Дождь для Джона Рейна

Эйслер Барри

— Что ты имеешь в виду?

— США хотят реформ в Японии. И Японии необходимы реформы, но в ней нет внутренних ресурсов для этого. Поэтому gaiatsu из США — в интересах обеих сторон.

Gaiatsu означает «иностранное давление». У меня мелькнул вопрос, существует ли еще страна, кроме Японии, в языке которой имелось бы специальное слово, соответствующее этому понятию.

— Звучит идеалистически, — ответил я.

Он пожал плечами:

— Возможно. Но мы теперь — один мир. Если утонет экономика Японии, она потянет за собой и США. Поэтому американские идеалы и американский

прагматизм, с одной стороны, и потребности Японии — с другой, связаны. Мне повезло, я могу работать на общее благо обеих стран.

У меня перед глазами мелькнул образ этого мальчика, через десять лет баллотирующегося в президенты.

— А тебе не приходило в голову, как бы ты поступил, если бы пришлось делать выбор? — спросил я.

— Я американец. — Он решительно посмотрел на меня.

— То есть, пока Америка действует согласно свои идеалам, у тебя все должно быть хорошо, — кивнул я.

Официант принес чай. Еще через минуту появился Тацу. Он удивился, увидев меня с Канезаки, но виду не подал. Тацу — хороший игрок в покер.

Канезаки посмотрел на меня, потом на Тацу.

— Исикура-сан, — произнес он, привстав со стула.

Тацу наклонил голову в приветствии.

— Вы объявили нам, что он мертв, — сказал Канезаки, наклонив голову в мою сторону.

— Тогда я сам так считал, — пожал плечами Тацу.

— Почему же вы не связались с нами, когда выяснилось, что это не так?

От прямолинейности этого малыша в глазах Тацу появилось изумленное выражение, и он проговорил:

— Что-то подсказывает мне, что такое решение оказалось благоприятным для всех.

Канезаки нахмурился, потом кивнул:

— Может быть, это правда.

Я повернулся к Канезаки:

— Расскажи ему то, что говорил мне.

Что он и сделал. Когда Канезаки закончил, Тацу сказал:

— Наиболее вероятным объяснением этой необычной цепи событий может быть то, что шеф Станции Биддл или кто-то еще в ЦРУ готовят тебя к роли Оливера Норта двадцать первого века.

— Оливера Норта? — переспросил Канезаки.

— Да, — продолжил Тацу. — Из скандала «Иран-Контрас». Администрация Рейгана решила обойти запрет конгресса на финансирование никарагуанских контрас, продавая оружие иранским «умеренным», а вырученные деньги направляя контрас. Конгресс, естественно, ни о чем не знал. Оливер Норт был членом Совета национальной безопасности и вел программу с первого ее дня. Когда произошла утечка информации о ней, его доброжелатели в совете и Белом доме обвинили его в самовольной организации и проведении программы, причем, конечно же, им ничего не было известно.

Канезаки побледнел.

— Я об этом никогда не думал. О Боже! О Боже, вы правы, это вполне может быть как «Иран-Контрас». Я не знаю, кто первым выдумал «Сумерки», но кто-то прекратил программу, может быть, Лэнгли или Совбез, а возможно, даже сенатский Комитет по разведывательной деятельности. И сейчас токийская Станция все еще ведет ее. Я все еще веду ее, при финансировании из какого-то источника вне ведения конгресса. О Боже! О Боже!

У меня сложилось ощущение, что он уже представляет себя присягающим перед какой-нибудь комиссией конгресса, созданной для расследования

последнего скандала. Один, с поднятой правой рукой; конгрессмены и их штатные сотрудники, чопорные и лицемерные, сидят на трибунах из полированного дерева; видеокамеры с подсветкой, жаркой и ослепляющей; а в это время его начальство прищелкивает языками и как бы конфиденциально нашептывает прессе о талантливом молодом офицере ЦРУ, чересчур амбициозные устремления которого превратили его в негодяя.

Тацу повернулся ко мне:

— У меня есть кое-что для тебя.

Я поднял бровь.

— Кавамура Мидори. Кажется, в своем усердии обнаружить тебя она воспользовалась услугами японской частной детективной фирмы. Многие из этих фирм укомплектованы бывшими сотрудниками Кэисацутё и офицерами других правоохранительных органов, и с некоторыми из них у меня сохраняются контакты. Она знала, где живет твой друг, и дала фирме его адрес. Они попытались организовать за ним наблюдение, но, очевидно, у них что-то не получилось, потому что он был внимателен к слежке. Они не узнали твое местонахождение, и я думаю, именно поэтому Кавамура-сан недавно явилась ко мне в кабинет с угрозами скандала. Ее остальные средства найти тебя оказались бесполезными.

Мидори, наверное, применила нечто, унаследованное от своего старика, — плоды коррупции, которые обогатили его и внушили отвращение ей. В этом есть какая-то ирония.

Я вспомнил, как уклончиво Мидори себя вела в «Империале». Теперь я понимаю почему. Она наняла частных детективов, чтобы выследить Гарри, и не хотела мне об этом рассказывать.

— Эти частные детективные фирмы могут быть связаны с Ямаото? — спросил я.

— Несомненно.

— Вот почему он приставил Юкико к Гарри. — Наконец все встало на свои места. — Это не было заданием ЦРУ — оно не сообщило Ямаото, что Гарри связан со мной. Это были частные детективы, которых наняла Мидори. Она велела им следить за Гарри, чтобы обнаружить меня. Когда информация дошла до Ямаото, ему захотелось собственного освещения событий, лучшего, нежели то, на которое были способны эта частная фирма или даже Контора.

Я представил себе картину. Ямаото, возможно, через посредников, делает так, чтобы босс фирмы, где официально работал Гарри, пригласил его «отпраздновать» удачного клиента. Босс Гарри даже не знал всего замысла, только где и когда ему следовало появиться вместе с Гарри. Юкико уже ожидала там с идеей конфигурации своего «Макинтоша» и глазами, говорящими о спальне. Гарри, не поперхнувшись, проглотил все. Он привел Юкико и ее работодателей к себе домой, и в итоге — ко мне.

— И все же, кто убил его? — спросил Канезаки.

Я пожал плечами, вспомнив, как Мураками прорычал: «Твое имя не Араи. Ты Рейн». Они узнали, кто я такой и где меня найти. После этого Гарри больше им был не нужен. А Юкико кое-чему от него научилась — она раньше работала в Управлении национальной безопасности компьютерным хакером. Они, наверное, думали, что Гарри — мой источник. Лучше было убрать его с доски.

Мне вспомнилось, как искренне Гарри отказывался верить, как агрессивно встречал любое мое предположение, что Юкико может быть подставой. Я вздохнул.