Дракон выбирает судьбу

Петровичева Лариса

Джемма нахмурилась. В глазах сверкнул гнев.

– Он просто тебе не нравится. И ты обвиняешь его во всех грехах. Что если это, например, Шелл?

Вот, значит, как. Теперь она защищает Северного Ястреба, ну конечно. В Гилберте шевельнулись досада и злость – он осадил их. Это ведь была Джемма. Его Джемма, его жена.

– Это не яд, – вздохнул Гилберт, не отвечая на ее вопрос. – Это просто проявит его суть, если он драконоборец и вчера все-таки как-то сумел замаскировать свою метку.

– Вот как. Ну хорошо, что это просто зелье, – Джемма бросила пузырек

в сумочку. – Хорошо, что ты не кладешь меня в его постель, чтобы я лично рассмотрела метку.

Гилберт неожиданно ощутил чужие призрачные пальцы у себя на голове. Кто-то брал шахматную фигурку и переставлял на поле – это было так жутко, что он с трудом удержал вскрик.

– Кто-то приказал Уинфреду умереть, – произнес Гилберт. – Кто-то манипулирует нами, тобой и мной. Прямо сейчас, я это чувствую. Ты говоришь, кому это выгодно?

Лицо Джеммы дрогнуло, словно она с трудом сдерживала слезы.

– Давай выясним это, – выдохнул Гилберт. – Сегодня, пока мы еще можем.

*** 

Джемма поднялась на третий этаж, не чувствуя под собой ступенек.

Когда она проснулась утром, то поняла: “Я самая счастливая на свете”. Мир – бескрайний, белый, розовый и золотой – плыл, неся ее на волнах. В мире не было ни тревог, ни боли – только они с Гилбертом, только их любовь. Это было чудо – ты даже мечтать о нем перестал, а оно сбылось.

Потом пришла Сибилла. Джемма верила Гилберту, но он изменился в лице, когда над головой певицы мелькнула искра. Она не дракон, значит, носит драконье дитя – с тем цинизмом, к которому Джемма привыкла в доме мужа, она подумала: ну и что, мало ли, что было до меня, в конце концов, теперь я законная жена, фра Сомерсет. Остальные могут убираться.

Но легче от этого не становилось.

Когда они приехали к дому Эттиннера, то увидев мертвого, наполовину обгоревшего ящера, Джемма ощутила отвратительный липкий ужас. Что должно было случиться, какая неведомая сила помрачила его рассудок, если старик вот так бросился в пламя? Разрушил свой дом, разорвал свою жизнь? Но рядом с ужасом шло торжество – Джемма смотрела на мертвеца, рядом с которым возились полицейские и врачи, восторг переполнял ее, и вот от этого ей стало по-настоящему страшно.

– Да, сегодня после встречи, – услышала она голос Андреа, подходя к открытой двери офиса. – Да, разумеется, я слышал об этом.

О чем он слышал, о смерти бывшего министра или о свадьбе Джеммы? Ее начало знобить: о свадьбе придется рассказать человеку, который вчера целовал ее в саду – так опаляюще, так искренне, словно вся его жизнь сейчас лежала у Джеммы на ладонях.

Она вошла в офис, прошла к своему столу, стараясь сохранять невозмутимый вид. Присев на подоконник, Андреа говорил по телефону – увидев Джемму, он кивнул ей и выглядел вроде бы спокойно и дружелюбно, но сейчас Джемма отчетливо видела: это маска.

Сбрось ее – и останется только пепел.

Ей вдруг захотелось выбежать из офиса и спуститься вниз. Возможно, Гилберт еще не уехал – Джемма сама не знала, откуда взялся этот страх. Он поднимался из ее души ледяными волнами, он был беспричинным

и оттого сокрушающим. Она села за стол, открыла ежедневник: сегодня предстояло много работы, и выступление Андреа перед теми людьми, которые вчера заставили столицу остановиться и замереть, было лишь одним из бесчисленных дел.

– Джейм.

Когда Андреа дотронулся до ее плеча, Джемма едва не подпрыгнула. “Спокойно, – сказала она себе. – Спокойно, он не убьет тебя и не съест”. Вспомнилось, как они танцевали в клубе под беспечную песенку “Пацанов”, как потом Андреа привез ее в “Мяту” и не остался.

“Кто-то манипулирует нами прямо сейчас”, – у внутреннего голоса были интонации Гилберта. В Джемме ожило то чувство, которое всегда вело ее, когда она писала статьи Макса Брайта.

Стремление к справедливости. Желание найти правду.

Это было тем, что позволяло ей жить и идти дальше.

– Привет, – откликнулась она. Показала листок с разрешением, который вечером положила на стол помощница. – Нам согласовали выступление в филармонии Гарна в три часа.

Андреа усмехнулся. Старинное здание филармонии было почти на окраине города, оно балансировало на грани прихода в негодность, и загнать туда Андреа было прекрасным решением столичной управы: кто поедет на задворки столицы в разгар рабочего дня?

– Прекрасный пример того, как можно дать и не дать, – сказал Андреа, и Джемма вдруг подумала, что это звучит двусмысленно. – Это правда, что Эттинер сам сложил свой погребальный костер?

Вчера Гилберт говорил со старым ящером, и тот не собирался умирать. Его заставили – сейчас Джемма в этом не сомневалась.

– Правда, – ответила она. Андреа дотронулся до ее волос, пропустил прядку между пальцами – прикосновение было нежным, почти любовным, и Джемма сказала себе: “Гилберт”, но за именем не было ничего. Просто набор звуков. – Я была у его дома, он… поджег дом, а потом рухнул в огонь.

Андреа усмехнулся. Отошел к столу, на котором стоял кофейник, взял чашку. “Что я так трясусь? – сердито подумала Джемма. – Он не делал мне ничего плохого. И не сделает”.

– У тебя в сумке капли карвайна, – невозмутимо произнес Андреа, и Джемме захотелось провалиться на первый этаж. – Достань, пожалуйста.

Карвайн, вот как это называется. Не чувствуя пальцев, Джемма извлекла пузырек, который ей дал Гилберт, поставила на стол. Андреа плеснул себе кофе, покосился в сторону пузырька и понимающе усмехнулся.

– Это разработка на основе сыворотки правды, – объяснил он. – Такое количество остановит мне сердце, а я этого не хочу. Зачем, Джейм?

– Как ты понял, что оно там? – спросила Джемма. Андреа должен был рвать и метать – а как еще себя вести, если человек, которому ты доверяешь, приносит яд? Но он выглядел беспечным, словно сейчас не пил кофе в своем офисе, а лежал где-нибудь на пляже.

– Чувствую запах. Однажды меня пытали карвайном, – ответил Андреа, и Джемма решила не уточнять, где и когда это было. – Не хочу повторения, не самая приятная вещь. Что ты хочешь узнать, Джейм? Вернее… что хочет узнать твой муж?