Драконье царство
Шрифт:
Бальдульф мелькал в отдалении, то там, то тут, беспрестанно отдавая приказы и подбадривая своих воинов. Его и впрямь стоило опасаться больше чем его брата, несмотря на все его обаяние. А вернее, и благодаря последнему. Я видел, с какой верой его люди смотрели на него, и с какими воодушевлением и решимостью стеной напирали на британцев. Тут нечего было и думать отвлечься хоть на мгновенье, и я носился от одного отряда к другому, от одной случайно сбившейся кучке к другой, также ободряя их, отдавая приказы, как им поступить в этот момент наилучшим образом, и по мере возможности помогая и выручая, рубя всех, кто только из неприятеля подвернется по дороге. Кажется, я давно потерял голос, себя я уже не слышал, но они слышали и кидались вперед на врага с такой верой, что даже становилось больно. Где-то там, под холодной и одновременно яростной отстраненностью, вперемешку со сдерживаемым азартом, что находит в бою, я утешался тем, что если они и умирали, то умирали счастливыми, гордыми собою и своим королем.
Если это было им нужно, почему не дать им этого?
А что иначе? Все равно ведь — ничего хорошего и никто не вечен.
Я рассек очередного встретившегося сакса от плеча до груди, следующему воткнул меч в горло. От крови и пота было уже не продохнуть. Кей старался поначалу не отставать от меня, но явно начал выдыхаться и я оставил его временно командовать одной смешанной группой всадников и пехоты, чтобы потом забрать его оттуда и перебросить куда-нибудь еще. Но возвращаясь, я застал ситуацию сильно переменившейся. То ли Кей пробился слишком вперед, то ли саксам удалось потеснить бриттов рядом с его отрядом, и теперь их зажимали в тиски и начали отрезать. Не иначе где-то неподалеку пронесся Бальдульф. Пока Кей сражался с одним противником, к нему слева подскочил другой, невысокий, но коренастый ловкач на лохматой соловой кобылке, и косо ударил его топором. Первый удар Кей отбил щитом, но дерево щита при этом раскололось. Ответить ударом на удар он не мог, так как нападавший на него справа, именно в этот момент старался достать его мечом.
Во главе своего отряда я вклинился в напирающую волну атакующих, сперва неподатливую, а потом лопнувшую под напряжением как слишком натянутая резина. Теперь уже мы хлынули волной, окружающей истомленный отряд Кея, и на полном ходу я сбил сакса в этот момент уже почти беспрепятственно ударившего Кея топором по руке. Сакс рухнул вниз, Кей покачнулся в седле и чуть не последовал за ним. Я подхватил его и поглядел на его руку. Кровь текла ручьем сквозь прорубленный кольчужный рукав.
— Возвращайся, — сказал я ему, — теперь уже недолго.
Кей упрямо покачал головой и снова покачнулся. Ну что с ним делать?
— Перевяжите его, — приказал я двум солдатам, бывшим поблизости. Самому было все-таки как-то недосуг.
Оставалось только побыстрее со всем покончить. Я встретился глазами с оказавшимся поблизости Мельвасом, ухмылявшимся еще более злорадно и зловеще, чем перед боем, и кивнул ему.
Мельвас кивнул в ответ и с диким жутким кличем: «С нами бог!», подхваченным британцами по всей линии, ринулся за нами вперед, сметая все на своем пути. Через несколько мгновений я с опозданием удивился и задумался — какого именно бога Мельвас имел в виду, употребив это слово в единственном числе? Заподозрить его во внезапном сочувствии к христианству было бы так же странно, как увидеть его без его боевой раскраски. Но пришлось тут же выкинуть это из головы, примитивные мясорубки мало располагают к посторонним размышлениям. В какой момент Мельвас успел поймать стрелу, я уже не видел. Должно быть тогда, когда докрамсывал пехоту Бальдульфа, не успевшую организованно отойти с поля.
Напоследок нас отвлекла почти курьезная атака — на налетевших колесницах. Не ожидал, что придется всерьез с ними столкнуться. Хотя перед боем, конечно, видел, как они выстраиваются в задних рядах, но до последнего момента в сражение они не вступали. Их присутствие можно было посчитать чьим-то чудачеством. Двухколесные анахронизмы, снабженные серпами на ободах колес или косами на осях (а кто-то ведь утверждал, что скорее всего такого никогда не было и все это сказки) — они должны были быть не менее опасны для своих чем для противника, то есть для нас. Скорее, элемент простой психической атаки, и им удалось внести свою долю сумятицы.
Управляли ими невысокие жилистые возницы в ярких одеждах, а такие же как они воины, прикрываясь щитами, ловко метали во все стороны дротики, стреляли из пращей, а израсходовав все метательные снаряды, рубились мечами.
Это было что-то вроде летучего отряда камикадзе, прикрывавшего отступление армии Бальдульфа. Что такое осторожность, им было неведомо, лишь бы учинить побольше разрушений. Войска неприятеля поспешно уступали им дорогу (если успевали, кое-кто не успел, но что значит неудача единиц ради общего блага?) и, перестроившись, организованно отходили с поля.
Наши стрелки немного растерялись. Чтобы привести их в чувство, пришлось подскакать к ближайшему и выхватить у него лук. Благо, он сразу сообразил что делать, и тут же сунул мне стрелу. Развернувшись, я засадил стрелу в глаз одному из возниц. Дальше дело пошло бодрее. Особенно, когда подавая дурной пример, я рванул навстречу мчавшейся, потерявшей управление колеснице, и вонзил клинок в горло лошади. Общество защиты животных когда-нибудь выставит мне крупный счет. Если поймает. Затем пришлось перескакивать через попавшую под ноги Таранису косу, а затем я услыхал, как некто мудрый громогласно советует тем, кто находится ближе и вооружен топорами, нещадно рубить все сооружение, начиная с кос и кончая лошадьми и пассажирами. Можно еще и копья в колеса повставлять. Оказывается, этим умником по-прежнему был я. Значит, голос еще не потерял, пустячок, а приятно.
Вскоре злосчастные колесницы были безнадежно и зверски порублены и растоптаны.
Прошло немногим более пары часов с нашего разговора с Бальдульфом, как мы выиграли и эту битву. Выиграл свое сражение поменьше и Пеллинор. Может, Беовульф и был победителем чудовищ, но такое чудовище как Пеллинор, было ему пока не по зубам. Беовульф все же вышел из схватки живым, лишь отступил под воздействием непреодолимой силы. Пеллинор же, несмотря на поредевшие ряды бриттов под его началом, не отклонился со своего пути и завершил маневр, зайдя саксам в тыл. Серьезного урона он нанести им уже не мог, но сыграл свою роль в окончательной деморализации противника и скорейшем оставлении им поля битвы. Встреча с отрядом Пеллинора на другом краю поля ознаменовалась радостными криками бриттов, воочию узревших свою победу.
К сожалению, на этот раз никто не перешел на нашу сторону, по крайней мере, организованно. Войска Бальдульфа были рассеяны и отступили в относительном беспорядке только затем, чтобы потом соединиться где-нибудь еще. Хорошо еще, что местное население, за исключением именно тех, кто поддержал Бальдульфа личным присутствием и оружием, не было столь идейным, а иначе прямо и не знаю, как можно было бы назвать эту войну справедливой.
Только не говорите, что я издеваюсь.
Убедившись, что поле битвы осталось за нами, бритты некоторое время преследовали отдельные группки неприятеля, но довольно скоро оставили это, повинуясь моему приказу. Бритты ведь народ увлекающийся, терять же его по пустякам, даже в небольшом количестве (а попробуй они соревноваться друг с другом, количество может оказаться и не таким уж небольшим) было ни к чему.
Пришло время считать потери и считать оставшихся в строю. Первым делом я торжественно поприветствовал Пеллинора и убедился, что несмотря на полученное ранение он живее всех живых и даже доволен жизнью, за исключением того, что ему не удалось прихватить с собой голову Беовульфа в качестве трофея.
— Славная была битва, — серьезно сказал Пеллинор, — но этот трус, схватившись со мной, понял, что ему не выстоять, улучив мгновение спешился, подхватил с земли копье, швырнул в меня и вновь вскочив в седло умчался прочь, делая вид, что думает, будто уже поразил меня насмерть. Каков подлец!