Драконьи истории
Шрифт:
Азиль хотела было схватить его за руку, но побоялась: в ее краях за такое самовольство мужчина мог и ударить женщину.
— Не бойся, — сказал Дариан, наклонившись к ней, и ласково поцеловал. — Просто смотри.
Он взмыл в небо, покружил возле замка, явно злорадствуя: поди наведи пушки на быстрого, пусть и большого дракона! Пока корабль повернется, пока перезарядят орудия, дракон десять раз успеет улететь!
Кажется, кто-то в этом флоте сообразил нанять лоцмана, чтобы провел корабли поближе к замку. Когда первое ядро ударило в гранитную скалу пониже замка, Азиль вскрикнула от неожиданности,
Ударил еще один залп. На этот раз — картечью из небольших пушек со шхун, прятавшихся до поры до времени за скалами. Еще взлетел гарпун, но, слава всем богам, Дариан был слишком высоко.
Впрочем, ему хватило и картечи: Азиль округлившимися от ужаса глазами видела, как перепонку на крыле разрывает едва ли не в клочья. Чешую картечь не брала, но тонкое крыло… Дариан чуть не упал, с трудом выровнялся и повернул к дому. На башню он просто рухнул, истекая кровью.
— Нет, нет, только не умирай, заклинаю всеми богами, сущими и неприсущими, — бормотала Азиль, быстро перетягивая ему руку куском собственного подола. — Пойдем, мой милый, единственный, я сделаю, что смогу, только встань, я же тебя не дотащу… Забыла! Руки, добрые помощники, отнесите хозяина к нему, а я сейчас, надо воды согреть…
Тут она села на ступеньку и чуть не разрыдалась в голос. Это же ее муж умирал, ее солнечный Дариан, дар богов! Но нет, некогда было плакать, Руки быстро пронеслись мимо, показав, что муж в комнате, иди, мол, займись.
— Я дурак… — выговорил Дариан, — ай, больно!
— Картечь, — всхлипнула Азиль, выковыривая из раны застрявшие металлические осколки.
— Какой только гадости люди не придумают… Прости…
— Нет! — Азиль прижалась лбом к его здоровому плечу. — Ты прав, гадость, мерзость, когда еще я подумала, что никогда бы не смогла убить дракона, рука не поднимется, а они исподтишка…
— Не плачь… может, не помру, — через силу улыбнулся он, гладя черные волосы. — Я сам дуралей, ринулся напрямик, а там засада. Учила же прабабка со стороны солнца заходить… Мы с нею яркие, нас так не видать. А остальным лучше в темноте, они другой масти. Не плачь, хорошая моя… Поди лучше к принцессе…
Повязка быстро намокала кровью.
— Не пойду, — твердо сказала Азиль, утерев слезы. — Руки, живо еще горячей воды. Да есть вообще в этом замке хоть какие-то лекарства?! Чтобы кровь остановить?! А ну несите!
Те показали, что да, имеются, и улетучились в полной панике.
— Не умирай, — попросила она, прижавшись лбом к его лбу. — Пожалуйста.
— Я помню, ты сказала, что тогда тоже умрешь.
— Да. Как угодно. Могу зарезаться, могу с башни прыгнуть, тут высоко. Но я лучше с тобой вместе… Яд есть.
— Не глупи! — Дариан привстал и охнул от боли, случайно опершись на раненую руку. — Перестань! Ты такая молодая и красивая!
— Я твоя жена. — Азиль вдруг выпрямилась и прищурилась. — Я пойду с тобой. Я буду с тобой. Всегда и всюду.
— Да не умру я, — выговорил он, снова вспомнив дедушку Бриана. — Больно очень, конечно, все крыло издырявили, паскуды… извини…
— Кровь не останавливается, — сказала она. — Я сейчас. Надо заварить чего-ничего. Что ты смеешься?
— Так прабабушка говорит, — несмотря
Азиль фыркнула и вышла.
— Ты принцессу голодом не умори! — крикнул ей вслед Дариан. То, что он услышал в ответ, не смог бы повторить даже в темноте и под одеялом. Смысл заключался в том, что принцесса может хоть удавиться, хоть в окно выброситься, но Азиль будет дневать и ночевать у постели мужа. Правда, форма, в которой высказала это девушка, заставляла задуматься. — Точно, история идет по кругу!
К вечеру кровь унялась, и хоть Дариан очень ослабел, встать мог, пусть и с помощью Рук.
— Ну перестань ты пичкать меня этой дрянью! — взмолился он, когда Азиль впихнула в него очередную ложку своей стряпни. — Не могу больше, клянусь! Я почти не ем, когда болен, не лезет в меня, да и прабабушка говорит, что лучше поголодать, чем так мучиться! Прошу, отнеси это принцессе, пусть подавится!
— Это, значит, я так скверно готовлю? — тихо спросила Азиль. Прабабушка Эдна на ее месте встала бы, уперла руки в бока и громыхнула так, что все семейство присело бы. — Извини. Я исправлюсь. Я должна быть хорошей женой.
— Ты что? — с испугом спросил Дариан. — Азиль, я не ругал тебя, ты готовишь отлично, хоть и непривычно, но не могу я есть, когда мне плохо, вот честное тебе слово даю. Прости, если обидел…
— Ничего. Ты же мужчина, а женщины обязаны терпеть, если муж недоволен.
— Что-о?! — От возмущения он снова привстал и упал на подушку, выругавшись. — Прабабушка с матерью и тетками вернутся, им скажи, кто тут должен терпеть! Муж обязан сделать так, чтобы в доме было тепло и светло, припасов натаскать, чтобы кладовые не пустовали, а распоряжаются всем — женщины.
— Но ведь и у нас так, — недоуменно ответила Азиль, присев рядом. — Мужчины охотятся, а женщины хранят очаг. Разделывают дичь, готовят, убирают, смотрят за детьми… В чем разница?
— Да я сам не пойму, — сказал он. — Вроде и у нас так, и у вас… Хотя погоди, попробуем по-другому… Вот вернулся твой отец, скажем, с охоты, усталый и голодный, что сделает твоя мать?
— Снимет с него сапоги, усадит и подаст холодного квашеного молока, — удивленно сказала Азиль, — у вас не пьют такого, но оно вкусное, правда. Потом соберет на стол, принесет переодеться, а сама пойдет с дочерьми снимать с туши шкуру, рубить мясо и готовить его, пока муж отдыхает. А что? Что ты смеешься?
— Да я просто представил, как мой, к примеру, отец этак вот попробовал бы обойтись с нашими женщинами! — Ему больно было смеяться, он придерживал раненую руку другой. — Ух и погнали бы его по кочкам!
— Как это?
— Так. Сам приволок тушу какую-нибудь, отдохнешь, сам и разделывай. Конечно, муку там или что полегче хозяйки разберут да разнесут по кладовым, птицу ощиплют, рыбу почистят, Руки помогут, но большая добыча — это для хозяина. Ну а уж приготовить — тут они мастерицы… Правда, — сознался Дариан, — проще так сожрать, чем тащить, свежевать… Но ведь и детям мяса хочется, куда денешься? Приходится… Ты опять плачешь? Ну что такое? Не умираю я, не бойся. Больно, конечно, но заживет. У прадеда хуже было, прабабка тайком рассказала, и ничего, до сих пор летает…