Драгоценность, которая была нашей
Шрифт:
— Вам он не очень пришелся по вкусу, сэр?
— А какое это имеет значение?
— Но ведь кто-то, наверное, спер волверкотскую фигню.
— Никто ее не спер, Льюис. Сперли сумочку.
— Не понимаю. Сумочке, самой по себе, цена грош в базарный день, а той фигне, как он говорит, цены нет.
— Абшолютно бешценная! — собезьянничал Морс.
Льюис усмехнулся:
— Вы ведь не думаете, что это он украл сумочку?
— По мне, так лучше вообще выбросить из головы эту надутую вонючку. Если я что и знаю,
— Вы все знали про это, правда, сэр? Про эту волверкотскую фигню?
— А ты? Люди приезжают отовсюду, чтобы посмотреть на Волверкотский Язык...
— Разве не Пряжку, сэр? Ведь, по-моему, там Пряжка?
— В жизни ничего не слышал о ней, — проворчал Морс.
— А я даже ни разу не был в Эшмолеане, сэр.
— Ну?
— И вообще, единственное, что мы учили про короля Альфреда, — это то, что он сжег какие-то пироги.
— По крайней мере, хоть что-то. Это факт — возможно, это факт. Но в наше время в истории не очень-то интересуются фактами. Теперь больше говорят о том, что нужно вжиться. Что это такое, понятия не имею, но так говорят.
— В таком случае какие будут указания?
И Морс дал ему указания. Пока туристы ужинают, незаметно спустить тело Лауры Стрэттон на грузовом лифте; вызвать из Кидлингтона пару детективов, чтобы помогли снять показания с членов группы, включая лекторов, и с проживающих в смежных или достаточно близких к номеру 310 помещениях. Горничные? Да, пожалуй, стоит узнать, не снимал ли кто-нибудь из них покрывала с постелей, или не добавлял ли пакетиков с чаем, или вообще проходил мимо, или, ну... Морсу вдруг вся эта кутерьма безумно надоела.
— Найди систему, Льюис! Прояви инициативу! И звони утром. Я буду дома — должен я догулять несколько дней отпуска или нет?
— Значит, комнаты обыскивать не будем, сэр?
— Обыскивать комнаты? Боже мой, да ты только подумай! Знаешь, сколько комнат в «Рэндольфе»?
Морс выполнил еще одну задачу, восполнив известный пробел в этом до сих пор весьма поверхностном полицейском расследовании Он коротко опросил мистера Эдди Стрэттона, которого перед этим со всем сочувствием сопроводили в номер 308, в котором разместились Брауны. Морсу этот высокий, загорелый калифорниец, на лице которого было написано, что солнце вот-вот снова пробьется сквозь тучи неожиданно налетевшего ненастья, сразу понравился. Морс никогда не отличался умением выражать свои чувства и сумел пробурчать всего лишь несколько избитых фраз соболезнования, запомнившихся ему после каких-то похорон. Но, по всей видимости, большего и не требовалось, ибо не замечалось никаких признаков того, чтобы Стрэттон сильно переживал несчастье, а о слезах и говорить не приходилось.
Управляющий стоял у конторки портье на первом этаже, и Морс поблагодарил его за помощь, сказав, что (как и было любезно предложено) он несколько... э... воспользовался... э... услугами, которыми располагает кабинет управляющего. И не могут ли сержант Льюис и его люди воспользоваться кабинетом до?..
Управляющий кивком показал, что не возражает.
— Знаете, инспектор, это такое для нас несчастье. Я уже говорил вам, мы постоянно твердим гостям, что в их же собственных интересах не оставлять ничего ценного в номерах без присмотра...
— Но ведь она и не оставила ничего, согласитесь? — вежливо произнес Морс. — Она даже и не покидала своей комнаты. Уж если на то пошло, то она до сих пор ее не покинула...
Это утверждение Морса несколько запоздало, потому что как раз в этот момент по лестнице спустился Льюис и доложил, что тело покойной Лауры М. Стрэттон сейчас переносят из номера 310 в грузовой лифт, а потом доставят в часовню упокоения в Радклиффской клинике, что на Вудсток-роуд.
— Может быть, выпьешь, Льюис?
— Нельзя. Я ведь на службе.
Верный сержант позволил себе криво улыбнуться, и даже Морс посочувствовал ему. Во всяком случае, это наверняка сэкономит Льюису фунт-другой. Наверняка Морс никогда не задумывался о том, что теперь его очередь платить, — Льюис однажды подсчитал на досуге, что, получая две трети зарплаты Морса, он платил за три четверти изрядного количества спиртного, поглощаемого (в очень незначительной дозе им самим) во время расследования каждого очередного дела.
Морс понимающе кивнул и зашагал в сторону «Чаптерс-бара».
Глава двенадцатая
Вода, поглощаемая о умеренных количествах, не причиняет вреда.
Брызнув капельку тоника в большую порцию джина, которым нынешний собутыльник угостил ее, Шейла Уильямс задала ключевой вопрос:
— А ты не мог бы отменить тур, Джон?
— Не думаю, чтобы в этом была необходимость. Я имею в виду, что все они заплатили за это, так ведь? В общем-то, мы, конечно, могли бы вернуть им деньги, если... Ну, если мистер Стрэттон или...
— С ним все в порядке. Я говорила с ним. А ты нет.
— Ты же понимаешь, я не могу поспеть всюду.
— Пожалуйста, пойми меня правильно, Джон, но ведь получилось немного нехорошо, что тебя не оказалось поблизости, когда одна из твоих подопечных откинула копыта, да к тому же ее еще и обворовали. Не так ли?
Ашенден отпил глоток пива. Видно было, что он согласен с ней, но ни словом не отозвался на ее слова. Он когда-то читал (или слышал от кого-то), что Дизраэли (или кто-то другой? Джимми Боуден?) говорил, что ни в коем случае не следует приносить извинения или пускаться в объяснения.
И он не сделал ни того, ни другого.
— Будем продолжать, как намечено, Шейла. Естественно, за исключением презентации.
— Если его не найдут.
— А его и не найдут.
— А его и не найдут, — согласилась Шейла.
— Несмотря на этого...
— Вон он! — прошептала Шейла, положив руку с красиво наманикюренными ногтями на руку Ашендена. — Это Морс!
Ашенден повернулся и увидел седеющего человека среднего роста и средних лет, лучезарно улыбнувшегося брюнетке за стойкой, которая нацедила ему пинту самого лучшего горького пива.