Драгоценность черного дракона
Шрифт:
Шаг — и он рядом. Высокий — она еле достает дайрэ Амондо до груди. Пальцы впиваются в плечи, глаза темнеют, и он склоняется напротив её лица, не давая отвести глаз. Судорожно колотится сердце. Такие мужчины не для таких, как она. Чужая ладонь ложится на щеку, словно лаская. Кажется, будто ему доставляет удовольствие любоваться её смущением.
– Это довольно шкурный вопрос для меня, — голос звучал хрипло, — не находите?
– Я ведь уже сказал, что в тебе моя кровь. Я не могу бросить её на произвол судьбы, не могу отвернуться. Да и не хочу. Когда можно обойтись без жертв — я выберу именно этот путь. — И резко, словно бы
Ссссс. Вот так, значит, да. По позвоночнику опять пробежал знакомый жар, отчетливо заныла челюсть, и обожгло копчик. Да не крылья же там режутся?! Спокойно, Йаррэ. Сначала клятва.
– Я готова, Мастер.
Странная улыбка на тонких губах. Чужая рука на плече. И вот они уже в совершенно другом месте. Темный подвал. Мертвый портал. Прыжок. Мгновения темноты. И древний Храм, от которого по телу пробежала волна приятной прохлады.
Белый огонь у ног статуи. Четко вычерченные линии. Хочется смеяться — но что-то соленое течет по щекам. Она плачет? Боги мои, Смерть несущие, дайте сил! Это… святилище? Храм? Как же он остался?..
– Это личное святилище моей семьи, — мужчина стелется по каменному полу, словно дикий зверь, — о нем никто не смог бы узнать…
Интересно, он скучает по ним? Кто его воспитал такого? Как же хочется узнать о нем как можно больше, как же не терпится… Но она не имеет на это права.
– Дай мне руку, мортэ Риаррэ Лайгрэ, нареченная и признанная дочь рода Истиль, — голос Первого алькона налился силой, эхом отражаясь под сводами древнего Храма.
Она протянула правую, медленными шажками продвигаясь вперед и становясь прямо напротив диковинной статуи. Это — Смерть? Двуликая сущность. Ладонь резануло болью. Капли крови, отливающей уже не привычно-красным, а темно-синим стекли вниз, а потом её руку резко прижали к чужой прохладной ладони и… Нет, Йаррэ не закричала, не взвизгнула, только с силой сжала зубы, увидев, что мортэ Амондо тянет их руки прямо в белое пламя. Все такой же невозмутимый и спокойный.
– Вам нечего бояться, Драгоценнейшая. Если ваша душа открыта и чиста, а намерения правдивы, как и слова, то Мертвый Огонь скрепит нашу клятву.
Пожалуй, не стоит уточнять во имя собственного спокойствия, что будет, ежели это не так.
Неужели это её сердце так громко бьется в наступившей тишине? Или гул отдается в ушах? Пальцы переплелись, вызывая отчетливую дрожь. Ни один мужчина никогда не вызывал в ней столько эмоций.
Белый огонь поглотил их ладонь, жемчужное пламя слизало капли крови, поглотило плоть, не отпуская — словно они завязли в паутине. Но не было отвращения — только легкие невесомые прикосновения, кажущиеся изысканной лаской. Она почти расслабилась, когда зазвучали слова клятвы. Почти забыла, что Смерть — жестокая сущность. Жестокая даже в своем милосердии.
– Я, Первый алькон, Кинъярэ Реиннарэ Амондо, беру это юную Драгоценнейшую себе в Подмастерья. Я обязуюсь передать ей свои знания, хранить и защищать, наставлять и выслушивать. Желаю стать её Мастером! Отец мой, прими мою Клятву!
Отец?! Пламя начало жечь, пока едва-едва, но это вызвало острый приступ паники, заставляя задергаться. А, между тем, неприятные ощущения все нарастали. Йаррэ казалось, что её рука уже горит, обугливается, а она, как муха в паутине, болтается на ниточке, и ждет, ждет, пока её глупую затянет к себе паук.
Бешеный взгляд Первого был красноречивее любых слов. Либо она клянется, либо её отсюда вынесут… Как найти в себе сил рот открыть не для крика?
«Боль сводит человека с ума. Боль контролирует смертных. Сделай так, чтобы ты могла контролировать её. Паника порождает только большую боль. Ты мой потомок, ты мой птенец. Ты не имеешь права быть слабой». Воспоминания о разговоре с предком всплыли в голове внезапно и помогли взять себя в руки. Зубы сцепила! Потом придумаешь страшную месть.
– Я, мортэ Риаррэ Лайгрэ Истиль, признаю этого Драгоценнейшего своим Мастером и Наставником, — как же тяжело! Пот градом катится со лба, тело дрожит от напряжения, кажется, что внутри неё самой уже пылает огонь. Из глаз текут слезы, а о руке она предпочитает не вспоминать, уверенная, что теперь останется без неё, — я… - вздох. Голос дрогнул, — я обязуюсь выполнять его распоряжения, быть внимательным и послушным подмастерьем, обучиться всему, что мне даст мой Мастер и не опозорить его чести, — онемевшие губы едва выталкивали слова.
Ей уже было все равно, что будет дальше — только бы это закончилось.
Пламя сияло всеми красками, всеми оттенками белого. Пламя льнуло к ним и ласкало, пламя расправляло свои белые страшные крылья, пламя обнимало саваном, пламя … не несло боли. Только прохладу, только сильные объятия любящей матери.
— Да будет так! Клятва подтверждена…
Шепот звучал громким эхом, отдаваясь в голове. Пламя взвилось ещё раз, даря ни с чем несравнимое ощущение покоя — и исчезло, разлетаясь светлыми искрами. Огонь опал, а она смотрела с навернувшимися на глаза слезами на нетронутую огнем чистую руку.
– Закатай рукав, — голос Мастера прокатился мурашками по телу, заставляя внутренне заурчать.
Она медленно, словно во сне, потянула на себя правый рукав, закатала повыше и вздрогнула, смотря на отчетливую темно-синюю вязь на руке выше локтя — она уже переползала на плечо, сплетаясь причудливыми вензелями, между которых скалилась ей царственная драконья голова, увенчанная короной рогов.
– Это — знак Подмастерья. Не показывай его никому, ириссэ, — взгляд темных глаз был серьезен, — знак обычно скрыт, но сильный маг легко может его увидеть.
Она было хотела уже ответить, когда тело скрутила резкая обжигающая вспышка боли, бросая на колени. Холод каменного пола, шепот древних стен, выламывающие тело судороги, как будто она плавится, изменяется, растворяется. Из горла не вырвалось ни хрипа, ни стона, ни вздоха — только отчаянный взгляд метнулся из стороны в стороны, когда она пыталась вырваться прочь из ставшего ловушкой тела. Почему он ничего не предпринимает? Почему смотрит так спокойно, словно с легким любопытством? Почему?!
По телу пробежала волна знакомого жара, снимая боль, отодвигая все мысли и вопросы, заставляя раствориться в чуждых ощущениях. В это мгновение мир померк, исчез, рассыпался — через миг уже собираясь вновь из великого нигде. Но он вовсе не был прежним.
Храм увеличился в несколько раз, став по-настоящему огромным, да и алькон заметно вознесся ввысь. Просто настоящий великан… Йаррэ недовольно дернулась — если она упала — отчего он не поможет? Сзади что-то ударило по полу, заставляя вздрогнуть. На холодном лице мортэ Кинъярэ промелькнуло что-то очень похожее на улыбку.