Дозоры слушают тишину
Шрифт:
…На обратном пути Жунусов ехал рядом с шофером. На востоке уже занималась зеленоватая заря, было свежо, во все щели «газика» задувал холодный ветер. Жунусов поднял воротник плаща и засунул кисти рук в рукава.
Вот сделал человек свое дело и теперь возвращается домой. Да, странно как-то все получилось. Даже ни одного патрона не истратили…
Жунусов, видимо, задремал, откинувшись на спинку сиденья. Шофер повел машину тише, тормозя перед каждой колдобиной.
Но капитан не спал.
— Ты чего? А ну, давай! — сказал он.
Шофер ухмыльнулся, поплевал на ладони и повел машину быстрее.
Внезапно, будто видение, в свете фар возникла женская фигура. Женщина стояла на обочине дороги, кутаясь в теплый платок и жмурясь от яркого света.
— Жена, — сказал Жунусов, и в голосе его я услышал испуг.
Машина остановилась. Женщина постояла с минуту, вглядываясь. Потом сорвалась с места и подбежала.
— Ты что? — небрежно спросил Жунусов.
— А ты не знаешь, Ильяс? — взволнованно заговорила женщина. — Уж утро на дворе, а тебя все нет и нет…
— Э-э! — махнул рукой Жунусов. — Первый раз, что ли? Спала бы лучше.
Она села рядом со мной и только тут заметила меня.
— Ой, кто это?
— Наш гость, Лиза.
Мы поздоровались, рука у нее была жесткой и сильной.
Машина въезжала в село. Во всех домах спали, только в одном из них, на дальнем конце улицы, светилось окно.
Знаете ли вы, что такое граница? Вам представляется она овеянной дымкой романтики, в громе выстрелов и фейерверке подвигов. Это все есть, не спорю. Но бывает и так, как было в ту ночь, на Малой поляне. И я запомнил границу именно такой: трудная работа, одинокая женщина, ожидающая мужа на обочине ночной дороги.
1957 г.
ЭНДШПИЛЬ
День начался с неприятностей. Явился старшина Громобой и сказал мрачно:
— Говорил я, что мы пропадем с этим Сороколитром? Говорил. Так оно и получается.
Речь шла о солдате первого года службы Сороколисте. Старшина вечно путал его фамилию: называл Сорокопутом, Сорокопустом, даже Сорокочистом, но Сороколитром еще ни разу не называл. И капитан усмехнулся.
Громобой посмотрел на него удивленно и строго. Если бы на свете не существовало такой грозной фамилии, никакая другая не подошла бы к этому коренастому человеку с простоватым, суровым лицом и тугой загорелой шеей. Солдаты побаивались его, а капитан уважал за исполнительность и требовательность, хотя в душе и посмеивался над его обидчивостью и полнейшим отсутствием юмора.
Но сейчас было действительно не до смеха. Неделю назад капитан Портнов послал рапорт начальнику отряда с просьбой откомандировать Сороколиста с заставы. И вот снова…
— Опять благородствовал… — безнадежно махнул рукой Громобой. Это слово означало у старшины высшую степень халатности, разгильдяйства и вообще недисциплинированности.
— Что же случилось? — спросил капитан.
Громобой отвечал в обычной своей манере:
— Должен дневальный по конюшне за лошадьми следить? Должен. А этот Сорокопуст опять в шахматы играл.
— В конюшне?
— А то где же?
Старшина замолк, возмущенный до глубины души. Он еще ничего не знал о рапорте и думал, что маяться с Сороколистом придется и завтра, и послезавтра, и целых два года.
Этот Сороколист был притчей во языцех. Он не просто рядовой первого года службы, а шахматист второго разряда. Его часто вызывают на какие-то турниры, голова солдата вечно забита этюдами и задачами, а отсюда и нечищеное оружие, и сбитая холка у лошади. А теперь вот, пожалуйста, — играл в шахматы во время дневальства. Черт знает что…
Капитан Портнов спросил, как было дело, и старшина принялся рассказывать. Ночью он пошел проверить дневального по конюшне и во дворе наткнулся на кобылу Кобру. Она разгуливала по клумбам, а Сороколист преспокойно сидел в пустом деннике и при свете фонаря «Летучая мышь» сам с собой играл в шахматы. При этом он заглядывал в какой-то журнал с нарисованными в нем шахматными фигурами. На вопрос старшины Сороколист ответил, что решает шахматные этюды и задачи и что это для него, видите ли, очень важно и необходимо…
Капитан снова улыбнулся. Он представил себе, как грозный старшина появился в деннике и как в первую минуту не мог ни слова вымолвить от возмущения. Сейчас он, конечно, деликатно умолчал об этом, но так оно и было.
— Что вы предлагаете? — спросил Портнов.
— Под арест! — решительно заявил Громобой. — И пусть сидит, как миленький. А как же?
Капитан и сам не раз думал об этом, но все как-то не решался.
— Стоит ли? По-моему, достаточно, если его переведут с заставы, — и капитан сообщил о своем рапорте полковнику.
— Наконец-то! — вырвалось у старшины, и он даже повеселел. — И все же надо внушить Сороколисту за безобразия на дневальстве. Надо. Пусть знает, что такое служба.
— Это мы сейчас сделаем, — согласился Портнов. — Позовите его ко мне, а я позвоню полковнику насчет рапорта.
— Правильно! — одобрил Громобой и торопливо вышел.
Капитан поднял телефонную трубку, задумался. Все ли сделано для того, чтобы Сороколист стал настоящим солдатом? Да, кажется все! «И что с ним возиться! — вдруг озлился Портнов. — Человек он неглупый, грамотный, должен понимать».
Капитана долго не соединяли с кабинетом начальника: полковник с кем-то разговаривал. Он вообще любил поговорить, вспоминая при этом всякие истории, притчи… Наконец их соединили. В это же время в канцелярию вернулся Громобой и вслед за ним вошел Сороколист. Старшина присел на подоконник, а солдат остался стоять у дверей. Был он невысок ростом, тщедушен, с хохолком редких волос, узким птичьим лицом и острыми оттопыренными ушами. Самым примечательным на его лице были глаза: большие, открытые, удивительного янтарного цвета.