Дракон на краю света
Шрифт:
Арду, конечно, и не подозревали об этом внутреннем диалоге. Они просто со священным страхом дарили ему поклонение и горячую пищу. Не было случая, чтобы виверн отказывался от последнего.
В свою очередь Релкин был принят далеко не так хорошо. Похоже, всеобщее недоверие к бесхвостым было непреодолимым. После множества косых взглядов арду, ищущих, на ком бы выместить зло, Релкин отступил к собственному небольшому костерку, который он развел за спиной Базила. Он обыскал одну из самых маленьких палаток работорговцев, расположенную совсем близко от него. Ее бывшие жильцы, убегая, разбили каркас домика, и он рухнул. Релкин
Лежа теперь под тентом, защищавшим его от дождя, Релкин тоже размышлял — о странностях человеческой натуры. Неблагодарность арду должна была бы потрясти его и обидеть; но после долгих лет службы в легионах ничего такого не произошло. Люди всегда живут в соответствии со своими привычками и через призму этих привычек рассматривают любые события. Релкин подивился тому, как он огрубел за свою долгую военную службу. Стал ли он циником? Несмотря на свое относительно спокойное и счастливое детство, Релкин из Куоша видел войну во всех ее формах и проявлениях. Многие ужасы прошли перед его глазами, его уши слышали немало предсмертных криков. Он был свидетелем всевозможных несправедливостей, на которые только способны люди. Так что он всегда предполагал худшее. Может, он все же стал циником?
И тут он осадил себя. Ведь он видел немало и хорошего. Люди клана Ваттель, например, — ведь они чудеса творили во время великого нашествия. Простые пастухи, они пришли по призыву своего вождя и вступили в бой, защищая Аргонат. В общем-то все солдаты легионов были нормальными хорошими людьми. Просто все люди склонны совершать неблаговидные поступки, не следует забывать об этом, но всегда существует весомая причина плохого поведения. Эти вот арду, скажем. Они были ввергнуты в ад, они перенесли плен, издевательства и заключение в этих кошмарных бараках. И все их несчастья произошли от бесхвостых. Неудивительно, что они пытаются отыграться на ком-нибудь за свои страдания.
Релкин подобрал остатки каши, заел ее куском пресного трофейного хлеба. День был долгим. Поэтому мальчик выбросил из головы все мысли об арду и работорговцах и крепко заснул, давным-давно овладев солдатской способностью спать все равно где и когда.
Сны, посетившие его, упоминания не заслуживают.
Проснувшись утром, он обнаружил, что дождь выродился в мелкую морось. Выбравшись из палатки, Релкин решил более тщательно обследовать барки, которые они захватили. По его плану отряду надлежало как можно быстрее двинуться вниз по реке, наперехват работорговцам, промышлявшим на других участках системы лесных рек. В месте соединения рукавов с основным руслом реки, если поторопиться, можно устроить засаду на работорговцев и освободить новых арду.
Лагерь был уже отчасти приведен в порядок. Частокол был повален, брусья пошли на топливо. Ненавистные бараки — полностью разрушены. Вонючие открытые уборные — засыпаны свежей землей. Люди по возможности разобрались по семейным кланам. И над всем лагерем висел неумолчный говор женщин, которые и организовали работу.
Мужчины группами стояли у центрального костра. У многих глаза еще были красны после вчерашнего бренди. Все они были раздражены и искали, на ком сорвать это раздражение.
Вид бесхвостого — хотя все узнали Релкина — исторг рев из их глоток. Проходя мимо, Релкин
Неожиданно рослый молодой человек по имени Джасп загородил дракониру дорогу. Глаза Джаспа полнились ненавистью. Ноздри его дрожали. Релкин почувствовал запах спиртного. От юнца исходила физически ощутимая угроза. Релкин плохо понял, чего от него хотят, за исключением основного факта: молодой человек пытается его оскорбить, потому что недоволен его отношениями с Лумби.
— Ты не понимаешь, — повторил несколько раз Релкин, тщательно выговаривая слова арду.
Релкин, собственно, и сам-то не очень понимал, как и почему это произошло — разве что он был очень одинок, как и Лумби, и они почувствовали вдруг сильное физическое влечение.
Потом он попытался пройти дальше. Последнее, чем ему хотелось бы заниматься, — это устраивать драку с молодцом, широким, словно дверь, и обладающим рельефной, как у скульптуры, мускулатурой. Им следовало бы разойтись. Трудно назвать развлечением драку на кулачках с противником вдвое большей весовой категории.
Юный арду положил ему руку на плечо, останавливая. Релкин вздохнул про себя. С другой стороны, не может же он отказаться от боя, если его ему навязывают.
Релкин чуть сдвинулся в сторону, выворачиваясь из-под руки. Вокруг них уже собирались другие арду, глаза их горели, они жаждали какого-нибудь происшествия, которое смыло бы с них ужасное чувство унижения и злобы.
Юнец выкрикнул что-то нечленораздельное и с размаху ударил Релкина по лицу — от такого удара слетела бы голова, попади парень в цель. Релкин ускользнул в сторону, слегка повернувшись на носках. Молодец бросился на него. Релкин отошел, но оружия не обнажил, хотя кинжал был при нем. Молодой человек споткнулся и упал на колени. Зрители разразились хриплыми смешками.
Юнец злобно оскалился, согнулся, поднял дубинку и перешел в яростную атаку. Релкин выхватил кинжал и встал на изготовку. Дубина взметнулась, в тот же момент Релкин увернулся и левой рукой ударил противника в солнечное сплетение.
Тот и не почувствовал его удара. Релкин едва не упал на четвереньки, отрывая вцепившуюся в плечо руку противника. Юный арду снова кинулся на бесхвостого, подбадриваемый криками разгоряченных соплеменников, собравшихся вокруг.
Релкин легко увернулся от следующего взмаха дубинки и дал юнцу промеж ног, вложив в удар всю силу, на которую оказался способен.
Это сработало, и арду согнулся пополам, задыхаясь от боли. Не колеблясь, Релкин продолжил поединок, уже не нарушая общепринятых правил. Следующий его удар пришелся мальчишке по голове сбоку и уложил его на месте.
Тут же Релкин отскочил и спрятал кинжал, отчего испытал огромное облегчение. Кровопролитие было бы гибельным.
Кипящая смесь эмоций выражалась на лицах, окружавших его. С одной стороны, здесь присутствовало и уважение — юнец был силен и неистов, а Релкин уложил его без лишней суеты. Но с другой стороны, злость и ненависть к бесхвостым не уступали позиций.
— Я — не один из них, — медленно проговорил Релкин, показывая в сторону палаток работорговцев, — я пришел из далека-далека, из-за дальних гор на востоке. Из-за большой воды.