Дракон Его Величества
Шрифт:
— Как, еще раз? Я начинаю сомневаться, такая ли уж у тебя хорошая память.
— Я прекрасно все помню, — с достоинством ответил дракон, — просто хочу послушать, как ты рассказываешь.
Поскольку слушатель то и дело просил рассказчика повторить самое интересное и задавал ему такие вопросы, на которые даже историк бы не ответил, у Лоуренса попросту не осталось времени для волнений. Когда они наконец снизились над Воллатон-холлом, уже смеркалось, и во всех окнах горели огни.
Отчаянный сделал над домом несколько кругов из чистого любопытства, и Лоуренс понял, что хозяева, вопреки ожиданиям,
— Отчаянный, там за амбарами должен быть пустой лошадиный манеж — видишь его?
— Да, там изгородь. Туда и садиться?
— Будь так добр. Боюсь, что тебе придется там и заночевать — лошади взбесятся, если ты подойдешь близко к конюшне.
Отчаянный приземлился, а Лоуренс слез и погладил его теплый нос.
— Я раздобуду тебе еды, как только поговорю с родителями — если они действительно дома, — но это займет какое-то время.
— Вечером мне еда не понадобится. Я плотно поел на дорогу и хочу спать, а утром съем пару оленей. — Отчаянный улегся, обернув хвост вокруг ног. — Ты ложись в доме.
Здесь холоднее, чем на Мадейре, как бы ты у меня не простыл.
— Подумать только: шесть недель от роду, а заботлив, как нянька! — Лоуренсу самому не верилось, что Отчаянный так еще мал. Дракон уже из яйца вышел сведущим во многих вещах и с тех пор так жадно впитывал все новое, что пробелы в его познаниях заполнялись с поразительной быстротой. Вместо существа, за которое ты поневоле несешь ответственность, он становился для Лоуренса задушевным другом, одним из тех близких, от которых зависит вся твоя жизнь. Глядя на засыпающего дракона, он меньше боялся предстоящих учебных тягот, а достопамятный Барстоу преобразился в нестрашное детское пугало. Нет такой угрозы, которую они не преодолели бы вместе.
Вот только с родными придется встретиться самому. Идя от конюшни к дому, он убедился в правильности первого впечатления: гостиная ярко светилась, во многих спальнях горели свечи. В доме, видимо, были гости, несмотря на сезон.
Лоуренс послал лакея доложить отцу о своем прибытии и поднялся по задней лестнице к себе в комнату, чтобы переодеться. Он с удовольствием принял бы ванну, но учтивость требовала сойти вниз немедленно — иначе семья могла бы счесть, что он прячется. Он лишь ополоснул лицо и руки в тазу. Одевшись и став перед зеркалом, он самому себе показался странным в бутылочно-зеленом мундире Воздушного Корпуса с золотыми полосками вместо эполет на плечах. Новое обмундирование он приобрел в Дувре; шили его для кого-то другого и подгоняли на Лоуренса второпях, но сидело оно неплохо.
В гостиной, помимо родителей, собралось больше дюжины человек. Когда он вошел, все умолкли, но тут же снова заговорили вполголоса и потянулись следом за ним. Мать вышла ему навстречу с радостным, но несколько застывшим лицом, и он, наклонясь поцеловать ее в щеку, почувствовал ее беспокойство.
— Сожалею, что свалился на вас так неожиданно, — сказал он. — Думал, что дома никого нет. Я только на одну ночь — утром отправляюсь в Шотландию.
— Очень жаль, дорогой, но мы всегда тебе рады, даже если ты ненадолго. Ты знаком с мисс Монтегю?
Родительских друзей, приехавших издалека, он знал не очень хорошо — но соседи, как он и подозревал,
Лицо Эдит, когда он склонился к ее руке, не выдавало никаких чувств. Она как всегда превосходно владела собой — даже если весть о его приезде взволновала ее, с тех пор она успела взять себя в руки.
— Очень рада вас видеть, Уилл, — сказала она в своей спокойной манере. Лоуренс не расслышал особого тепла в ее голосе, но все-таки счел, что она на него не сердится и не слишком огорчена.
К несчастью, ему пока не представилось случая поговорить с ней наедине. Она беседовала с Бертрамом Уолви и, поздоровавшись с Лоуренсом, согласно правилам хорошего тона тут же вернулась к своему собеседнику. Уолви, вежливо кивнув, даже не подумал уступить свое место приезжему. Они оба принадлежали к одному кругу, но Бертраму в отличие от Лоуренса не нужно было заботиться о профессии и карьере. Будучи наследником своего отца и не питая интереса к политике, он занимался охотой у себя в поместье или крупной игрой в городе. Лоуренс находил его скучным собеседником, и они так и не стали друзьями.
Сейчас, во всяком случае, он должен был засвидетельствовать свое почтение всем прочим гостям. Лоуренс с трудом сохранял хладнокровие, встречая любопытствующие взгляды, и жалость, сквозившая в некоторых из них, ранила его чуть ли не больше, чем осуждение большинства. Наихудший момент он пережил у стола, за которым его отец играл в вист. Лорд Эллендейл окинул тяжелым взглядом его новый мундир и не сказал сыну ни слова.
Среди картежников воцарилось молчание, крайне неловкое. Лоуренса спасла мать, попросив его сесть четвертым за другой стол. Он с благодарностью подчинился и ушел в игру целиком. Его партнерами были лорд Гелмен и еще двое пожилых джентльменов, друзья и политические сторонники отца. Заядлые игроки, они не приставали к Лоуренсу с разговорами, ограничиваясь самыми необходимыми учтивыми репликами.
Лоуренс, не в силах удержаться, то и дело смотрел на Эдит, но не слышал, что она говорит. Уолви завладел ею единолично, и Лоуренсу неприятно было видеть, как интимно он наклоняется к ней. Мягкое замечание лорда Гелмена вернуло его к игре. Он извинился, смущенный, и стал смотреть в карты.
— Направляетесь в Лох-Лэгган, я полагаю? — спросил адмирал Маккиннон, давая ему время освоиться. — Мальчиком я жил там поблизости, а мой друг жил близ деревни Лэгган. Мы любили наблюдать за полетами.
— Да, сэр, мы будем учиться там, — сказал Лоуренс и сделал свой ход.
Виконт Хейл слева от него продолжил игру, лорд Гелмен положил себе взятку.
— Странные они люди. Половина деревни ходит работать наверх, в запасник, но авиаторы в деревню спускаются только изредка — в паб, к девицам. С этим у них по крайней мере проще, чем в море, ха-ха! — Маккиннон, позволив себе столь вольную шутку, спохватился и смущенно оглянулся через плечо — не слышали ли его дамы. Больше он на эту тему не заговаривал.