Драгоценности Парижа [СИ]
Шрифт:
Где–то далеко послышалась какая–то возня, через время хруст повторился. Или по лесу пробирался крупный зверь, или казаку повезло обнаружить стоянку разбойников. Он перехватил ружье, сунулся в темноту, высоко отрывая подошвы от земли. Идти пришлось долго, на другой стороне просеки возле костерка кружком расселись пятеро ловцов удачи — вероятно, подходили оставленные в засаде члены банды. Тот, что был в оборванном сюртуке, поигрывал казачьим кинжалом. Несмотря на снова увеличившееся количество бандитов, сердце у Даргана радостно забилось, кинжал для него являлся частью жизни. Он притаился за кустарником, проверил оружие, готовясь к броску.
— Як не смогли? — донесся возмущенный голос одного из разбойников. — Их проихало тильки двое — солдат, та с ним кралева у шалварах.
— А где був ты, у засади? — огрызнулся сидящий напротив бандит. — Сам бы в ту драку
— Може путников не двое? Мы зустричали с того конца, а до них привалило з другого.
— Може так.
— С другого конца нес вахту Збышек.
— А де вин?
— Хтось его… Почти всех положили.
— Кажись, та кралева не дивчана, а хлопец, я у няе пистоль падсматрел.
— Яка разница, все равно двое…
Один из разбойников начал разливать вино по кружкам. Выждав момент, когда члены банды опрокинули их в рот, Дарган в несколько прыжков приблизился к костру, в упор разрядил ружье в бандита в рваном сюртуке, не давая опомниться, выстрелил из пистолета в того, который был в засаде. Затем выхватил шашку и со свистом махнул ею перед лицом третьего противника, решившего принять вызов. Это был рослый мужчина с усами и аккуратной бородкой, в руках у него оказалась французская шпага с отливавшей серебром ручкой. Одет он был в атласную рубашку с широкими рукавами, на ногах топорщились ботфорты выше колен. С первого взгляда стало понятно, что родословная этого рыцаря большой дороги корнями уходила не в мужицкую беспросветность. Он так ловко управлялся со шпагой, что Дарган едва успевал отбивать удары, стальное острие тряслось перед глазами змеиным жалом, не давая возможности оценить обстановку вокруг. А осмотреться не мешало, потому что растворившиеся во тьме еще двое бандитов могли возвратиться. Площадь, на которой сошлись дуэлянты, тоже оказалась маленькой, привыкший рубиться направо и налево, казак то и дело цеплял ветви кустов концом шашки. А противник напирал, он изучил преимущества своего оружия, которые размашистых действий не предусматривали, тем самым сохраняя силы владельцу. Он вибрировал отливающим паутиной в ночи концом, словно пытался загипнотизировать врага, он приближался к цели непреклонно, чтобы нанести единственный смертельный укол. Когда за спиной Даргана возникло движение и он сделал резкий шаг в сторону, жало шпаги прошло в вершке от груди. И тут–же сбоку сверкнула еще одна молния — бандит сзади опоздал с броском, но не ретировался, а снова занял позицию. Дарган собрал волю в кулак, выдернув из–за пояса дорожный нож, он метнул его не в стоящего напротив мушкетера, а в бандита сзади. Тот завалился навзничь с проткнутым горлом, забился в предсмертных судорогах. Казак обрушил стальную карусель на противника в ботфортах, заметил, как поспешно отклонился тот, невольно приподнимая острие шпаги. И ударил по клинку снизу, вышибая его из рук, одновременно выжимая из рыцаря уверенность. Шпага упавшей звездой сверкнула в пламени костра, пропала в ночи. Бандит сунулся к сабле убитого товарища и нарвался на страшный удар, разваливший его лицо пополам. Дарган повращал зрачками вокруг, но у пятого из врагов чутье оказалось получше, далеко в лесу раздавался треск ломаемых сучьев. Скорее всего, он сразу бросился к лошадям и теперь отмерял версты в известном одному ему направлении.
Дарган не помнил, сколько прошло времени, он пришел в себя и обнаружил, что сидит возле догорающего костра. Вокруг валялись трупы разбойников, отблескивали рукоятки сабель и пистолетов, где–то рядом отфыркивались лошади. Подбросив хвороста на угли, казак протер глаза, пора было возвращаться в избушку отшельника. Собрав оружие, он направился к лошадям, сапог наступил на какой–то гибкий предмет с блестящим концом. Дарган поднял шпагу, долго ощупывал усыпанный драгоценными камнями серебряный эфес, в голове пронеслась мысль, что Софьюшка такому подарку обрадуется. Он погрузил оружие на одного из коней, затем намотал на руку уздечки от остальных, вскочил в седло сам. Вскоре в просвете между деревьями показалась просека, ведущая мимо кельи отшельника, а еще через несколько моментов в свете занимающейся зари обрисовалась фигурка девушки на крыльце. Такой красивой он ее еще не видел, он не сумел бы описать ни возникшую посреди непроходимых дебрей картину, ни охватившие его чувства. А полотно продолжало наливаться живыми красками. Волосы девушки приподнимал утренний ветерок, лицо дышало одухотворенностью и внутренним убеждением, большие губы говорили о чувственности их обладательницы, огромные голубые глаза излучали столько энергии, что ее с лихвой хватило бы на любовь к возлюбленному до гроба,
На широких площадях древнего Новгорода шла бойкая торговля товарами из разных стран. Гундосили заросшие черными бородами южане, предлагая заморские сладости, словно отбрехивались от покупателей заносчивые светлорусые европейцы в коротких одеждах, выглядывающие из мастерских с инструментом, на все голоса зазывали к кадкам с соленьями и вареньями, к окорокам с салом, к сочившимся маслом блинам с пирогами русские и принявшие православие татары. Гудел свободолюбивый Новгород, как и тысячу лет назад, бахвалился булыжными с деревянными мостовыми, несмотря на то, что сами новогородцы давно перемешались с окружившими их народами и народностями, даже черты лица раздались вширь, а не остались узкими. Но дух Руси по прежнему витал над городом, заставляя груди вздыматься, а взгляд делаться орлиным. Куда там вертлявым азиатам с дикими горскими племенами, дальше цены на товар ничего не видящими, у новгородцев взор летел в вечность и цель усматривал высокую.
Подъехав к лабазу посолиднее, Дарган остановил коня, спросил у хозяина:
— Скажи, уважаемый, где находится усадьба князя Скаргина?
— Какая усадьба? — рассыпался смехом лабазник. — У Скаргина и дома приличного не осталось, все пустил в карточный расход, да пропил. Вон их избушка, в тупике напротив, — он ткнул пальцем за спину Даргана. — А раньше дворец держали, что на том конце площади.
Казак посмотрел в одну сторону, затем в другую, куда показал торгаш, его спутница с интересом прислушивалась к разговору, она тоже уставилась на венчавший площадь великолепный дворец с колоннами. Он был построен в модном до сменившего его в Европе облегченного ампира стиле барокко с башнями, портиками, основательными колоннами и массивной лепниной под крышей. С балконов свешивались разноцветные головки цветов, в продолговатых окнах виднелись пышные парчевые занавески. Даже медный колокольчик у парадного подъезда был начищен до такой степени, что издали светился золотой звездочкой.
— А ты видно издалека? — продолжал бахвалиться покатыми плечами новгородец. — Табун лошадей у тебя вон какой, да и девка не чета нашим — в штанах, при ванзейской шпаге.
— А тебе какое дело? — насупился Дарган. — На все цену заготовил?
— Да мы на чужое не падки, — засмеялся мужик. — А с лошадьми не к Скаргиным, они ими никогда не занимались.
— Я сказал, что лошади не продаются.
Казак завернул кабардинца в тупик, на который указал лабазник, проехал к аккуратному домику с высоким крыльцом. На ступеньках сидел мужчина в возрасте, с седой окладистой бородой, в руках у него была тонкая трость немецкой работы.
— Доброго здоровья, — обратился к нему Дарган. — Где мне увидеть хозяина?
— Я хозяин, Матвей Иванович Скаргин, — приподнялся мужчина, приложил ладонь к прикрытому длинными волосами лбу. — А вы кто будете?
— Путники мы, из самого городу Парижу, — решил открыться сразу казак.
— Воин, значит. Добили супостата?
— Наполеона Буонапартия уж сослали, на остров святой Елены.
Мужчина оперся на трость, скрипнув хромовыми сапогами, кольнул путешественников острым взглядом из–под густых бровей:
— Разорил меня француз, холопья разбежались, кто в партизаны, кто в вольные края, — со вздохом признался он. — А соседушки тут как тут, землицу скупили, потом и усадебку пришлось заложить.
— Нам говорили.
— А что еще набрехали?
— Что вы в карты проигрались.
— Хотелось вернуться к прежнему положению, а получилось наоборот, — не стал отпираться мужчина. — Проигрался, пропился, было дело, теперь в этом домике век добиваем.
— А дети у вас есть? — как бы между прочим поинтересовался Дарган. Он ехал с намерением вернуть сокровища их владельцу, но тут возникли сомнения.
— Дети по миру пошли, один на базаре торговлей занимается, а второй в Нарве толмачеством с немецкого промышляет, — мужчина откинул волосы со лба, разоткровенничался. — Мы бы поднялись, да супостаты выгребли фамильные драгоценности, теперь мы мещане, несмотря на дарованную еще Иваном Калитой грамотку. А Иван Грозный в одна тысяча пятьсот тридцать шестом году произвел нашего прапрадеда в княжеский титул.
— А сейчас вы не пьете? — пристально всмотрелся в худощавое лицо собеседника Дарган.