Дождь поющего огня
Шрифт:
Страна грез и помыслов, стала страной кошмаров.
Его взор не смог вынести этого.
Верный палач раскаленной правдой выжег королевские очи.
Тьма и Величие.
Ложь и Иллюзия.
И протяженность пути следования во времени через самоуничтожение.
Голоса и Чувства.
Тоска и поиски утешений.
Темное бегство.
Путь в пустыню отчаяния сквозь дожди сожаления.
Всесильный ослаб, богатый стал нищим.
Его лохмотья развивались, как грязные флаги страны грез и помыслов, страны столь малой, что сердце вместило
Сила не канула.
Сила спряталась подальше от сердца.
Маленький шут не смог расстаться со своим господином, он любил короля.
Он привык быть шутом ныне печального бога.
Маленький шут ведет за руку слепого долгой дорогой по твердыне, оскверненной смирением.
– Что вокруг нас?
– спрашивает король.
– Вокруг нас храмы Священной страны, - лжет шут.
И король ему верит.
Он разрубает сомнения остротой осмысления светлого.
Шут не способен предать повелителя, без него шут становится обычным горбуном-карликом.
Дух короля радуется, окрыляется молитвам, ибо он вспоминает настоящего Бога.
Фантазия пишет полотно радужного величия и красоты.
Шут и король бредут по пустыне.
– Меня мучает жажда...
– Нынче пост, господин, - отзывается шут, - в этой стране не едят и не пьют. И не терпят. Слышишь, как тихо, даже птицы замолкли, не смея тревожить покой перед Праздником.
И король ему верит.
– Подведи меня к храму.
Но слуга возражает.
– Эти храмы нельзя осквернять ни рукой, ни дыханьем...
И король ему верит.
Его сердце наполнилось светом.
Он прощает врагов.
Он желает полета в высокую даль.
Он почувствовал Бога.
А поводырь ведет по пустыне нищего, безглазого, голодного и больного.
Ибо разбитое прошлое разбивает тело.
Шут и король свободны, ведь враги позади, в пустыне не водятся люди и звери.
– Что за праздник, свершенья которого все ожидают?
– Это праздник Полета Свободы, - отвечает слуга.
Ему кажется, что ложь немного правдива.
И он начинает верить собственной лжи.
– Как же тихо вокруг!
– Восклицает король.
– Все притихли и ждут... голоса берегутся для песен.
Горячий вечер шуршит иссушенным, мертвым песком.
Тишина.
Только сердце клокочет в ожидании радости.
– Долго ли до радости праздника? Кажется, невмоготу, слабеет усталое тело. Голод терзает...
– Потише, король, разве слабость в ногах это слабость? Разве нет в тебе чувства любви? Разве страсти твои не обузданы духом? Эта битва славнее побед предыдущих и будущих...
И король ему верит.
Ночь навевает прохладу.
Дремлет изгнанник-король.
Изумленно разглядывает звездное небо маленький смешной шут.
Шут хотел одного... А теперь в очертаньи созвездий он видит прекрасные храмы.
И ангелов.
Ночь на исходе.
Жаркое солнце проснулось.
Король не встает.
Он ослаб и не в силах идти по пути звезд.
– Друг мой, - шепчет слепец, - расскажи мне о том, что пред нами. Тяжко мне, дальше я не пойду, тут останусь, тут и дождусь.
– Дивный город вокруг. Дворцов, как колосьев пшеницы на поле. Ангелы кружатся в небе. Солнце тепла не жалеет, ибо без света не праздник.
Пустыня так же слепа, как король, но она породила веру...
Расцветает она многотравьем, цветами, золоченые башни и ангелы...
Король это видит.
Голод и жажда перестали глодать плоть, за спиной его выросли крылья.
Король полетел...
Маленький шут сжался в комочек печали.
Спит спокойно свободный король.
На могиле его расцветает цветок. Желтый, чистый. Словно солнце для странника по Священной стране.
Горечь слезы слетела со щеки человека на слабый цветок.
Цветку показалось. Что сладкая для него эта капля в жарком пространстве пустыни.
В самом конце ночи Артемий разбудил жуткий холод. Он промерз до костей. Темнота только начала отступать перед грядущим рассветом. Безмолвие полоснуло когтями по сердцу. Впервые в своей жизни Странник задумался о её тягостном проявлении в ограниченном пространстве восприятия.
Артемий протянул руку, коснулся лица старца и содрогнулся. Остывание проникло в самую глубину обветшавшей плоти.
Одиночество грянуло траурным маршем.
Охватили чувства смятения.
Глаза остались открыты. Добрый старик так и не уснул после своей сказки. Умел тихо, не отведя взгляда от мрака.
Рыдание ринулось к сердцу и попросило свободы.
Влага скорби окропила неподвижность холодного тела. Когда Артемий закрывал веки невидящих, неживых глаз.
А слезы текли и текли по щекам Странника, словно осенний дождь омывающий землю перед долгой зимой.
Скользкие каменные ступени, казалось, вели в саму преисподнюю. Первым в процессии спускался царь. В левой руке он держал факел, в правой - посох из золоченной резной кости ископаемого животного. За ним следовал Артемий, закованный в стальные кандалы, рядом с капитаном стражи Германом. Трое солдат в полном вооружении шли позади них. Воздух был густой и затхлый, улавливался запах гнили с примесью порохового дыма. Угрюмое напряжение все более овладевало людьми по мере продвижения к таинственной цели. Они шли, перебирая ступеньки, сохраняя молчание посреди нарастающей жути.
Наконец, стены подземного коридора раздвинулись, открывая взорам небольшое помещение выложенное тёсанным камнем. В самом центре подземной комнаты, в полу располагалось отверстие диаметром около метра.
Один из солдат передал капитану моток крепкой веревки. Тот обмотал её конец вокруг груди Артемия и сделал узел.
Царь приблизил пламя факела к самому лицу пленника, так что пламя лизнуло щеку и легонько зашипело в волосах.
– Ты готов?
Артемий попробовал улыбнуться.