Дознание Феррари (сборник)
Шрифт:
– Ну-ну, – насмешливо говорю я. – Побродите под окнами, спойте серенаду…
В глазах Румянцева растерянность. Он озадаченно спрашивает:
– Зачем вы так?
А мне и самому неудобно за дурацкую издёвку. Парень, он, как парень… Чего я на него взъелся? И какое мне дело, кто кому дарит цветы и почему их принимают.
– Простите, Славик… Всего вам хорошего.
Боком проскальзываю в подъезд и на своём этаже выбрасываю фиалки в мусоросборник. На душе делается так тяжело, будто вместе с цветами выбросил ещё что-то, дорогое-дорогое, без чего и жить нельзя, наверное.
Осторожно, стараясь не греметь, вставляю ключ в замок, открываю дверь и почти на цыпочках крадусь в свою комнату.
Но не тут-то было. Стремительно распахивается дверь кухни, и в проёме возникает Елена.
– Добрый вечер!.. Что такой пасмурный?
– Разве? – спрашиваю с напускным удивлением. И, не сдержавшись, сердито выпаливаю:
– Зато другой, у подъезда, вне себя от счастья.
Весёлые искорки в её глазах гаснут. Она смотрит на меня непонимающим взглядом.
– О ком ты говоришь?
Кажется, она действительно не понимает, в чём дело. Но мне не хочется вдаваться в объяснения, и я молчу.
Лицо Елены становится вдруг задумчивым.
– Слушай, Владик, – тянет она слова, впервые называя меня по имени. – Уж не ревнуешь ли ты? Вот не ожидала!
А ведь в точку попала. И для меня это ужасное чувство – полнейшая неожиданность. Ишь, какой Отелло выискался!
Порываюсь скорее ретироваться, но Елена сердито останавливает:
– Нет, Демичевский. Давай договоримся: мои друзья – это мои друзья…
Скрип двери заставляет её умолкнуть. В коридоре появляется встревоженная Екатерина Ивановна.
– Леночка, милая… Что тут у вас?
Лена бросает на меня обиженный взгляд и, не ответив, уходит. Смущённо смотрю на Екатерину Ивановну, она – на меня.
– Владислав Викторович, что случилось?
– Ничего, – поспешно заверяю я. – Так, поговорили… Вы уж не беспокойтесь.
Она недоверчиво качает головой и торопливо возвращается в комнату.
Мне делается совсем нехорошо. Ну, что я за человек такой! Сам себе всё испортил.
Так и засыпаю с гнетущим чувством чего-то тяжёлого, почти непоправимого. С тем и просыпаюсь, весь в холодном поту от мучивших во сне кошмаров. В мыслях только Елена, её глаза, полные обиды. О Кате почему-то и не вспоминается. Даже наоборот – не хочется вспоминать. Что же это со мной? Неужели всё-таки опять втрескался? Всерьёз, по-настоящему. Разве такое бывает?
Прохожу в ванную комнату, прислушиваюсь – кто на кухне? Если там Елена, лучше уйти из дому без чая. Ведь мне сейчас и не взглянуть на неё, наверное. Но на кухне тихо. А время – уже восемь… Быстро умываюсь, одеваюсь… На кухне по-прежнему ни шороха. А меня томит эта тишина. Прохожу туда, наливаю чай и как можно медленнее прихлёбываю из чашки. Мне уже не хочется быть одному. Хочется хотя бы на миг, всего на мгновенье, но увидеть Елену, её лицо, её глаза: что будет в них – та же милая улыбка, или… Об «или» и думать страшно. От «или» – свет будет не мил.
Словно угадав моё желание, появляется Лена. Уже одетая.
– С добрым утром! – говорит она, лукаво поглядывая в мою сторону.
– Здравствуй! – счастливо откликаюсь я. От её слов и взглядов у меня будто и впрямь гора сваливается с плеч.
Лена!.. Моя Прекрасная Елена! Ты снова идёшь мне навстречу. Такому упрямому и бестолковому. За что мне этакое счастье?
Через час еду в колонию. За окнами электрички сначала медленно, а потом всё быстрее плывут пристанционные постройки, жилые дома и деревья, мелькают зелёные поля и перелески, ручейки и речушки…
Вспоминаю улыбчивые взгляды Елены и сам невольно улыбаюсь: спасибо тебе, спасибо!
За спиной слышится звон гитары, приглушённый шумок молодых голосов. От скамейки к скамейке бегают двое малышей-близнецов, кудрявые и озорные, одинаково одетые в матросские костюмчики… Всё это автоматически фиксируется в моём сознании, не вызывая каких-то особых эмоций, лишь уводит мысли к предстоящей встрече с Пикулиным: вдруг разговора не получится? И вообще – как он там, чем занимается?
Признаться, у меня не очень чёткие представления об исправительно-трудовых колониях. Ну, отбывают там правонарушители наказание, назначенное судом. Конечно, работают… А что ещё? Ведь, как известно, многие преступники, порой даже и матёрые, в конце концов выходят на свободу совсем другими людьми, как говорится – исправившимися. В чём здесь «секрет»?
Когда мне случайно приходится встречаться с работниками колоний, всегда интересуюсь этим. Но, как правило, они отшучиваются, переводя разговор на другое… Скромничают, что называется. И всё же я испытываю к ним чувство глубокого уважения. В самом деле, вот мы – сотрудники милиции – тоже занимаемся правонарушителями. И столько сил, нервов, жизненной энергии нам это стоит! Допрашиваешь какого-нибудь уголовника, а он волком смотрит, зубами на тебя скрипит. Думается, дай волю такому… А там, в колонии, немало таких. И вот, попробуй, выведи их в люди!..
Электричка замедляет ход и скоро останавливается у небольшого вокзала. Близнецы бросаются к окнам: «Прибрежный!». В вагоне зашевелились. Я тоже поднимаюсь, двигаюсь к выходу.
У привокзального скверика сажусь в автобус и еду до самой окраины посёлка. Там, как объяснили мне попутчики, нужно выйти на просёлочную дорогу, и уж она-то приведёт к колонии.
И в самом деле, минут через двадцать передо мной предстает бетонный забор с вышками на углах, массивными железными воротами и небольшим помещением КПП.
В узком шлюзовом пенале КПП передаю в окошко служебное удостоверение. Молодой прапорщик охраны сначала внимательно рассматривает удостоверение, потом меня, затем спрашивает, к кому из сотрудников я хочу пройти.
А к кому же ещё, как не к начальнику? Накануне ему сообщили по телетайпу о необходимости нашей встречи.
Прапорщик снимает телефонную трубку, с кем-то говорит, просит меня подождать немного. Вскоре появляется пожилой седоволосый капитан и предлагает пройти за ним в «зону», в «штаб».