Дождь Забвения
Шрифт:
Ее заставил содрогнуться ужас, который передался от собеседника. И она подумала, что от тварей, способных так подействовать на Авелинга, лучше и в самом деле держаться как можно дальше.
– Ты воевал с ними?
– Я… имел с ними дело. Это не совсем то, что воевать. Мелкие злобные твари проползали в те места, которые мы считали полностью вычищенными, и дожидались неделями, иногда без еды и воды, почти впадая в кому. А потом выходили на свет… – Авелинг задышал часто и тяжело и заговорил, будто силой выволакивая слова из памяти: – Их трудно убить. Быстрые, сильные, живучие… Болевой порог запредельный. Идеально развит инстинкт самосохранения – но есть и готовность умереть ради достижения цели. И даже когда мы узнали, кто они, даже когда ясно видели врага… нажать на курок было почти невозможно. Они же точь-в-точь дети. Четыре миллиарда лет эволюция впихивала в наши головы: не убивайте свое потомство. Не смейте поднимать руку на маленьких.
– Кажется, мы звали их детьми войны, – прошептала Верити.
– А, так мы все-таки помним свою историю? – Насмешливый тон не замаскировал страха.
Она подумала о Кассандре, представителе прогров, участвовавшей в неудачной археологической экспедиции и выдававшей себя за ребенка. Из-за нее Верити и попала в нынешнюю переделку. Неотеническая пехота стала первым шагом к появлению прогров в детском обличье. Но об этом шаге никто теперь не любит вспоминать, а особенно прогры.
– Кажется, они были генетическим тупиком. Неудачной моделью. Нестабильная психика, быстрый износ.
– Они были оружием, рассчитанным на определенный срок использования, – объяснил Авелинг.
– Но никто не видел детей войны уже лет двадцать, а то и тридцать. Авелинг, скажи мне, что делает такое чудовище в тоннеле под Парижем?
– Ожье, додумайся сама. Прогры уже здесь. Они проникли на Землю-Два.
«Как же тут холодно, – подумала она вдруг. – А еще очень страшно и далеко от дома».
– Нам нужно выбираться на поверхность!
– Нет, – ответил Авелинг, видимо уже собравшийся с духом. – Мы должны пробиться к порталу. Его сохранность – превыше всего.
– Если дети добрались сюда, то уже знают о портале. И пользовались им. Как иначе они могли проникнуть?
Авелинг раскрыл рот, но почему-то не произнес ничего связного. Он мокро кашлянул и навалился на Ожье, выронив фонарь и пистолет. Она втянула воздух; хотелось отчаянно завизжать. Естественная женская реакция на убийство человека рядом. Но как-то сумела сдержаться. Дрожа, сосредоточившись на нужных действиях, а не на осмыслении происходящего, она заменила бесполезный пистолет Бартона на тот, который выронил Авелинг.
Пригнувшись, посветила вдоль тоннеля – и по счастливой случайности поймала в круг света дитя войны, прижавшееся к стене. Увиденное на миг парализовало сознание. Жуткая сморщенная пародия на лицо, бескровные смятые губы, дьявольская ухмылка, торчащие черные резцы.
И впрямь быстрый износ.
Между губами мелькнул сухой черный язык. В тонкой лапке существо держало предмет, похожий на оружие, и направляло его в сторону Ожье. Та выстрелила первой. Пистолет яростно дернулся в ладони. Ожье вскрикнула от боли, а дитя сложилось пополам и выпало из светлого пятна. Оружие лязгнуло о камни, сама тварь заголосила тонко, истошно – как чайник со свистком.
Инстинкт самосохранения неистово кричал: скорее назад, на поверхность! В тоннеле эта тварь может быть не одна. Но ведь надо посмотреть, что именно убила или изувечила пуля, выпущенная археологом Ожье…
Пистолет тянул руку. В нем должен быть еще по крайней мере один патрон.
Или не должен?
Дитя перестало кричать, вопли сменились слабыми, почти ритмичными стонами.
Ожье подошла вплотную, ногой отшвырнула оружие, опустилась на колени. Пук черных волос на макушке сбился набок, обнажив морщинистую, в пигментных пятнах кожу, бледную и безволосую. Вблизи, в безжалостном свете фонаря, лицо твари казалось сплошь состоящим из обвисших складок и синюшных рубцов. Оно походило на старую порченую резину, прикрытую растрескавшимся слоем макияжа. Глаза тусклые, подернутые желтушной ревматической пленкой. Зубы – гнилые корешки, черный комок больного языка мечется между ними, словно безумец в клетке, пытаясь изрыгнуть членораздельное слово между стонами. И отвратительная вонь, словно из тюремного нужника.
– Что ты здесь делаешь? – спросила Ожье.
– Тебе… не нужно… знать, – прохрипело дитя.
– Я знаю, кто ты. Созданный ради войны урод, монстр. Тебя и таких, как ты, должны были уничтожить десятилетия назад. Вопрос: почему не уничтожили?
Из щербатого частокола зубов выплеснулась жижа.
– Нам повезло, – выдохнуло дитя, булькая – то ли медленно задыхаясь, то ли изображая смех.
– Ты называешь это везением? – спросила Ожье, указывая на рану в животе.
– Я исполнил то, ради чего пришел сюда. Это я называю везением, – проговорило дитя и умерло.
Голова откинулась назад, глаза застыли в глазницах. Ожье пошарила в темноте, нащупала оружие. Она ожидала увидеть пистолет – скорее всего, еще один артефакт с Земли-2, – но форма предмета оказалась незнакомой. Встав, Верити сунула его в сумочку и пошла прочь от трупа.
Сзади донесся шорох. Ожье развернулась, ведя лучом, надеясь увидеть крыс. А увидела мальчика и девочку, присевших на корточки у тела Авелинга. Они шарили в его одежде. Ослепленные светом, зашипели от злобы.
– Убирайтесь! – приказала Верити, наставив пистолет. – Я уже убила одного из вас, перебью и остальных, если придется.
Мальчик оскалился, вытаскивая кипу бумаг из куртки Авелинга. Он был совершенно лыс и напоминал миниатюрного старика.
– Спасибо, мы уже управились, – произнес он издевательски. – Нельзя, чтобы это попало в чужие руки, правда?
– Оставь бумаги! – приказала Ожье.
Девочка рыкнула на мальчика. В ее руке блеснуло серебро. Но Ожье выстрелила первой. Трижды. Пистолет скакал в руке. Мальчик зашипел и выронил документы. Девочка зарычала снова и подхватила бумаги. Верити посветила и увидела: повезло. Стреляя почти наугад, попала и в нее.
– Бумаги! – приказала Ожье.
Существо юркнуло в темноту. Мальчик застонал, хватаясь за звездообразную рану на бедре. В движениях ребенка было что-то жутко несообразное, собачье, будто он еще не понял, что ранен. Он попытался встать, но нога подогнулась. Мальчик пронзительно завизжал от ярости и боли. Он полез в свой школьный пиджачок, потянул наружу нечто длинное, блестящее. Ожье выстрелила снова и попала в грудь.
Мальчик замер.
Ожье провела лучом по тоннелю – никого. Ошеломленная, запыхавшаяся, она ковыляла, пока не увидела под ногами бумажку. Подобрала – это оказался один из документов Сьюзен. Ожье затолкала находку в карман жакета, пообещав себе, что изучит ее как следует – если выживет, конечно. Затем вернулась к мальчику, посветила в глаза, затем так же проверила и Авелинга. Никакой реакции. Оба мертвы.