Драгоценность
Шрифт:
Вайолет.
После чего одним щелчком стираю надпись.
На следующее утро Аннабель одевает меня во все черное.
В ее настроении угадывается какая-то перемена – она нервничает, редко пользуется мелом, а на все мои вопросы сухо кивает или качает головой. Она выбирает платье, по фасону очень напоминающее то, в котором я была на Аукционе – длинное, в пол, с завышенной талией. На шею она надевает мне колье из черного бархата.
– Для чего это? – спрашиваю я, поглаживая мягкую ткань кончиками пальцев; на ощупь ошейник очень приятный. Аннабель не отвечает, она закалывает передние
Врывается Кора, в руке у нее черная кружевная вуаль.
– Она готова? – Кора придирчиво оглядывает меня с головы до ног. – Очень хорошо, – говорит она Аннабель и закрепляет вуаль в моих волосах.
– Для чего это? – снова спрашиваю я.
– Не задавай вопросов. Пойдем со мной.
– А разве Аннабель не идет с нами?
– Нет, – резко отвечает Кора.
Аннабель провожает меня еле заметной улыбкой. Тревога нарастает во мне, пока мы с Корой проходим по уже знакомым картинным галереям, спускаемся по широкой лестнице в стеклянное фойе. Солнечный свет льется сквозь крышу, отражаясь в воде фонтана. Герцогиня ждет меня, окруженная красной стеной своих ратников. Она в длинной черной юбке, черной шелковой блузке и элегантно скроенном черном жакете. На голове у нее черная шляпка-таблетка с вуалью, едва прикрывающей глаза, которые критически осматривают меня.
– Платье… какое-то уж очень простенькое, – говорит она.
– Прошу прощения, моя госпожа, – говорит Кора, приседая в реверансе. – Ее можно переодеть.
Герцогиня пренебрежительно отмахивается.
– Не надо, времени нет. – Она подходит ко мне, цокая каблуками черных туфель. Наши взгляды встречаются. В руках у нее поблескивает серебром какая-то вещица. – Слушай меня внимательно. Мне этого совсем не хочется, да и тебе, я уверена, это не требуется, – говорит она. – Но есть люди, которые только и ищут повод, чтобы оклеветать меня. Если ты будешь хорошо себя вести, я больше не буду прибегать к этому без крайней необходимости. Ты все поняла?
Я ровным счетом ничего не понимаю, но ее слова меня пугают. И тут она открывает серебряную вещицу, и сердце мое обрывается.
Это поводок.
– Ты ведь будешь хорошей девочкой, правда? – мурлычет она. Мой разум кричит, что это неправильно, дико и ужасно, но я как будто парализована и стою как вкопанная, хотя сердце рвется из груди, протестуя против такого унижения. Я неотрывно смотрю на нее, и это все, что я могу сделать.
Ратники выдвигаются вперед, на случай если я взбунтуюсь, но герцогиня останавливает их взмахом руки.
– Нет, – тихо говорит она, не сводя с меня своих темных глаз. – Стойте на месте. Она понимает.
Хотя все во мне кричит и беснуется, я позволяю герцогине закрепить серебряный поводок на моем бархатном ошейнике. Часть меня все еще в шоке. Другая часть боится новой оплеухи, как и грубой силы ратников. И лишь одна крохотная частичка моей души все понимает, а потому смиренно наблюдает за тем, как герцогиня крепит к браслету на своем запястье серебряную цепь, которой мы отныне связаны. Я понимаю, что у нее свой тайный замысел, частью которого стала и я, и этим жестом она лишь напоминает мне, что я ее собственность.
Я все понимаю, но простить не могу. Я ненавижу ее за это.
– Вуаль, Кора, – требует герцогиня, и Кора опускает черное кружево на мое лицо. Вуаль закрывает глаза, нос, рот и падает мне на плечи.
Я на цепи, прикованная, скрытая от всего мира. Впервые я чувствую себя заключенной.
– Пойдем, – говорит герцогиня и шагает вперед. Поводок натягивается, дергает
У меня нет выбора, кроме как следовать за ней. Щеки мои пылают от унижения, и я сжимаю руки в кулаки с такой силой, что ногти впиваются в ладони. Боль обостряет все чувства, среди которых на первое место выходит злость.
Двое лакеев распахивают перед нами стеклянные двери, и яркий солнечный свет пробивается сквозь мою вуаль. Солнце теплое, хотя дует прохладный ветерок, и я покрываюсь гусиной кожей. Гнев и стыд, возмущение несправедливостью происходящего на миг отступают, когда я оглядываюсь по сторонам. Парадный двор поражает своим размахом, а сам дворец будто облицован алмазными пластинами. Его многогранный фасад искрится радугой, и голубые флаги на многочисленных башенках гордо развеваются на ветру. Кристально голубое озеро простирается передо мной, а вдалеке виднеются ворота.
Какое-то движение в одном из окон первого этажа привлекает мое внимание. Я вижу фигурку девушки, которая стоит, скрестив на груди руки, и буравит меня взглядом. А, может, она смотрит на герцогиню. Трудно сказать.
Поводок снова дергается, когда герцогиня устремляется в сторону автомобиля, какой я видела только на фотографиях. Настоящий легковой автомобиль. Гладкий и белый, с длинным носом и металлическими накладками на передних колесах. Рядом с ним электрические дилижансы кажутся громоздкими и старомодными. Лакей открывает дверцу, и герцогиня усаживается на заднее сиденье; я неуверенно следую за ней, едва не стукаясь головой о низкую дверную раму. Сиденья обиты мягкой светло-коричневой кожей и нагреты солнцем. Лакей хлопает дверцей. Водитель приветствует герцогиню и запускает двигатель. Гравий хрустит под колесами, когда мы катимся вниз по длинной подъездной аллее. Я нахожу очень удобным такой способ передвижения и даже могла бы получить удовольствие от путешествия, если бы не сидела на цепи.
Я оглядываюсь назад и смотрю на дворец. Девушки в окне уже нет.
Герцогиня как будто не замечает меня и нетерпеливо постукивает пальцем по подлокотнику. Она достает пудреницу из своего черного шелкового клатча и подкрашивает губы красной помадой. Потом изучает свое отражение в крошечном зеркальце и вздыхает.
– Как это страшно – стареть, – говорит она. Я молчу. Да и все равно мне нечего на это сказать. По мне, так герцогиня вовсе не выглядит старой.
Золотые ворота венчает герб дома Озера – лакированный голубой круг, перечеркнутый двумя серебряными трезубцами. Я уже видела его в своих покоях, над каминами и на часах, а еще на мундирах ратников. Автомобиль выруливает на асфальтированную дорогу; ее поверхность настолько гладкая, что кажется, будто мы скользим, а не едем. Я вспоминаю грязные, изрытые колеями дороги Болота, по которым мы тряслись, когда ехали прощаться со своими родными; глинобитные лачуги; запах грязи и серы в воздухе; пыль, в которой тонет все. Какой разительный контраст со здешними красотами.
Жемчужина застроена сплошь дворцами, они будто громоздятся друг на друга, хотя разделены высокими толстыми стенами, утыканными острыми пиками. Сами дворцы можно разглядеть только через широкие ворота, куда впускают не всякого. Когда алмазный дворец герцогини скрывается из виду, я мельком замечаю многоуровневое сооружение из мрамора и оникса со ступенями по внешней стороне каждого уровня, что придает ему четкую геометрическую форму. Мне сразу вспоминаются строительные кубики, в которые мы с Охром играли в детстве.