Дракон Третьего Рейха
Шрифт:
— Генрих, ты зачем пулемет взял?
— На всякий случай, господин майор, — невозмутимо откликнулся Диц. — Кто его знает, что может встретиться в этом лесу.
— А гранаты?
— Пригодятся, — лаконично ответил Генрих.
— Мы же шли на охоту? Гранаты на охоте неуместны — логично?
— Ага, только я уже видел рыбу, которая тут водится. Так вот, на рыбалку, господин Морунген, вы меня и с бомбой не уговорите пойти.
Уразумев, что подчиненного необходимо подбодрить, Дитрих изобразил на лице
— Да брось, Генрих, нам бы что-нибудь некрупное подстрелить — и айда к шалашу, на вкусный ужин.
Надежды не оправдались. Генрих стал еще более подозрительным.
— Видел я уже это ваше некрупное. Хорошо, если вдвоем отобьемся.
— Ни один приличный охотник, кроме ружья, ничего с собой в лес не берет, — забубнил наставительно майор. — Вот так-то, Генрих.
Здоровяк Диц слегка обиделся, но уступать не собирался:
— К дьяволу приличия! Я теперь в любую мирную избушку соглашусь войти только не вылезая из танка и не снимая гусениц.
— Тс-с-с… — перебил его Морунген. — Тихо. Смотри, вон там, видишь? Кажется, это кабанчик в земле роется.
— А вон там — еще один.
— Какой пухленький! Цып-цып-цып…
— Тише, не спугните.
— И вон еще, и справа. Да здесь их целое стадо! Дай мне на минутку твой пулемет.
— Кто-то говорил, что на охоте это неприлично.
На минуту фон Морунгену показалось, что железная германская дисциплина, не выдержав тягот испытаний, ослабла и начинает падать. В иное время он бы пресек это в зародыше, но теперь упитанный кабанчик был несравнимо важнее.
— Генрих, — прорычал он грозным шепотом. — Не до шуток сейчас, давай сюда свою пушку. — И, уже щурясь в прицел, добавил: — Мы с тобой на военной охоте. Надеюсь, эти несчастные свиньи нас простят.
Мирную тишину, нарушаемую только идиллическим похрюкиванием питающихся кабанчиков, разорвал тяжелый рокот длинной пулеметной очереди. С душераздирающим визгом кабанчики заметались по поляне, а затем стремительно вскарабкались вверх по стволам деревьев и исчезли в пышных кронах.
— Мы это видели? — уточнил Дитрих сипло.
— Что?
— Ну, это… И-и-и-и-и-и, и — и-и-и, а потом — по деревьям.
— Я — видел.
— И как?
— Ну и кабанчики у них.
— Шустрые, — с трудом выдавил из себя майор. — Но это, наверное, были не кабанчики. Хотелось бы надеяться.
— Да, я того же мнения, господин Морунген, — облегченно вздохнул Генрих. — И то сказать, — где это видано, чтобы приличные свиньи по деревьям скакали? Они вообще могут быть несъедобные.
— И вредоносные. Ладно, держи пулемет. Пойдем посмотрим, поищем что-нибудь еще.
— Может, не стоит? — уточнил осторожный Генрих.
Майор сунул указующий перст в надраенную пуговицу подчиненного:
— Надо, Генрих, надо. Не возвращаться же нам с пустыми руками. Хоть каких-нибудь плодов соберем, сейчас как раз… — он беспомощно огляделся и нервно промокнул лоб белоснежным платком, — июль.
Диц поднял правую бровь.
— Наверное, июль, — уточнил майор.
Диц хмыкнул.
— Не позднее августа, я думаю.
Диц пожал плечами.
— Вероятно, где-то между июнем и сентябрем. — Морунген спрятал платок и продолжил уже увереннее: — Да чихать на сезоны! Должно же в этом лесу расти что-нибудь съедобное.
Генрих демонстративно окинул взглядом верхушки деревьев, в которых все еще копошилось и похрюкивало невидимое стадо:
— Должно, должно. Один плод я могу назвать наверняка.
— А кстати, — оживился майор, — помнишь, метров сто назад мы прошли мимо дерева с крупными красными плодами?
— Невысокое, по правую руку от тропинки? Нет, не помню, — твердо отвечал Диц, — и вам не советовал бы.
— Ты взял что-нибудь сумчатое? — проигнорировал его тревоги бравый командир.
— Кенгуру, что ли? — усомнился Генрих.
— Емкость сумчатую, болван!
— Так точно, господин майор: два подсумка с лентами к пулемету.
— Если найдем фрукты или ягоды, тебе придется намотать ленты на себя. Генрих! Не паникуй. Я чувствую, как во мне медленно, но неостановимо разрастается талант хозяйственника.
— Как скажете, — недовольно пробормотал Диц. — Господин майор, может, нам взять левее или правее, а то этот чертов кустарник никогда не закончится.
— Нам ли с тобой, Генрих, пасовать перед трудностями, — пропел труженик леса.
— Господин майор, вот вы меня не слушаете, а я не то чтобы жаловался, но хочу сказать, что рука, которую я расцарапал о шипы в этих кустах, так распухла, что пальцы на ней не гнутся.
— А ну-ка дай посмотреть твою руку.
Повертев пострадавшую конечность и попытавшись согнуть пальцы, стремительно приобретающие сходство с сосисками по-кайзерски, Дитрих вынес вердикт:
— Видимо, в шипах сильный яд. И что он призван охранять?
Он аккуратно притянул к себе одну из веток, разглядывая шипы и округлые образования на отростках, похожие на шишечки хмеля, но несколько большего размера.
— А это еще что за зеленые пампушки? Есть у меня одно подозрение, Генрих. Давай-ка сюда свой пулемет.
Умостив шишку на прикладе, он стукнул сверху рукояткой пистолета. С аппетитным хрустом плод раскололся, обнажив белую мякоть — ароматную и приятную на вкус.
— Точно! Я так и знал, Генрих, это орехи, бросай пулемет, вынимай ленты, будем собирать их в подсумки.
— Ну вот, теперь еще вам не хватало пораниться и распухнуть для полного счастья.
— Ювелирно, ювелирно, и никак иначе: опухших рук нам достаточно.