Дракон восточного моря, кн. 2. Крепость Теней
Шрифт:
А все прочие сэвейги с оглушительным криком устремились на уладское войско – конунг начал сражение, им предстояло продолжать. Победа Торварда, который с таким трудом на их глазах оправлялся от ран, воодушевила их и вдохнула новую уверенность в своей несокрушимости.
И фении, тоже с криком и звоном оружия, устремились им навстречу. Для них вообще не было вопросом, удастся ли победить, – главное было драться и показать свою доблесть.
Телохранители унесли Торварда подальше и уложили на траву на опушке рощи. Там он уже сам приподнялся и сел, опираясь спиной о ствол березы. Знаком показав, чтобы на нем расстегнули пояс и помогли снять кольчугу и стегач, он стонал сквозь зубы, пока с него стягивали защитное снаряжение, а потом задрал рубаху и осмотрел свои раны. С них уже сняли повязки, поскольку раны полностью закрылись и зарубцевались, оставив только глубокие багрово-красные шрамы.
– Ложись! – Виндир Травник, не кинувшийся в бой, а бегом последовавший за телохранителями, уносящими конунга, теперь непочтительно толкнул его в здоровое плечо и заставил лечь. – Ты уже свое дело сделал, бергбур несчастный, теперь лежи и не дергайся. А я буду смотреть, что ты натворил, так тебя и эдак!
Не возражая и не обижаясь, Торвард вытянулся на траве и закрыл глаза. Он по-прежнему не мог отдышаться, грудь и плечо жгло огнем, и он чувствовал такую усталость, будто перетащил на спине своего «Ушастого», дреки на двадцать восемь весел по борту. В упоении боя он не ощущал боли и слабости, но теперь они напомнили о себе и мстили за пренебрежение.
– Слава Одину и Фригг! – Осмотрев его, Виндир опустил рубаху. – Извини, конунг, что я на тебя так… Не открылись, слава богине Эйр! Крови нет. Но ты уж сделай милость, полежи спокойно. Главное ты сделал, дальше ребята сами справятся. Ты уж отдыхай теперь – а то куда ж мы без тебя?
– Этот… Рыжий… Где он? – не открывая глаз, спросил Торвард.
– Ребята забрали, он у нас, не волнуйся.
– Живой?
– Живой, я видел, как ему руки вязали.
– Скажи им, чтобы берегли. Чтобы был целеньким. Он мне нужен живой и здоровый.
– Как скажешь, конунг.
Торвард наконец понял, откуда в нем вдруг взялось столько сил. Причиной тому был Бьярни – сильный противник, желавший ему смерти. Его ненависть сделала Торварда сильным – и он собирался всячески оберегать такого противника, чтобы сохранить источник сил.
– Ну, что там? – спросил он, чуть помолчав и не открывая глаз. – Виндир! Что там происходит?
А зрелище на равнине разворачивалось такое, что на это очень даже стоило поглядеть. Три сотни фениев против пяти сотен сэвейгов бились отважно и неукротимо. Каждый из них, снаряженный мечом с острым концом клинка, которым можно было и рубить, и колоть, большой секирой и продолговатым щитом с бронзовыми бляшками, одетый в красную шелковую рубаху, с золотыми браслетами и ожерельями, со сложными прическами из хитро переплетенных длинных косичек, тоже золотых или медно-рыжих, вился в темной волне сэвейгов, одетых в стегачи из бурой или рыжей потертой кожи, с железными шлемами на головах, как огненный дух, как сам Красный Дракон, символ отваги и воинской доблести. Ловко уходя из-под нацеленных мечей, фении совершали огромные прыжки, обрушиваясь буквально на головы врагов в том месте, где их никак не ждали, будто гром небесный. Казалось, у каждого из них по десять рук, вооруженных десятком мечей и копий, – так ловко и быстро они ухитрялись поражать несколько врагов одновременно.
Но сэвейгов было больше, они были лучше защищены, а их выучка, хоть и совсем другая, позволяла им не выступать слабой жертвой. Не в первый раз встречаясь с фениями, будучи знакомы с их приемами, сэвейги уже знали, как против них действовать. Сэвейги старались зажать, утеснить уладов, лишить пространства. Пытаясь наносить удары, каждый из уладов натыкался на плотную стену сомкнутых щитов, и это кольцо сжималось, пока несколько мечей не пронзали тело. Как ни быстро они двигались, быстрота не могла уберечь ничем не прикрытые конечности от лезвий мечей и секир, и фении, не замечая боли ран, теряли кровь, а с ней и силы.
К тому времени, как Торвард конунг отдышался и с помощью Гудбранда поднялся на ноги, чтобы самому осмотреть поле сражения, бой уже почти закончился. Тела фениев, одетых в алые одежды и залитые кровью, усеивали зеленый луг. Среди сэвейгов тоже было много убитых и раненых, но победа осталась за ними.
Собранные с ближайших долин пастухи и рыбаки разбежались, преследуемые людьми Даохана. Остров Клионн лежал перед завоевателями беззащитный.
Бьярни, хоть и был потрясен исходом поединка, повреждений не получил и оставался в сознании все то время, пока шел бой. Он лежал на боку, руки его были связаны за спиной, ноги тоже опутаны ремнями. Попытавшись пошевелиться, он убедился, что вязали его руки умелые, сильные и старательные. Никто не обращал на него внимания – видно, фьялли верили в крепость ремней и не боялись, что пленник исчезнет из самой середины их стана.
Видеть он ничего не мог, но слышал все – шум сражения, боевые кличи, крики фениев, вопли боли, треск щитов, звон клинков и стоны раненых. Вот битва затихла, вокруг него толпами ходили фьялли, смеялись, бранились, кричали, искали друг друга, перевязывали раны, собирали добычу. Судя по их лихорадочному веселью, а также по тому, что поле битвы осталось за ними, фианны острова Клионн больше нет.
Сэвейги приносили и укладывали вокруг Бьярни пленных фениев – все они получили тяжелые раны и впали в забытье, иначе никогда не дались бы в руки противников живыми. Таких было человек двенадцать-пятнадцать, и среди них Бьярни увидел Киана. Куда тот ранен, Бьярни не мог разглядеть, да и узнал двоюродного брата только по одежде и прическе. Лежа на траве, тот глухо стонал в забытье. Будучи в сознании, он не издал бы ни звука, какая бы сильная боль его ни терзала. Остальные, видимо, погибли.
Но вот что порадовало Бьярни, – если в таком положении вообще можно радоваться, – что среди пленных оказалось больше двух десятков кваргов из его собственной дружины, в том числе Ивар хельд и Кари Треска. Оба старика были ранены и перевязывали друг друга обрывками своих же рубах. Видимо, поняв, что сражение проиграно, кварги предпочли сдаться в плен – гордым безумием уладов они не отличались, и Бьярни был этому рад.
Вдруг он увидел нечто неожиданное. Возле раненых фениев появилась молодая девушка – рыжеволосая, одетая в зеленое платье и красный плащ с золотой бахромой, с сияющей золотой застежкой на груди, точь-в-точь дева Иного мира из сказаний. Только башмаков из белой бронзы не хватало. Нельзя сказать, чтобы красота ее поражала и лишала разума, но все же это явление на поле битвы, среди сэвейгов, казалось таким невероятным, что Бьярни не поверил своим глазам. Склоняясь то к одному раненому, то к другому, девушка приподнимала их, старалась привести в чувство, давала пить, черпая серебряной чашей воду из ведра, которое несла за ней служанка, потом принялась перевязывать раны. Если бы не ее чисто уладский облик, Бьярни подумал бы, что видит валькирию, пришедшую на помощь умирающим героям. На снующих вокруг сэвейгов она не обращала внимания, они ее тоже вроде бы не замечали, и Бьярни вспомнил слова Элит: увидеть сидов может лишь тот, кто сам из рода сидов. Так не она ли это – богиня Клиона, покровительница острова и врачевательница страждущих? Очень похоже, вот только богиня могла бы быть и покрасивее…
Нет, все же сэвейги ее видели, а значит, боги и сиды здесь ни при чем. Когда девушка попыталась перевернуть Киана, один из сэвейгов, проходивших мимо, помог ей и даже сказал что-то, чего Бьярни не расслышал. Дева ему не ответила, а молча занялась раненым, но это означало по крайней мере то, что она оказывает пленным помощь с согласия победителей.
Не зная, на какое время покидает Снатху, Торвард прихватил с собой Тейне-Де. В ее заботах он больше не нуждался, но не собирался выпускать из виду такую ценную заложницу, имея которую в руках мог вести переговоры с Брикреном более уверенно и успешно. Тот пока не давал о себе знать, но Торвард не сомневался, что рано или поздно неистовый риг, воплощение Сына Ужаса, снова появится.
На Бьярни дева из Иного мира лишь бросила беглый взгляд и отошла – то ли не признала в нем своего, то ли увидела, что он не ранен, и не посчитала нужным тратить на него время. А между тем Бьярни был удручен своим положением не меньше, чем если бы ему досталась самая тяжелая рана. Оглушенный поражением, он если не ощущал, то осознавал его позор и горечь. Он не одолел своего врага и даже не погиб с честью, а попал в плен, не получив никаких повреждений, – его спеленали, как женщина пеленает ребенка, и Торварду не понадобилось даже выпускать из него кровь, чтобы одержать победу. Бьярни был достаточно опытным бойцом для того, чтобы за время их недолгого поединка оценить превосходство Торварда в силе, умении и опыте. А еще – в той ярости, в священном безумии, которое утраивает силы бойца. Все-таки он, Бьярни, по своему складу был мирным человеком: славы воина он жаждал лишь для того, чтобы заслужить уважение людей, а жить хотел мирно, заниматься хозяйством и заботиться о семье. Но Торвард был другим – война была для него единственным возможным образом жизни, и он отдавался ей всем пылом души и всеми силами тела, не пытаясь приберечь хоть что-то «на потом», не пытаясь сохранить себя для какой-то другой жизни, которая наступит после боя. Для него вся жизнь сжималась и укладывалась в этот бой – и снова, и снова, и снова…