Дозоры слушают тишину
Шрифт:
Портнов кивком головы ответил на его приветствие и тут же услышал в трубке вежливый, спокойный голос начальника:
— Слушаю вас, товарищ Портнов.
— Я бы хотел узнать насчет моего рапорта, товарищ полковник.
— А-а… про шахматиста? Читал ваше сочинение.
В голосе полковника послышалась насмешка, и капитан насторожился.
— Так вот, слушайте мое решение: «В просьбе отказать. Разъяснить капитану Портнову, что талант — это редкость, и его надо беречь и воспитывать…»
Портнов опешил, он растерянно взглянул на Громобоя.
Старшина, заподозрив неладное, заерзал и чуть не свалил с подоконника горшок с цветком.
— Но, товарищ полковник, — наконец проговорил капитан и тут же осекся: Сороколист с явным интересом прислушивался к его словам.
— Ну, почему вы молчите? — напомнил о себе начальник отряда.
Собравшись с духом, Портнов ответил:
— Я полагал, что причин, изложенных в рапорте, достаточно…
Он хотел добавить, что застава есть застава, а не клуб, что поведение Сороколиста может принести ущерб охране границы, что самое подходящее место ему где-нибудь в штабе отряда, в должности писаря или библиотекаря, но тот, о ком шла речь, торчал возле дверей и таращил на него большие, все понимающие глаза. Кроме того, капитан знал, что полковник не любит менять своих решений.
Так и есть. Полковник считал, что причин, изложенных в рапорте, недостаточно. То, что Сороколист плохо несет службу, рассеян и несобран, набивает холку лошади, забывает чистить оружие, все это, конечно, очень скверно, но не значит, что надо переводить его с заставы. Из Сороколиста надо сделать настоящего солдата-пограничника. Нужно подумать о том, как пограничная закалка пригодится ему в дальнейшей жизни. Может, на заставе растет второй Ботвинник, чемпион мира, а его — в писаря… Надо уметь смотреть вперед.
Полковник говорил мягко, вежливо, но вместе с тем решительно, не допуская никаких возражений. А Портнов покорно слушал и невнятно поддакивал: «Да… Слушаю…»
Повесив трубку, он долго молчал. Было слышно, как под окошком, в беседке, свободные от службы солдаты гулко забивали «козла».
— Ну как? — спросил Громобой.
— Никак, — ответил капитан и с неприязнью глянул на Сороколиста. Итак, им суждено оставаться под одной крышей. И завтра, и послезавтра — целых два года. Вот с этим лобастым и глазастым солдатом, на котором гимнастерка топорщилась во все стороны, погоны коробились, а под ремень можно засунуть целый кулак.
— Та-ак… — сокрушенно вымолвил старшина.
Плечи его опустились, он старался не глядеть на Сороколиста. Любую недисциплинированность подчиненных, любой непорядок на заставе он воспринимал как личное оскорбление. Он просто не понимал, как может жить человек, нарушая уставы и наставления? Как?
Капитан понимал его. Он знал, что этот суровый и прямой человек может быть уязвим и беспомощен, как ребенок, столкнувшись с чем-то таким, на что не мог найти управу. И сейчас Портнов испытывал неприязнь к Сороколисту вдвойне — и за себя и за Громобоя. О том, прав ли полковник, он старался не думать.
— Приведите себя в порядок, — сдержанно сказал капитан солдату.
Сороколист невозмутимо, словно подчеркивая, что в жизни это не самое главное, одернул гимнастерку и затянул ремень.
— Почему во время дневальства играли в шахматы?
— Видите ли, товарищ капитан, я играл в свободное время, когда все лошади были накормлены и конюшня вычищена. Я полагал, что не обязательно ходить по конюшне, как неприкаянному, если все в порядке.
— У вас Кобра по двору разгуливала, — хмуро вставил Громобой.
— Но я же объяснил вам, товарищ старшина, что не заметил этого. Я уже попросил у вас извинения и дал обещание…
— Вы уже сто раз обещали, — перебил Громобой. — Пора бы исправиться! Пора. А вы все благородствуете.
Сороколист взглянул на него с усмешкой.
— «Благородствуете»? Интересно…
— И ничего тут нет интересного! — запальчиво выкрикнул старшина. — Одна недисциплинированность!..
Портнов слушал, поглядывая на обоих.
— Все-таки почему вы отвлеклись от дневальства?
Сороколист поднял на него свои янтарные удивленные глаза, глаза человека, которого никак не могут понять другие.
— Понимаете, товарищ капитан, если бы вам попалась в руки книга гроссмейстера Ботвинника «Избранные партии», вышедшая еще в пятьдесят первом году…
— При чем тут Ботвинник, слушайте? — нахмурился Портнов.
Но Сороколист ничуть не смутился.
— У Ботвинника есть слова о том, — продолжал он, — что каждый шаг по пути творческого совершенствования становится все труднее, что необходимо научиться хорошо анализировать и комментировать партии, чтобы можно было критиковать свои собственные ошибки и достижения.
— Ну и что же?
— Понимаете, в последнем номере журнала «Шахматы в СССР» напечатан очень интересный этюд…
В это время зазвонил телефон, и Портнов, почувствовав облегчение, взял трубку.
С участка докладывал рядовой Семыкин. Он задержал у речки гражданина с подозрительным пропуском.
— А что у него там? — спросил капитан.
— Подпись неразборчива, непонятно, кто выдал…
Портнов немного подумал.
— Так… Сейчас пришлю к вам старшину. Ждите.
Громобой соскочил с подоконника и вопросительно посмотрел на капитана.
— Возьмите одного солдата, в машину, и — на речку! Там Семыкин кого-то задержал.
Старшина быстро вышел.
— Разрешите и мне, товарищ капитан? — неожиданно сказал Сороколист.
— Что — разрешите?
— Вместе со старшиной, товарищ капитан! Разрешите? — Он умоляюще смотрел на Портнова. «Может, разрешить? Это будет в духе советов полковника», — подумал капитан. И он сказал:
— Идите. Передайте старшине, что я приказал.
— Благодарю вас! — Сороколист неуклюже повернулся и побежал во двор, где старшина уже садился в машину.