Дракоморте
Шрифт:
— Ужасные особенности? — голос отца напряжён.
Мать нервно прочищает горло.
— Да нет же, уверяю! — диагност начинает выплёвывать слова быстрее. — Это просто особенности. Мгм.
— Я хочу знать, — сухо роняя слова, говорит отец, — насколько полноценен этот ребёнок. Через несколько лет ему предстоит войти в семейное дело. Мне нужно знать, способен ли он на это. Способен ли работать в банке. Способен ли оправдать доверие и принять ответственность за своё предназначение.
— Физиологически, уверяю… Разумеется, мгм, я не знаю,
Мать фыркает.
— Но никаких, мгм, физиологических препятствий не существует.
— Кое-кто из учителей говорит, что он необучаем.
Йеруш стоит в темноте коридора у приоткрытой двери кабинета, влепившись лопатками в стену и прижав к ней ладони. Прохлада штукатурки немного рассеивает то чёрное и пронзительное, что мечется сейчас в его голове, отдаёт щекоткой в нос, то и дело падает в горло, не давая дышать.
— Уверяю и повторяю: нет никаких препятствий к обучению, мгм, физиологически. К обучению банковскому делу. Есть некоторые особенности двигательных отделов, мгм, возможно, из-за детской травмы или врождённые. Может быть, изменены прилегающие области мозга, но ничего серьёзного. Серьёзного ничего. Положим, небольшие слуховые погрешности, мгм. Ничего ужасающего, я вас уверяю.
Долгое молчание. Мимо Йеруша, как мимо пустого места, проходит слуга с метёлкой для пыли.
— Ну что же, — со сдержанным оптимизмом произносит наконец отец. — Если вы оставите заключение…
Шуршат бумаги. Звенят монеты. Звякают браслеты на руках матери. Звучат торопливые заверения в огромной признательности. Шаги нарастают из глубины кабинета и приближаются к двери.
Йеруш вжимается в стену — он понимает, что зазевался и не успеет покинуть свой пост незамеченным. К счастью, на него падает тень от приоткрытой двери, и Йеруш худощав даже по меркам эльфов. Диагност не замечает его, когда выходит из кабинета, бормоча что-то себе под нос. Словно мимо пустого места, проходит мимо Йеруша по коридору направо, к освещённой лестнице.
— А может, всё-таки стоит завести другого ребёнка, — голос отца так же сосредоточен, как когда он размышляет о долгосрочном хранении клиентских денег. — Конечно, двенадцать лет потеряно. Но разве это означает, что нужно потерять ещё больше?
— Я отказываюсь проходить через этот ужас снова без веских причин, — твёрдо отвечает мать. — Врач сказал, Йер НЕ безнадёжен, значит, мы не напрасно вкладываем в него силы и надежды. Значит, из него можно вылепить полноценную… или почти полноценную часть семьи. Ему просто нужна твёрдая рука, чтобы добросовестно выполнять своё предназначение. И ёрпыль с ней, с музыкой, что-нибудь придумаем. Мы ведь ожидали, что всё будет хуже, правда?
Йеруш прижимается затылком к прохладной штукатурке и пустыми глазами смотрит на ярко освещённую лестницу. Горло щиплет обида на судьбу, которая позволила ему уродиться ущербно-бестолковым, и злость из-за того, что он не понимает, как сделаться не таким бестолковым.
И всё это растворяется, размякает, тонет в мысли о маленьком
…Йеруш открыл глаза. Напротив него качало щупальцами плотоядное дерево, над головой орала синепузая птичка, на поляне резвились котули. Где-то по лесу рыскали потерявшие его недоумки-жрецы. Ньютя рядом не было.
— Нет, — сквозь зубы прошипел Йеруш Найло. — Я совершенно точно не сумасшедший.
Он был почти уверен, что котуль Ньють не привиделся ему. Что завтра котуль встретит его на третьей северной точке сгона, куда Йеруш доберётся на перегонном кряжиче.
Имбролио
Недалеко от заброшенной храмовой Башни есть поселение грибойцев, и сегодня туда приходят четверо сумрачных полунников. Жгутики на их макушках выглядят поникшими, лица скорее серые, чем зеленовато-бежевые, какими были прежде.
— Что скажет старца Луну? — понуро спрашивают полунники. — Что она скажет?
— Что речёт Кьелла? — отвечают встречным вопросам грибойцы и не торопятся размыкать круг, который сомкнули вокруг полунников.
— Кьелла говорит, из-за волнений леса много его детей заблудились по пути на ту сторону.
Грибойцы мрачнеют, долго стоят молча, чуть покачиваясь. Потом размыкают круг, выпускают полунников, вмешивают их в свой ряд и все вместе идут в дом старцы Луну. Заходят разом во все четыре двери, со всех четырёх сторон света.
Настой крови с васильком плещет в чашу с сизыми птичьими внутренностями. Курится кверху густой плотно-белый дымок. Вдыхает его старца Луну, закатывает глаза, чтобы получше разглядеть потусторону, и произносит глухо, нараспев:
— Зло идёт по нашим землям, дробя себя на части. Пристанет ли выбирать, какое зло останется и врастёт в наши земли, найдёт тут своеместо, а какое станет частью пищи земной? О, не пристанет, не пристанет. Выбор есть, выбор уже есть.
Кровь с васильковым настоем — красно-сиреневая, медленно стекает по сизым внутренностям, и кажется, будто они шевелятся.
— Один народ сделал осколок зла своей частью, растворил его в себе и принял в услужение, и слушает речи Тех, Кто Знает. Эта часть зла сможет остаться в наших землях. Пойдя в единение, она растворится в нас, и её нашлось тут своеместо. Вторую же должно выжечь.
Глава 22. Чтобы они замолчали
Сон стёк с Илидора, как сок перегонного кряжича — быстро и бесследно. Только что дракон спал и видел сумбурный сон, в котором Йеруш Найло брёл среди холмов, похожих не на кусочек старолесья, а, скорее, на предгорья в людских землях Уррек. Йеруш шёл, вцепившись двумя руками в лямки рюкзака, глядя себе под ноги, что-то шепча, шипя, мотая головой. За Йерушем следом, извиваясь в серо-жёлтой пыли, тащилась разрубленная пополам змея и повторяла его подёргивания головой. Сверху, с холмов, за Найло наблюдали совершенно одинаковые и очень важные мужчины, затянутые в слишком жаркую с виду одежду: плотные бархатные штаны и длинные рубашки, из-под которых торчат другие рубашки.