он списал на включенный телевизор или радио. Больше всего это походило на жалобное хныканье или поскуливание, хотя однажды Десмонду показалось, что он слышал доносившийся из дома плач, и голос был явно молодой. Как-то раз его слуха коснулся громкий звук тяжелых ударов, потом грохот, как будто разбилось что-то тяжелое, а потом он заметил, как шторы на втором этаже слегка раздвинулись, словно кто-то хотел выглянуть на улицу, оставшись при этом незамеченным, после чего их тотчас же плотно задернули. Но поскольку Десмонд был просто любопытным стариком — шпионить за кем-то у него, скорее всего, не хватило бы духу, — он поспешно отогнал охватившие его подозрения, объяснив услышанное странностями одинокого человека. В конце концов, он ведь и сам был таким же.
Однако чем ближе Десмонд подходил к дверной щели, через которую он должен был опустить почту, тем сильнее чувствовал, как седые волосы у него на руках встают дыбом. Непонятно почему, им овладело неприятное предчувствие. Почтальон подозрительно потянул носом: ему вдруг показалось, что из-за двери тянет каким-то странным запахом. Словно там внутри что-то давным-давно протухло. Но он никак не мог понять, откуда исходит запах — вполне возможно, от гниющих на берегу водорослей. Или от чьего-то холодильника… Возможно, у кого-то в доме не было электричества? Но в глубине души старик уже начал понимать, что холодильник тут ни при чем.
В конце концов, усилием воли отогнав дурное предчувствие, Десмонд наклонился и приоткрыл щель для почты. Потом пропихнул внутрь рекламные листки «Теско», [2]при этом машинально отметив, что под дверью скопилась целая гора газет и нераспечатанных писем.
И тут он замер.
Внутри, в дальнем конце коридора, там, где, как он помнил, была дверь, ведущая в гостиную миссис Уэлш, почтальон увидел нечто, что показалось ему похожим на человеческую ладонь.
Это «нечто» оказалось синюшно-черным и раздутым, глянцевито поблескивало, словно хирургическая перчатка и явно высовывалось из ближайшей комнаты. Десмонд проморгался — да, это «нечто», несомненно, было рукой, и рука эта, пухлая, похожая на сосиску, выглядела так, словно разбухла от воды. Рядом с ней на полу валялись часы — разорванный ремешок, по-видимому, лопнул, когда запястье распухло до неузнаваемости. Вывернув шею, Десмонд смог наконец разглядеть то, что еще оставалось от миссис Уэлш… Воскресное платье, в которое она была одета, покрылось какими-то отвратительными темными пятнами. Старик-почтальон готов был поклясться, что на лице Мойры по-прежнему сияет улыбка. Содержимое желудка Десмонда стремительно рванулось наружу — лишь каким-то чудом не вывалив его тут же, на ступеньках, он кубарем скатился с крыльца и поспешно заковылял по улице, чтобы сообщить об увиденном кому следует.
В первый и, наверное, последний раз за свою жизнь Десмонд не доставил почту по назначению.
Подоспевшие стражи порядка, сбив замок, открыли дверь и расступились, давая дорогу прибывшей команде экспертов-криминалистов, офис которых размещался в Феникс-парке, в том же самом помещении, что и местная гарда. [3]Двое молчаливых мужчин один за другим вошли в дом, замыкал процессию кинолог со служебными собаками. Псы, едва переступив порог и почуяв запах крови и разложения, пронзительно завыли, потом принялись жалобно скулить и рваться вон из дома, так что проводник с трудом удерживал их за поводок. Один из мужчин, в своем белом защитном костюме здорово смахивавший на астронавта, присел на корточки возле распростертого на полу тела Мойры и принялся ощупывать ее череп. Чуть выше глазной впадины на нем обнаружилось несколько вмятин, как будто кто-то несколько раз ударил женщину по голове тупым предметом, однако не настолько сильно, чтобы это могло ее убить. Причиной смерти, как выяснилось позже, во время вскрытия, стала обширная субдуральная гематома. [4]Другими словами, у Мойры после того, как ее зверски избили, случился инсульт и спустя пару минут она умерла. Таким образом, причиной смерти стало нарушение мозгового кровообращения. Судя по степени разложения, тело, по мнению судмедэксперта, пролежало в доме не менее трех дней. Один из прибывших детективов поначалу предположил, что речь идет об убийстве с целью ограбления. Но впоследствии, опросив всех, кого можно было, он, похоже, изменил свое мнение — кто-то даже слышал, как он буркнул сквозь зубы, что «чертова сука давно напрашивалась, чтобы ей проломили череп». Потому что смерть Мойры — во всяком случае, как были уверены детективы — на фоне того, что обнаружилось позже, показалась такой мелочью, о которой, ей-богу, смешно было даже говорить.
Почти на всех стенах дома внутри обнаружились царапины и другие следы, как будто убийцы, которых явно было несколько, расправившись с Мойрой, метались по первому этажу дома. Выглядело это так, словно один старался догнать другого. Губка для обуви, обувные щетки и прочие мелочи были раскиданы по полу, на паркете остались следы коричневого крема, пейзаж с изображением Святой земли, сорванный со стены, сиротливо валялся на полу. Подобную же картину — следы отчаянной борьбы — можно было лицезреть и во всех комнатах первого этажа. При одном только взгляде на все это кровь стыла в жилах. Полицейские, особенно молодые, заметно нервничали. Один из местных детективов, открыв шкафчик под мойкой, обнаружил там огромное количество крысиной отравы. Другой, заметив на шее Мойры какое-то украшение, присел на корточки, изумленно покачивая головой и разглядывая странное ожерелье из кованого железа — приваренный замок застегивался сзади на шее. К ожерелью было прикреплено колечко, на котором болтались с десяток маленьких ключей. Отцепить хотя бы один из них было невозможно.
— Вот, должно быть, звенели, когда эта баба принимала душ, — вполголоса пробормотал один из детективов, сделав неловкую попытку хоть как-то разрядить тягостное напряжение, которое повисло в комнате. Кое-как ожерелье удалось снять с распухшей шеи. Попробовали ключи — они подходили ко всем замкам в доме. Но открыть двери можно было только снаружи. Никаких других ключей в доме не было. А большинство дверей в доме оказались запертыми на замок.
Осмотр, сделанный криминалистами на месте происшествия, показал, что миссис Уэлш была зверски избита в одной из комнат наверху, после чего ей каким-то невероятным образом удалось спуститься вниз, где она наконец и потеряла сознание, не дойдя буквально двух дюймов до дивана. Кровавый след тянулся со второго этажа вниз.
Собираясь проверить это свое предположение, детективы отправились наверх — но не успели они подняться на второй этаж, как звук моментально замер у них на губах, а лица окаменели. Чтобы выбить запертую дверь, потребовались объединенные усилия двоих здоровенных полицейских, да и то она подалась не сразу. Примериваясь, чтобы ударить в нее плечом, один из здоровяков поймал на себе испуганный взгляд напарника — парню не нужно было объяснять, что так беспокоит его, потому что сам он чувствовал то же самое. Омерзительная вонь из-под двери чувствовалась здесь куда сильнее, чем внизу, где лежало распухшее тело миссис Уэлш. Поэтому теперь детективы уже нисколько не стыдились того, что, отправившись посмотреть, что именно так перепугало старика Десмонда, позаботились прихватить с собой вооруженного офицера, поскольку теперь стало ясно: самого страшного они еще не видели.
Но то, что обнаружилось в комнате, заставило мужчин оцепенеть.
Привалившись к двери, лежало тело какой-то девушки — руки ее, покоившиеся поверх заржавленного черенка лопаты, были сложены, точно в молитве.
— Господи помилуй! — сдавленно ахнул молодой полицейский, ухватившись за притолоку двери, чтобы не упасть. Снизу снова послышался тоскливый вой полицейских собак, а вслед за ним — стук когтей по деревянному полу.
Рыжие волосы незнакомой девушки, от которых исходил отвратительный запах гниения, пропитанные потом и слипшиеся от грязи, казались черными. На удивительно тонких и изящных пальцах сохранилось только два ногтя, ребра девушки явственно проступали сквозь то, что некогда, наверное, было ярко-желтым летним платьицем. Бедняжка умирала долгой мучительной смертью — таков был единодушный вывод полицейских. Но вот что убило ее — нож, который кто-то несколько раз вонзил в нижнюю часть ее живота, или же несчастная скончалась от каких-то внутренних повреждений, они сказать не могли. На рукоятке лопаты обнаружились отпечатки пальцев девушки, а сама лопата идеально соответствовала по форме следам, оставленным на черепе миссис Уэлш. Вследствие этого полицейские предположили, что девушка, вероятно, последовала за хозяйкой до середины лестницы, но что-то, как видно, помешало ей гнаться за ней и дальше. Из-под стула извлекли валявшийся на полу нож, а найденные на нем отпечатки пальцев самой миссис Уэлш позволили предположить, что это она ударила им девушку в живот — причем не один, а по меньшей мере девятнадцать раз.
— Бедняжка просто истекла кровью, — почесав нос, сочувственно пробормотал второй полицейский — тот, что постарше.
Криминалистам достаточно быстро удалось реконструировать сцену убийства. Судя по всему, на втором этаже дома произошла отчаянная схватка — похоже, миссис Уэлш не ожидала, что ослабевшая девушка внезапно набросится на нее, ей пришлось отчаянно защищаться, и поначалу ей это удалось. Но молодая женщина, по-видимому, не намерена была сдаваться без борьбы. Уже потом работавшим в доме криминалистам вдруг бросилась в глаза одна странность — хотя найденные на шее покойной миссис Уэлш ключи подходили ко всем замкам, однако ни одну из дверей невозможно было открыть изнутри — просто потому, что в них не было замочной скважины. Под кроватью нашли огрызки сырой картошки и корки заплесневелого хлеба. Осмотрев их, эксперты пришли к единодушному выводу, что девушку продержали в этой комнате на хлебе и воде никак не меньше трех месяцев. На кровати обнаружили валявшиеся там наручники и ножные кандалы — судя по всему, и те и другие использовались неоднократно. Полицейские взялись снова пробовать ключи — теперь уже ни у кого не оставалось сомнений, что все они были предназначены для этой импровизированной домашней тюрьмы и самый крохотный из них идеально подошел к наручникам. На запястьях несчастной, в тех местах, где наручники впивались в тело, обнаружились багровые следы наподобие язв. На полу валялись две шпильки, изогнутые, покрытые почерневшей, запекшейся кровью — видимо, несчастная пыталась использовать их в качестве отмычек.