Дорогу открывали саперы
Шрифт:
— Хорошо было бы восстановить взорванный немцами железный мост в Штейнау. Через него идет наша главная магистраль подвоза, — высказал свое пожелание Пухов.
— Николай Павлович, надо скорее овладеть Штейнау, — заметил я, — тогда все встанет на свои места. Сейчас мост находится под жесточайшим обстрелом, и восстановить его просто невозможно.
— В ближайшие два дня Штейнау будет взят, — сказал командарм.
— Вот тогда и мы развернемся.
От командарма мы направились в штаб инженерных войск армии, где вновь завели разговор о переправах в 13-й армии.
— Александр Николаевич, — обратился я к Варваркину, — а что у вас сейчас делают дорожные части армии?
— Они готовятся к восстановлению железного моста у Штейнау.
— По-моему, им можно было бы поручить соорудить хотя [250] бы один низководный мост. Договоритесь с начальником дорожного отдела армии полковником Тимофеевым. Он, наверное, согласится.
— Это было бы очень здорово. Сейчас же позвоню, — сказал Варваркин.
Он тут же связался с Тимофеевым. Как я и ожидал, тот без колебаний взялся построить 60-тонный мост у Воршена, севернее Тарксдорфа.
Утром 29 января я вместе с генералом Варваркиным выехал на переправы, чтобы на месте ознакомиться с обстановкой. В районе Воршена строительство 60-тонного низководного моста шло полным ходом. В Тарксдорфе батальоны бригады Корявко продолжали строительство такого же моста. Шуга на реке за ночь смерзлась, уже можно было передвигаться по льду. К тому же наши части, действующие на плацдарме, продвинулись вперед, и враг больше не мог обстреливать наши переправы. Однако его авиация все еще наведывалась к мостам. Саперы начали чаще ставить дымовые завесы. Это помогало.
Вот и во время нашего разговора с Корявко на переправе раздался звук сирены — воздушная тревога. Несколько самолетов противника на небольшой высоте со страшным воем и свистом пронеслось над нами, поливая переправы свинцом из крупнокалиберных пулеметов. Но все обошлось благополучно, как говорят, отделались легким испугом. Откровенно говоря, все произошло так быстро, что мы даже не успели испугаться.
Выйдя из укрытия, я обратил внимание на дот, расположенный на левом берегу, неподалеку от реки. Он грозно поглядывал на нас своими черными глазницами-амбразурами. Я обратил внимание генерала Варваркина на этот дот. Он сначала не понял, в чем дело. Пришлось напомнить, что захваченные нами доты могут снова оказаться в руках гитлеровцев, ведь линия ожесточенных боев не так уж далеко. Поэтому надо их привести в негодность.
— Об этом я как-то не подумал, — сказал Варваркин.
Он приказал немедленно разрушить доты, и в первую очередь те, которые стоят в непосредственной близости к реке. Саперы быстро выполнили приказ. Для взрыва дотов они использовали немецкие противотанковые мины, снятые тут же, неподалеку от Одера. О своем решении разрушить доты я доложил маршалу Коневу. Он его одобрил и обещал незамедлительно дать такое распоряжение командующим армиями. В свою очередь наш штаб дал специальные указания начинжам армий по этому вопросу. [251]
Из бригады полковника Корявко часов в пять мы проехали в Кёбен. Там был наведен 159-м понтонным батальоном Скорохода 45-тонный понтонный мост. Генерал Лелюшенко переправлял по нему 10-й танковый корпус. Командарм стоял на понтоне прибрежного парома и размахивал флажком. Переправа шла довольно интенсивно и организованно.
3 февраля меня срочно вызвали в штаб фронта. Командующий проводил совещание по Нижне-Силезской операции. На нем присутствовали командующие армиями генералы В. Н. Гордов, Н. П. Пухов, Д. Д. Лелюшенко, А. С. Жадов, Д. Н. Гусев, К. А. Коротеев, В. А. Глуздовский и командующий артиллерией фронта генерал Н. Н. Семенов, командующий БТМВ фронта генерал Н. А. Новиков, командующий воздушной армией генерал С. А. Красовский, начальник связи генерал И. Т. Булычев. На совещании заслушивалось решение командующего маршала И. С. Конева по проведению Нижне-Силезской наступательной операции, являющейся продолжением Висло-Одерской операции. Для ее осуществления создавались группировки войск: на плацдарме севернее Бреслау — ударная группировка в составе 3-й гвардейской, 13, 52 и 6-й общевойсковых армий, а также 3-й гвардейской и 4-й танковых амрий; на плацдарме южнее Бреслау сосредоточивались 5-я гвардейская и 21-я армии с двумя приданными им танковыми корпусами; на левом крыле фронта — группировка в составе 59-й, 60-й армий и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса.
Нанесение главного удара планировалось с двух крупных плацдармов на Одере, находившихся севернее и южнее Бреслау, с целью разгромить группировку врага в Силезии и после выхода на рубеж реки Нейсе занять выгодные исходные позиции для ударов на берлинском, дрезденском и пражском направлениях.
Начало наступления — 8 февраля.
Вернувшись к себе в штаб, я проинформировал полковника Слюнина о решении командующего по Нижне-Силезской наступательной операции.
При распределении инженерных и понтонных частей мы учитывали, что в полосе наступления главной группировки на берлинском направлении имелись реки Бобер, Квейс, Нейсе и Шпрее, а в оперативной глубине — Эльба. Однако ее вряд ли придется форсировать. Наиболее серьезной рекой была Нейсе, которая имела весьма ограниченное количество танковых бродов. Зато на Шпрее они имелись в изобилии.
В центре полосы наступления от меридиана Любен — Легница и далее до самой Эльбы простирается огромный [252] лесной массив со множеством озер разной величины и болот. Этот массив пересекают шоссе, идущие на запад. Здесь мы могли встретить мощные инженерные и минновзрывные заграждения противника. Поэтому за передовыми отрядами должны двигаться сильные отряды разграждения, имея впереди инженерную разведку.
Армии левого крыла фронта — 59-я и 60-я, наступающие по северным скатам Судетских гор, было необходимо надежно прикрыть инженерными заграждениями, особенно в направлении на Бреслау, чтобы воспретить возможность деблокировки крепости. Эту задачу помимо армейских частей должна выполнить 42-я отдельная моторизованная инженерная бригада. Ее требовалось усилить еще двумя инженерно-саперными батальонами 53-й инженерно-саперной бригады.
Все эти меры позволят надежно обеспечить левое крыло фронта.
Наш штаб принялся отрабатывать уточненный план инженерного обеспечения операции. К вечеру он был готов, согласован с начальником штаба фронта, доложен маршалу Коневу. Одновременно я проинформировал командующего о состоянии переправ на Одере на 1 февраля. В полосе главной группировки войск фронта действовало семь 60-тонных низководных мостов и два понтонных.
Командующий был удовлетворен моим докладом, но высказал опасение, что гитлеровцы повторят пуск воды и снова разрушат переправы. Я заверил, что при любых условиях наши понтонеры и саперы, находящиеся на Одере, обеспечат переправу войск. Не далее чем через четыре-пять дней в Штейнау будет силами дорожных частей фронта восстановлен высоководный железный мост. Он значительно улучшит наши возможности.
Маршал Конев утвердил наш план и разрешил выехать 4 февраля на Одер.
Утвержденный план я передал начальнику штаба и приказал без промедления сделать из него выписки и направить начинжам армий.
— Иван Павлович, только что получена телеграмма генерала Воробьева. К нам направляется 22-я гвардейская моторизованная штурмовая инженерно-саперная бригада, — доложил Слюнин.
— Когда она прибудет? — поинтересовался я.
— Двадцатого февраля.
— Поздновато, как говорят, под занавес. Когда прибудет, тогда в зависимости от обстановки и решим, куда ее направить. [253]