Драгоценность
Шрифт:
– Благодарю вас, моя госпожа. – Я мысленно прошу ее отступить хотя бы на шаг назад. Мне неприятно, что она стоит так близко.
Она смеется.
– Не смотри так испуганно. Я же говорила: докажи, что тебе можно доверять, и будешь вознаграждена. – Она взмахивает веером, подавая знак ратнику. – Заносите.
Ратник дает сигнал, и два лакея вносят огромный деревянный ящик и ставят его на пол. Они поддевают крышку ломами и прислоняют ее к стенке ящика.
– Это всё, – говорит герцогиня, и лакеи, кланяясь, удаляются.
Воцаряется тяжелое молчание. Я перевожу взгляд с герцогини на
– Ну? – произносит герцогиня. – Приступай.
Я бы предпочла распаковать содержимое коробки в одиночестве, но, похоже, такой вариант не предусмотрен. Я делаю несколько робких шагов вперед и опускаюсь на колени рядом с открытым ящиком, доставая оттуда охапки сена. Я вижу проблеск лакированной поверхности, и моя нерешительность сменяется азартом. Мои руки двигаются быстрее, нетерпеливо разрывая упаковку, чтобы поскорее добраться до виолончели. Пальцы касаются струн, и приглушенная какофония звуков ласкает мой слух.
Я нежно разворачиваю упаковку – передо мной самая красивая вещь, которую я когда-либо видела, а за последние два дня я повидала немало красоты. Лак придает кленовому дереву глубокое красное свечение; эфы витиевато изогнуты; и я любовно поглаживаю инкрустированные усы верхней деки. Я снова провожу пальцами по струнам, дергая каждую по отдельности, и мое горло сжимается, когда я слышу знакомые интонации.
– Тебе нравится? – спрашивает герцогиня.
– Это мне? – шепчу я.
– Конечно, тебе. Так нравится или нет? – нетерпеливо спрашивает герцогиня.
Я с трудом сглатываю.
– Да, моя госпожа. Мне очень нравится.
– Хорошо. Сыграй что-нибудь.
Я беру виолончель за гриф и вытаскиваю ее из коробки; былинки сена разлетаются по полу. Смычок и блок канифоли упакованы отдельно, и я хватаю их и направляюсь к стулу с жесткой спинкой. Тяжесть виолончели действует на меня успокаивающе, и я слегка сжимаю ее корпус коленями, упирая гриф в плечо. Смазываю смычок канифолью, и ее острый смолистый аромат рождает сонм воспоминаний – день, когда я решила учиться на виолончели, первое прикосновение к смычку, соло поздними вечерами в одиночестве моей комнаты, дуэты с Лили в музыкальном классе…
– Есть ли у вас музыкальные предпочтения, может быть, любимый композитор, моя госпожа? – спрашиваю я.
Герцогиня поднимает бровь.
– Нет. Играй, что хочешь.
Я делаю глубокий вдох и располагаю пальцы на струнах, мысленно отмечая, что надо остричь ногти. Наконец я провожу смычком, извлекая ноту «до».
Виолончель идеально настроена. Звук – богатый, теплый и живой – обволакивает меня, заполняет комнату. Я закрываю глаза.
Я играю прелюдию из сюиты соль мажор, одну из первых композиций, которые я разучила. Мелодия льется легко, звуки наплывают друг на друга, как вода на гладкие камни, и мои пальцы двигаются ловко и уверенно. Комната как будто растворяется, и я испытываю удивительное чувство освобождения – все мое существо преображается. Я сама становлюсь музыкой, а струны и мое тело резонируют в унисон. Мы с виолончелью – одно целое, и мы живем в том мире, где никто не может прикоснуться ко мне, где нет Жемчужины и суррогатов, где есть только музыка. Темп и накал нарастают, ноты поднимаются
Я открываю глаза.
Лицо герцогини приобретает повелительно-торжествующее выражение. И почему-то оно пугает меня больше, чем маска.
– Это было… исключительно, – говорит она.
– Благодарю вас, моя госпожа.
Она несколько раз обмахивается веером и резко защелкивает его.
– Сегодня она ложится спать рано, – бросает герцогиня Аннабель, покидая комнату в сопровождении ратника. – Завтра у нас выход в город.
10
– Куда у нас выход? – уже в сотый раз спрашиваю я Аннабель, пока она расчесывает на ночь мои волосы. – В Жемчужину?
Она откладывает расческу.
Или Банк.
– Ты с нами?
Она пожимает плечами. Я могу сказать по ее лицу, что она действительно не знает.
– Это… меня поведут к доктору? – нервно спрашиваю я.
Аннабель качает головой.
Др. приходит сюда.
– О. – Я покусываю ноготь на большом пальце и немного успокаиваюсь. Аннабель убирает мою руку ото рта и начинает втирать в кожу увлажняющий крем.
– Я не особо интересовалась Жемчужиной, пока жила в Южных Воротах. Вот моя подружка Лили – та постоянно читала сплетни в светских журналах и мечтала здесь жить. Интересно, где она теперь. Она была такой милой девочкой. Надеюсь, она попала к хорошей хозяйке.
Я провожу пальцами по полированной поверхности туалетного столика и бархатной крышке шкатулки с драгоценностями.
– Ей бы здесь понравилось. – Мне приятно поговорить о Лили – это напоминает мне о том, что она была и остается в моей жизни, что мы дружили, а это кое-что да значит. – Она обожает экстравагантные вещи, любит наряжаться и все такое. Ее бы удар хватил, если бы она увидела эту комнату. Но у нее был лот 53. Возможно, она сейчас в Банке.
В Банке красиво.
Я смеюсь.
– Ты не знаешь Лили. У нее свои представления о красоте, не как у всех. – Мои мысли вновь возвращаются к вчерашнему ужину. – Знаешь, я видела свою лучшую подругу. Рейвен. Вчера, за ужином. Ее купила графиня дома Камня. Ты что-нибудь знаешь о ней?
Аннабель пожимает плечами, но прикусывает нижнюю губу, а ее брови сходятся на переносице.
– Рейвен сильная, – говорю я, но, скорее, для собственного утешения. – Сильнее всех, кого я когда-либо встречала. У нее все будет хорошо.
Аннабель рассеянно кивает и тянется за баночкой крема для лица.
Меня вдруг осеняет, и я хватаю ее за запястье.
– Ты не знаешь моего имени, – говорю я. Никто не знает моего имени, но странно, что я даже ни разу не порывалась сказать ей, как меня зовут.
Аннабель округляет глаза и отчаянно трясет головой.
– О, пожалуйста, – настаиваю я. – Можно?
Она отворачивается, в ее лице сквозит мука.
– Ладно, – говорю я. – Извини. Не обращай внимания.
Она успокаивается, но я хватаю дощечку и мел, и, прежде чем она успевает отнять их у меня, выписываю: