Дорогой мой человек
Шрифт:
Он протянул Устименке горячую руку и с улыбкой добавил:
— В случае необходимости прошу приходить. И можете без эскорта, Миша и Гриша распорядятся заранее, их знакомый Гена все организует. Ох, уж эти мне дружки!
Проводив гостей до двери кабинета, он здесь за локоть задержал Устименку и спросил у него негромко:
— От Аглаи Петровны никаких сведений нет?
— Нет, — ответил Володя. — И, думаю я, не будет. Может быть, Родион Мефодиевич…
— Он в походе, — сказал командующий. — И не скоро вернется. Ну что ж, желаю удачи…
Гриша
— Теперь вылазь, Оленка, — сказала она наконец, — тут тепло, теперь уж мы с тобой не пропадем, домой приехали. Дай дяде руку, поздоровайся, это дядя доктор, Владимир Афанасьевич.
— Здравствуйте, — очень серьезно сказала девочка, и огромные ресницы ее медленно поднялись. — Я — Елена.
— Здравствуй, Елена, — так же серьезно ответил Устименко. — Ты к нам в гости едешь?
— Нет, не в гости, — заплетая дочке быстрыми пальцами косичку, ответила Нора. — Насовсем я ее взяла. Нашего папочку фашисты убили, а бабушка умерла. Мы теперь с Еленой одни на всем свете, у нас из родственников только папочкина сестра осталась, но она нас терпеть не может, ненавидит даже. Конечно, она нервная…
— Она меня била, — серьезно и строго сказала Елена. — Щипала и била. Она нас ненавидит…
Моторы завыли сильнее, волна ударила в левую скулу.
— Вышли в море, теперь поболтает маленько, — сказал Володя. У него не было больше сил глядеть на этих двух сирот.
— Давящую повязку, — командовала в бреду Ашхен, — внутривенно хлористый кальций и подкожно — камфару. Да поворачивайтесь живее!
ПРО ДЕВОЧКУ ЛЕНОЧКУ
— Вы будете меня заменять! — велела утром баба Яга Володе. — В сложных случаях я приказываю вам со мной советоваться. Если я, конечно, буду в здравом уме. И не смейте смотреть на меня с выражением сострадания в глазах, меня и так тошнит от этого проклятого сульфидина.
— Не говори много, Ашхен, — прижимая руки к груди, попросила Зинаида Михайловна. — Я тебя заклинаю.
Оганян помолчала и распорядилась подать зеркало. С минуту она глядела на себя, потом вздохнула:
— А я, знаете ли, похорошела. Представляете, вдруг в гробу Ашхен Ованесовна Оганян окажется вроде спящей красавицы, что-то в этом роде меня очень утешало в детстве, какая-то сказка, кажется… Буду лежать такая тоненькая, беленькая, с голубыми глазками. Впрочем, глазки в этих случаях обычно закрыты…
И она закрыла глаза, вновь засыпая.
У перевязочной Володю поджидала сестра-хозяйка — огромная и толстая Каролина Яновна. Она успела сама догадаться, кто станет заменять подполковника Оганян, и осведомилась
— А сестры жалуются, что ли? — спросил Устименко.
— Сестры имеют право, товарищ майор, на отдых.
— Девочка им мешает?
— Всякая девочка, если она недостаточно дисциплинирована…
— Я вас спрашиваю — сестры жалуются или нет?
— На сегодняшний день сестры не жалуются, но если они, товарищ майор, будут возражать…
— Тогда пришлите их ко мне. Еще что?
— Еще — как быть с питанием девочки? Я не имею права за счет раненых и больных, которые своею кровью…
Не торопясь Володя взглянул в печально-лживые и лукаво-искренние глаза сестры-хозяйки: разумеется, она не имеет права, конечно, кто станет с ней спорить? Ну, а если не задаваться этим вопросом, а просто-напросто наливать Норе в ее котелок чуть больше щей? И класть побольше гуляша? И хлеба, который и так остается в медсанбате? Ведь девочка тоже хлебнула военного лиха, оставшись без отца, погибшего в бою, и без матери, ушедшей добровольно на фронт?
— Пожалуйста, поймите меня правильно, — сказала Каролина Яновна. — Я сама имею детей и являюсь им доброй матерью, но быть симпатичной за счет вверенных мне раненых и больных…
— Хорошо, — ответил Устименко, — мы подумаем над этим вопросом. А пока позовите Нору, предложите ей расписаться на каком-либо бланке и выдайте мой дополнительный паек…
— Норе? — воскликнула, не сдержавшись, Каролина Яновна. — Весь паек?
— Норе Ярцевой. Кроме табаку. Вам ясно?
— Мне ясно! — скорбно вскинув подбритые брови, сказала Каролина. Будет исполнено, товарищ майор. Но имею ли я право лишать вас, ведущего хирурга…
— А уж это не ваше дело!
Вечером он увидел Лену в тамбуре своей подземной хирургии — так называлось отделение, которым он командовал: огромная палата была вырублена в гранитной скале, был и коридор, и еще две палаты, операционная, перевязочная, кубовая…
— Здравствуйте, — сказала Лена.
— Здравствуй, — ответил Устименко и немножко испугался, что девочка будет благодарить за паек. — Ты тут зачем?
— Разрешите мне петь, танцевать и рассказывать, — глядя на Устименку снизу вверх из-под своих словно приклеенных ресниц, очень веско, достойно и серьезно попросила девочка. — Я хорошо это умею. Особенно танцевать.
— Сколько же тебе лет, Елена?
— Будет десять.
— Отчего же ты такая маленькая?
— От недоедания. Это у меня и в поезде все спрашивали, и на пароходе. У нас было очень тяжелое продовольственное положение.