Дракон
Шрифт:
Он попытался открыть свой свет.
Он пытался… Но в этот раз ему это не удалось.
Он, бл*дь, не мог этого сделать. Не имело значения, что он говорил себе. Не имело значения, насколько внимательно за ним наблюдают. Он не мог заставить себя захотеть этого, независимо от того, чьё лицо он рисовал перед глазами. Неважно, что он говорил себе о том, почему надо это сделать.
Теперь он мог только лежать там, испытывая такую сильную боль, что ничего не видел.
Он также не думал, что испытал оргазм, но,
Его зрение затуманилось, когда он уставился в потолок.
Впервые за всё время, сколько он себя помнил, он почувствовал то страстное желание умереть, которое помнил с детства. Ему пришлось сопротивляться, как и тогда. Когда это не сработало, всё, что он мог сделать — это игнорировать данное чувство, как и тогда. Боль душила его, когда эта мысль становилась реальнее, когда его грудь сжималась всё сильнее, пытаясь раздавить его изнутри.
Он пытался вытеснить Лили из своего света. Элли…
Он снова почувствовал рядом с собой недобровольную, но не поднял глаз. Он ничего не видел, больше не знал, где находится. Он просто хотел, чтобы она ушла.
Он хотел, чтобы все они ушли.
— Реви’, — сказала она мягким, умоляющим голосом. — Реви’, милый… иди сюда.
Как с животным. Так обычно разговаривают с животным.
— Реви’, — она ласкала его руки, грудь, руки, даря ему свет. — Реви’… успокойся, брат. Все в порядке. Успокойся, брат… Успокойся.
Ее голос смягчился, стал успокаивающим. Она придвинулась к нему ближе, лёжа менее чем в полуметре от него, подпитывая его тёплым светом. Её пальцы коснулись его лица.
— Мне жаль, брат, — пробормотала она. — Мне очень жаль, Прославленный Меч. Я должна больше помогать тебе в этом. Это моя вина.
Он издал сдавленный смешок.
Дёрнувшись от её прикосновения, он почувствовал, как она отпрянула назад.
Он не смотрел на неё.
Он ни на что не смотрел.
— Разве ты не хочешь притвориться, что я — это она, милый? — она говорила тихо, осторожно поглаживая его руку, массируя мышцы пальцами. — Мы можем сделать это так же, как сделали прошлой ночью. Ты можешь использовать её имя, брат. Я не против. Ты можешь делать это, когда захочешь. Правда, правда, брат, я не возражаю. То, как сильно ты её любишь — это прекрасно…
Он покачал головой, хотя его грудь сдавило ещё сильнее.
Она продолжала массировать его тело руками, и Ревик закрыл глаза, пытаясь расслабиться, вырваться из этой темноты. По крайней мере, игнорировать это.
Как будто она почувствовала, что он пытается, её голос стал более лёгким, почти весёлым.
— Ты слышал эти слухи, брат?
Он закрыл глаза, чувствуя, как напряглись его челюсти.
— Сегодня больше никаких слухов, сестра. Пожалуйста.
Однако она улыбнулась ему, лаская его лицо и подбородок.
— Я просто задавалась вопросом, какая часть из них была правдой, — сказала она с улыбкой в голосе. Я знаю, что некоторые из них возмутительны. Все эти разговоры о комнатах, наполненных золотом и дорогими произведениями искусства. Лаборатории, заполненные элерианскими гибридами, с достаточным количеством пищи, чтобы продержаться до конца света.
Ревик моргнул, глядя в потолок, борясь с замешательством.
Прокручивая в голове её слова, он нахмурился. Его разум слегка прояснился.
— Что? — спросил он наконец, повернув голову. — О чём ты говоришь, сестра?
— Подземный отсек, брат, — сказала она по-прежнему весёлым голосом. Улыбаясь, она потёрла его живот руками, давая ему немного света. — Говорят, он простирается дальше городских стен. Что он настолько глубок, что никто не знал о его существовании. Эти истории просто безумны. Некоторые говорят, что там внизу есть лошади. Дети-видящие с бледно-белыми глазами, которые могут манипулировать предметами с помощью своего света. Комнаты и комнаты из драгоценных камней и органических компьютеров, которые могут думать и воспроизводить…
Потребовалось несколько секунд, чтобы её слова дошли до него.
Он открыл глаза, стараясь вернуть свой свет к телу.
Он посмотрел на неё и увидел, что она улыбается ему.
У китайской видящей были светло-голубые глаза с достаточным количеством зелёного оттенка, чтобы у него встал член, когда он увидел её в первый раз. К тому времени он так сильно скучал по своей жене, что выбирал недобровольных почти исключительно в зависимости от того, насколько они напоминали ему её, либо своим светом, либо каким-то элементом их физического облика.
Эта также была добросердечной.
Она также лучше большинства понимала его желание открыться им, но только при определённых условиях.
Он не хотел думать о том, сколько из этих видящих-наложниц могут знать Элли.
Он не хотел знать, так ли это, и было ли это истинной причиной её доброты к нему в отношении его жены. Он сказал им, чтобы они не говорили ему, знают ли они её. Он сказал и этой… или он был достаточно уверен, что сказал.
Но с другой стороны, он не спал ни с кем из них больше нескольких раз.
Он подумал, что его жена предпочла бы такой вариант.
Он изо всех сил пытался вспомнить то, что только что сказала недобровольная, хотя бы для того, чтобы отвлечься от хода мыслей, куда его разум всё ещё хотел отправиться. В последнее время его мысли постоянно повторялись, как своего рода форма самоистязания, мазохистский зуд, который он никогда не мог полностью унять. Пьянство не останавливало этот цикл, если только он не напивался до потери сознания.
Ревик попытался вспомнить, что привлекло его внимание.