Доверься мне
Шрифт:
Немного больше чувствуя себя человеком, я открываю дверь и обнаруживаю, что Джон ждет меня именно там, где и обещал.
— Лучше? — спрашивает, глядя мне в лицо.
Он выбрал мне майку и шорты для сна. Очень открытые, но симпатичные и прохладные. И честно говоря, мне все равно, видны ли очертания моих сосков. Комфорт в данный момент побеждает скромность.
— Да.
Но я уже увядаю. Мой голос слаб, а голова раскалывается от долгого стояния на ногах.
Проявляя терпение, Джон протягивает мне
Без колебаний проскальзываю на середину, освобождая ему место. Я так нуждаюсь в нем, что готова умолять его, но мне не приходится. Он идет за мной в постель и, когда я прижимаюсь к нему, накрывает нас одеялом. У меня влажные волосы и, прежде чем обнять меня, он поднимает их и перекидывает через плечо.
Мы не говорим ни слова, ни один из нас не хочет обсуждать его присутствие в моей постели, хотя в моей голове уже достаточно прояснилось, чтобы полностью осознавать это.
— Стеллс? — шепчет он спустя мгновение.
— Хм-м?
— Раньше ты сказала, что о тебе никто никогда не заботился… — Он умолкает, когда я напрягаюсь, уже полностью проснувшаяся и в некомфортном состоянии тревоги. Джон сжимает мое плечо, прижимая к себе. — Что случилось с твоей семьей? Ты не обязана рассказывать, но… — Он пожимает плечами, явно недоумевая.
Он прав. Я не обязана ему ничего не рассказывать. Моя жизнь — мое дело. Но в отличие от остальных он здесь, заботится обо мне. И если я хочу завести друзей, должна научиться впускать их за внутренние стены, которые выстроила.
Облизнув пересохшие губы, медленно отвечаю:
— Моя мама умерла, когда мне было одиннадцать.
— Детка… — Джон с нежностью кладет руку мне на затылок. — Я не знал. Мне жаль.
Я пожимаю плечами и ковыряю ворсинку на его футболке.
— Невыявленная сердечная патология. Это отстойно, но такова жизнь. — Глотать чертовски больно. — До тех пор мой отец не появлялся на горизонте. В основном, потому что бродяжничал. А после маминой смерти он объявился и забрал меня жить к себе в Нью-Йорк.
На секунду я вижу своего отца таким, каким он был в те далекие дни: выцветшие рыжие волосы, всклокоченная борода, тощий, как черт.
— Мой отец совершенно растерялся, не зная, что делать с убитым горем ребенком. Он научил меня всему, что знал сам: как очаровывать людей, как заставить их делать то, что он хочет, даже не осознавая этого. Мой отец — мошенник, и я научилась этому у него. Только я старалась не быть похожей на него, никогда не пользоваться чужими благами.
Быстро моргая, я хватаюсь за складки футболки Джона.
— Когда мне исполнилось восемнадцать, он ушел. Работа была сделана, он свободен.
— Господи. — Джон сжимает меня в крепких объятиях. Я позволяю ему это, потому что слишком сильно нуждаюсь в них.
— Это было… ладно, это было дерьмово, — признаю я с болезненным смешком. — Но я пережила.
— Конечно, ты это сделала. Ты — крутышка, Стелла-Кнопка.
Фыркнув, я отстраняюсь, и он отпускает меня, сдвигаясь немного, пока мы оба снова не оказываемся удобно лежащими бок о бок. Душ и это уродливое путешествие по дорожке воспоминаний утомили, и мои глаза закрываются.
Джон, кажется, понимает, что мне нужен перерыв, потому что начинает петь, его голос мягкий и низкий. Звук прокатывается по мне, как нежная рука, и что-то внутри со вздохом успокаивается. Мне никогда раньше не пели. Я, вероятно, возненавидела бы, окажись на его месте кто-то другой, или мысленно отпускала бы шутки о том, как это паршиво. Но Джон — это не просто кто-то. Его голос — это его душа. Я впитываю красоту этого голоса и позволяю ему вести меня туда, куда он хочет.
Рукой снова скольжу под его рубашку в поисках упругой кожи. Мужчина льнет к прикосновению, зарывая пальцы в мои волосы.
В его руках я чувствую безопасность и защищенность, словно здесь мой дом. Однако тихий голосок в голове сомневается, не является ли это странным сном. Джон обожаем миллионами, люди платят, чтобы услышать его голос, а он поет для меня. Как мы пришли к этому?
Я плыву по течению, прислушиваясь к горько-сладкому ритму, когда он начинает петь «Уснувшие» группы The Smiths.
— А разве эта песня не о самоубийстве? — спрашиваю, не подумав.
Джон замолкает, и я ощущаю, как напрягается его пресс.
— Да? — Выходит как вопрос, почти извиняющийся и немного осторожный, словно он ожидает нравоучений. — Или просто о смерти. Тяжело сказать, когда речь идет о Моррисси.
— Он довольно бодрый парень, — бормочу, думая о солисте The Smiths, который известен своей плаксивостью в радостный день.
Из груди Джона вырывается низкий смех.
— Ты знаешь о The Smiths?
— «Я человек» — одна из моих любимых песен. — Я провожу рукой по его боку. — В пятнадцать, когда была погружена в подростковую тревожность, слушала ее по кругу.
— Правда, что ли? — Его голос хриплый и нежный. — Что тревожило тебя, Кнопка?
Дергаю плечом.
— Меня никогда не целовали. Никогда не приглашали на свидание.
Мышцы на его животе напрягаются.
— Как это возможно? Ты чертовски симпатичная.
— Эх, я была рыжей, с веснушками, круглым лицом и в то время полностью плоской в районе груди. Полагаю, это не то, что искали парни из моего класса.
Джон проводит ладонью вверх по моей руке.
— Мальчишки-подростки идиоты. У меня по умолчанию был один критерий в отношении девушек: легко завалить.