Драгоценный дар
Шрифт:
Ее губы оказались именно такими нежными, как он себе и представлял, а тело — зрелым. К его невероятной радости, она не отстранилась. Это от неожиданности или тут нечто иное?
Он знал, что должен оставить ее.
Знал, что бессовестно пользуется ее горем.
Знал, что заслуживает быть обвалянным в смоле и перьях за то, что он сейчас делает.
Он все это знал — и ему было наплевать. Пич слишком часто врывалась в его сны последние три года. Ему нужна хоть какая-то награда, пусть всего один-единственный поцелуй.
Ари
Ему страстно хотелось получить больше, чем поцелуй, получить ее всю. Он представил, как укладывает ее на пол, срывает с нее белье, освобождает свою восставшую плоть и толчком входит в нее до самого конца.
Картина была настолько захватывающей, что он застонал от желания в ее приоткрытые губы. Инстинкт подсказывал ему, что она не станет сопротивляться. Черт побери! Еще минута — и она сама снимет одежду. Но никогда потом его не простит.
И что еще хуже, он сам себя никогда не простит.
Это было очень трудно, но он отступил на шаг.
— Прости. Мне не следовало этого делать.
«Это было чудесно», — хотелось ответить Пич. При этой мысли щеки ее вспыхнули. На несколько секунд она совсем потеряла голову. Это не должно повториться.
— Это мне следует просить прощения. Именно сейчас я в этом очень нуждалась. Мне ужасно жаль.
— Тебе сегодня пришлось пройти через ад. Пожалуйста, не осуждай себя.
Осуждать? Да она готова сквозь землю провалиться, только бы не смотреть ему в лицо. Пич прерывисто вздохнула, потом разгладила смятое платье.
— Я все же выпью. Хочешь еще пива? — спросила она с самым легкомысленным видом, какой смогла на себя напустить, словно ничего особенного и не произошло.
Лицемерка и идиотка — это были самые мягкие эпитеты, которыми она награждала себя, когда шла к бару, открывала холодильник и выбирала напитки. Холодный воздух чуть охладил ее разгоряченную кожу.
Она никогда так не откликалась на поцелуи Герберта, как только что на поцелуй Ари, никогда не чувствовала, как тает все внутри. Никогда, даже когда она заставляла себя преодолевать скованность.
Но с другой стороны, Герберт никогда не целовал ее так, как Ари. Герберт ужасно боялся микробов. И не признавал французских поцелуев.
Голос Ари прервал ее сумбурные воспоминания:
— Придется допить пиво как-нибудь в другой раз. Мне пора. Дел много.
Несомненно, в их число входит свидание с роскошной девицей, подумала Пич, ощутив укол ревности, — и немедленно отругала себя за подобные мысли. С кем там Ари встречается, ее не касается. Он слишком молод, слишком красив, слишком сексуален, слишком все остальное для пожилой осиротевшей женщины с разводом в перспективе.
Но за одно она ему благодарна. По крайней мере она на несколько минут перестала думать об отце. Теперь на нее снова нахлынули мысли о его смерти. А вместе с ними и боль потери.
Она наконец-то закрыла холодильник и обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ари направляется к двери.
На пороге он остановился, оглянулся.
— К утру репортеры начнут осаду твоего дома. На твоем месте я бы не выходил даже за утренней газетой.
— Я думала, что они оставят нас в покое теперь, когда папа умер.
— И не надейся. — Он помолчал. — Если хочешь, я вернусь и помогу тебе с ними справиться.
Если она хочет?
Ей даже слишком этого хочется.
Она хочет, чтобы он был здесь, из-за его опыта, говорила она себе, но ехидный голосок где-то глубоко внутри не замедлил поправить ее. Ей хотелось бы, чтобы он был здесь, даже если бы он ни черта не смыслил в уловках репортеров.
Пич открыла было рот, чтобы сказать спасибо, она сама справится с прессой, но с изумлением услышала собственные слова:
— Твой мотоцикл остался возле больницы. Можешь взять мой «ягуар», а завтра утром приведешь его обратно.
Джин Синклер вернулась в свой дом в Аннаполисе в семь часов, накормила двух своих кошек, потом поставила в микроволновку замороженный низкокалорийный ужин. Это была высокая, стройная, интересная женщина, которую гордая осанка и открытая улыбка делали моложе ее шестидесяти лет.
Она быстро поела, сняла костюм, надела халат, намазала лицо кремом и уселась в любимое кресло с новой книгой. Она наслаждалась полицейскими романами и любила шокировать друзей, называя их «книжками больших членов». Новый роман Роберта Дейли быстро увлек ее. Время бежало незаметно, и она очнулась, лишь когда зазвонил телефон. Было уже больше десяти часов.
Этот поздний звонок удивил Джин. Кто бы это мог быть? Звонила служащая Джин.
Едва поздоровавшись, женщина сразу спросила:
— Ты смотрела последние известия?
Джин редко слушала новости. Проработав двадцать лет в вашингтонской администрации, она слишком хорошо знала, как делаются все эти так называемые горячие новости.
— Какие известия?
— Ты ведь работала на сенатора Моргана, да?
— Много лет назад, — осторожно ответила Джин. Сердце бешено заколотилось. Господи милостивый! Неужели кто-то обнаружил, что она… что они делали?
— Он только что умер. Я подумала, что тебе надо сказать… чтобы ты могла послать цветы или еще что-то сделать, — неловко закончила собеседница.
Эта женщина явно была из породы любопытных кумушек, которым нравится приносить плохие вести. Надо будет порвать с ней все отношения. Она не может позволить себе роскошь иметь подруг, к которым лучше не поворачиваться спиной.
— Очень любезно с твоей стороны, — ответила Джин, изо всех сил стараясь, чтобы голос ее звучал ровно.