Дракон Третьего Рейха
Шрифт:
Какое-то время молча пыхтели, решая продовольственную проблему.
— Генрих! — подал голос майор, взваливая на плечо пухлую сумку. — Забирай пулемет, и пошли в лагерь. Наши, наверное, уже волнуются.
Диц огляделся и обнаружил полное отсутствие пулемета
— Так точно. — И стремительно удалился в близлежащие заросли.
Морунген внимательно изучал компас, а потому на халатное отношение к оружию не отреагировал.
Он ощущал дискомфорт оттого, что не мог установить, где находится; переживал за судьбу экспериментального танка, а еще пуще — за свою собственную, буде случится клятый танк загубить в
Как раз на этой воинственной мысли Дитрих и осекся, заслышав в кустах шорох и легкое потрескивание веток. Он выхватил пистолет, присел на корточки, затаился. Высунулась из пышных зарослей взволнованная голова Генриха:
— Господин Мо…
Властная ладонь зажала ему рот. Носом, бровями и глазами майор недвусмысленно указал направление, в котором располагалось нечто неведомое и уже потому опасное.
— Это партизаны?
— Не знаю, но танк в той стороне.
— Действуем так: я спрошу пароль, если ответа не последует, бросай в ту сторону гранату. После взрыва может начаться стрельба, тогда бросай вторую, и по моей команде бежим к танку.
Набрав полные легкие воздуха, Морунген рявкнул:
— Пароль!
Никакого ответа. Генрих размахнулся и швырнул гранату. После оглушительного взрыва лес затих. В зарослях воцарилась тишина.
— И чего мы добились?
— Теперь что делать, господин майор? — поинтересовался Генрих.
— Тихо, ни единого звука. На партизан это не похоже. Обычно в ответ они сразу стреляют или ругаются матом, а чаще все сразу. Разве что могли сбежать, но ни криков, ни топота, ни треска. Загадочное явление. Хочешь не хочешь, а придется посмотреть, во что мы бросали гранатой.
Диц непочтительно вцепился в командирскую штанину:
— Темно, господин майор. Что мы там увидим? Лучше к нашим идти, пока живы.
— Отставить пререкания! Я вперед, ты прикрываешь, все ясно? Выполнять!
— Есть выполнять.
Опасности все не было, а Генрих был так грустен, что сердце доброе майора дрогнуло.
— Пойми, Генрих, я спать спокойно не смогу, пока не узнаю, что шуршит в лесу, в двухстах метрах около моего лагеря.
Метров тридцать они преодолели образцово по-пластунски. И в конце пути достигли воронки, с края которой свешивалось что-то длинное, скользкое, толстое и без признаков жизни. Стемнело уже настолько, что для опознания длинного и скользкого потребовалось включить фонарик. В его желтоватом свете глазам ошарашенных немцев представилась во всей красе гигантская змея, шкура которой была расписана самым замысловатым образом.
— Молодчина Генрих, метко бросаешь! Мы с тобой оглушили огромный, вкусный кусок мяса! Представляешь, с каким трофеем мы вернемся к ребятам.
Он попытался приподнять над землей мощную треугольную голову.
— Сколько же это здесь килограммов? Вот и ужин. По возвращении закатим пир!
— Как можно есть такую гадость? — скривился Диц. — Мы же не французы.
— Генрих, дружище, при чем здесь французы? — не смутился майор. — Ты когда-нибудь ел курятину?
— Курятину, уточняю. Курятину, а не змеятину.
— Перед тобой, Генрих, лежит типичный представитель куриного племени.
Генрих понял, что он перестает что-либо понимать.
— А ведь это все-таки змея. Возможно, ядовитая.
— Правильно, но я не читаю тебе курс биологии, а говорю о вкусовом родстве, понимаешь?
— Нет, не понимаю. Точнее, догадываюсь, но заявляю, что есть эту мерзость не стану. — Тут перед глазами Дица отчетливо нарисовалось змеиное филе на палочке, жареное, шипящее, истекающее соком, и он поспешно добавил: — Разве что вы категорически прикажете. Попробую… Вы командир, а я солдат, кругом война, какая разница, от чего умирать?
— Ну, будет тебе краски сгущать, потом мне еще спасибо скажешь. Бери эту жирную бестию за хвост и пойдем обрадуем наших.
Бестия оказалась еще более упитанной, чем определили на глазок. Обратный путь в связи с этим оказался долгим, и пройти его, как предполагалось, бодрым маршевым шагом не удалось. Генрих пыхтел где-то далеко позади. Змеиный хвост, похожий на гибкую водосточную трубу, цеплялся за все, что попадалось на пути.
— Господин майор, я так больше не могу, надо передохнуть. Этот монстр меня доконает.
— Великолепная мысль, — выдохнул Дитрих.
— Вот зараза, — пожаловался Диц на змею. — И патроны врезались чуть ли не до самых костей.
«Зараза» увесисто плюхнулась на землю.
— Не скули, старина, на войне как на войне. Мы солдаты, к тому же есть повод веселиться — идем к своим с шикарным трофеем. Все будет нормально.
— А до наших еще далеко идти?
— Думаю, по прямой эдак метров сто, не больше.
— А на самом деле?
— Кто может сказать?
Генрих потыкал валяющуюся на земле змею носком ботинка.
— Мягкая еще, не околела. Кажется, взрыв ее только оглушил. А что, господин майор, если она придет в себя прежде, чем мы дотащим ее до лагеря?
— Не нервничай, она уже у нас в руках. Куда ей деваться от двух бравых немецких парней? Мы что, с ней вдвоем не справимся?
— Не уверен, она такая здоровенная.
— Лучше съешь орешек.
— Нет, спасибо, я лучше по нужде схожу.
— Валяй, только быстро.
Но не успел Генрих отойти на десяток шагов и прочно и основательно утвердиться за деревом, в стороне, где остался Морунген, послышались шум, возня, нечленораздельные выкрики и возмущенные вопли майора. Не в силах прервать процесс, Генрих мог только волноваться за драгоценную особу командира. Пока он волновался, до его ушей донесся звук пистолетного выстрела, опять шум и беготня, немецкая ругань, которую невозможно спутать ни с чем другим, и в довершение всего — длинная пулеметная очередь. На ходу застегивая штаны, Диц устремился к месту событий.
— Я так и знал, я так и знал, что эта змея очухается и задаст нам перцу.
Морунген обиженно стоял под деревом. Пейзаж удачно декорировали стреляные гильзы. Все вокруг было вытоптано так, словно неутомимое стадо кабанчиков спрыгнуло на лужайку попастись-порыться в земле. Змеи не было. Сумка с орехами таинственным образом исчезла.
— Не стреляйте, господин майор, это я, Генрих! — возопил Диц. — Вы целы? С вами все в порядке? Что здесь произошло?
Дитрих швырнул на землю ни в чем не повинный пулемет. Казалось, он (майор) дымится от злости.