Драконово семя
Шрифт:
Мы двигались вперед. Я радовался, что люди идут ко мне, сыну короля, для решения насущных проблем и мне пока хватает силы и доброй воли помогать им. Каждую встречу и каждое новое впечатление я принимал с таким восторгом, будто это был первый день путешествия. Если мой второй гонец жив, мы встретимся с ним через два года, то есть на сорок шестом году пути. Так и случилось. К моему глубокому удивлению, он тоже привез мне с заставы пакет писем из столицы. Они были отправлены через два года после того, как я ее покинул. Как отец рассчитал, чтобы почтарь со вторым пакетом прибыл на заставу незадолго до появления там моего второго посланника? Видимо, он знал, где находится край королевства, и понимал, куда и когда я буду посылать гонцов. Я не стал читать этих писем, потому что среди них не было послания одного-единственного человека, который
Жизнь моя приобрела наконец смысл и конкретные очертания. Я жадно впитывал новые впечатления. Вокруг была моя страна, и в ней жил мой народ. По мере нашего продвижения на восток среди жителей королевства стало появляться все больше подданных с раскосыми глазами. Это происходило, наверное, оттого, что им приходилось дольше смотреть на солнце. Тем не менее можно было не сомневаться в том, что это мои подданные, потому что одевались они как люди столицы, разве что беднее, говорили на моем языке, принимали меня как королевского сына и обращались со своими просьбами. Я смотрел на своих спутников, на себя в зеркало – мне казалось, что мы тоже стали немного раскосыми.
Дальше все было понятно: появились третий и четвертый гонцы, они прибыли вовремя и привезли пакеты с письмами, которые я тоже не стал читать. Это случилось на сорок восьмой и пятидесятый годы наших странствий.
Моя миссия близилась к завершению – через пять лет я должен достигнуть границы моего королевства. Все мои спутники устали от такой жизни и раньше времени состарились – мы пятьдесят лет покрывали каждый день по восемьдесят верст, не больше, но и не меньше, а если и останавливались где-то, то старались в последующие дни наверстать упущенное. Нужно ли посылать шестого гонца? Мне не найти уже всадника, который смог бы двигаться в полтора раза быстрее моего эскорта. А отыщи я, паче чаяния, такого – самого сильного, самого верного, – он отправился бы в путь и вернулся ровно через четыре года. Это если бы у него все шло как в математической задаче: из пункта А в пункт Б…
Но жизнь не школьная задачка, все может пойти совсем по-другому. А что, если четыре года спустя гонец прибудет на место встречи и не найдет меня? Лишь увидит на горизонте огни нашего лагеря и подумает: в чем причина, почему принц прошел за четыре года меньше обычного? Мой верный гонец войдет в палатку с пакетом нелепых, никому уже не нужных писем в руках и остановится у входа, увидев своего сюзерена, неподвижно лежащего на походной койке. По правую и левую руку от меня будут стоять два солдата с факелами в руках. И вся нечеловеческая скачка моего посланника окажется напрасной. Все может случиться – нет, шестого всадника никуда отправлять не надо!
Через два года прибыл последний, пятый всадник – тоже с письмами. На него была вся моя надежда, когда-то он был самым главным. Теперь стало ясно: этого гонца можно было не посылать. Следует, однако, признать, что он совершил настоящий подвиг: путь пятого всадника оказался короче других, но, уходя на задание, он был намного старше тех, что покидали лагерь совсем молодыми или зрелыми, полными сил мужчинами. О твоем подвиге, мой друг, я не забуду всю оставшуюся жизнь!
Прошло еще три года, и мы увидели красный песчаный берег и безбрежное синее море. На берегу была застава с флагами нашего королевства. Отмеренные мне пятьдесят пять лет после выхода из ворот столицы почти истекли. Я уже не мог ни идти, ни ехать на лошади. Меня везли в специальной карете, но я строго следил, чтобы группа каждый день неизменно покрывала расстояние в восемьдесят верст. Четыре офицера заставы встретили меня и оказали необходимые почести. Всадники эскорта помогли снять кольчугу, кирасу и меч с пояса – верные железные друзья больше мне не понадобятся; я просто сидел в кресле на берегу и смотрел на море и небо. Дневное светило за моей спиной готовилось к ночи, на вечернем небе можно было разглядеть свет Венеры и четырех звезд. Венера, казалось, улыбалась мне и говорила о любви, а звезды – о четырех добродетелях: мудрости, справедливости, мужестве и умеренности. Я взглянул на старшего из офицеров заставы: он показался мне похожим на Катона Младшего Утического, величественного стража Чистилища.
Подошли рыбаки, и я спросил их, чье это море.
– Это море вашего королевства, – ответили они.
– А далеко ли оно простирается и есть ли ему конец?
– Мы не знаем, есть ли ему конец, никому из нас не удавалось добраться на лодке до противоположного берега или увидеть его.
– А встречали вы когда-нибудь рыбаков с другого берега?
– Нет, – ответили рыбаки, – никогда такого не было.
«Значит, это не граница государства, – подумал я. – А застава стоит здесь просто потому, что ее нельзя поставить на море».
– Приходили к вам еще какие-нибудь письма? – спросил я офицеров.
– Писем больше не было, – ответил один из них. – Но три луны назад пришла депеша с новостями из столицы.
Он назвал дату, когда ее отправили сюда, это произошло через восемнадцать лет и четыре луны после того, как я покинул свой дом. В депеше говорилось, что мой брат, коронованный после смерти нашего отца, скоропостижно скончался и ушел в мир иной, власть и корона перешли его сыну.
Я поблагодарил своих спутников, раздал им все, что у меня было, и распустил отряд. Мне самому придется остаться здесь, потому что, скорее всего, я уже не переживу эту ночь. Позвав офицеров заставы, я передал им тяжелую шкатулку и сказал:
– Сюда, к вашей заставе, приближается отважный рыцарь, прекрасный принц нашего королевства. Возможно, он направит вам гонцов, чтобы узнать, где застава, или сам прибудет в сопровождении свиты. Вручите ему или его гонцам шкатулку с письмами. Что передать на словах? Ничего не надо передавать, все уже здесь. Впрочем, я, пожалуй, напишу ему еще одно письмо.
Мне вспомнилось послание отца – я получил его на сорок четвертом году моих странствий, но только сейчас, по прошествии еще одиннадцати лет, осознал, что он хотел мне сказать. И вот что я написал тому, кто шел вслед за мной: «Мой сын, единственная услада моего сердца. Ты, наверное, задаешься вопросом, что заставило меня выбрать и пройти путь, в пять раз больше расстояния до Луны, и как этот путь разместился на нашем небольшом и уютном земном шарике. Хотелось бы мне самому ответить тебе, но нам, увы, не суждено встретиться. Сколько отпущено моему сыну – пятнадцать, двадцать, двадцать пять лет? Каждому отмерено свое, и ты придешь сюда в последний день своей жизни. А я не смогу ждать ни двадцать пять, ни двадцать, ни пятнадцать лет, ни даже один год – моих сил хватит только на одну эту ночь. Буду смотреть в звездное небо и думать о тебе. Может быть, мне удастся встретить еще один восход солнца. Если до тебя дойдет это письмо, значит, ты совсем близко, значит, ни за что уже не повернешь назад и обязательно достигнешь края нашей земли. И потому настала пора сказать тебе главное. Ты должен понять, что мой старший брат, твой уважаемый дядя, к сожалению, так и не смог стать настоящим королем, а его коронованный и, возможно, весьма достойный сын тоже, видимо, им не станет. Я ухожу, и из тех, кто по-настоящему принял это королевство и копытами своих коней измерил его, остаешься только ты. Ты один и есть настоящий хозяин этой земли».
«Поймет ли сей славный муж, что означает “стать хозяином земли”? – подумал я. – Почему нет? Его безрассудный предшественник разобрался, и он сможет – в особенности если проявит интерес к смыслу и скрытой поэзии уравнения Дирака».
Положив письмо в шкатулку и вручив ее офицерам заставы, я почувствовал, что сделал все необходимое. Мне теперь не о чем жалеть. Интересно, как получилось, что отец, достигнув в свое время края нашего государства, сумел вернуться домой, а потом еще успел вместе с матушкой родить кучу мальчишек и девчонок и меня в их числе? И еще вопрос: если его нет теперь в столице королевства, то где он? Не отец ли прислал Венеру и четыре ночных звезды, чтобы поддержать меня в трудную минуту?
На душе было легко и радостно: вспомнилась веселая концовка песни о Мальбруке:
Четыре офицера, миротон, миротон, миронтень,Четыре офицера за гробом шли его.Один его кольчугу, миротон, миротон, миронтень,Один его кольчугу, другой кирасу нес.А третий – меч булатный, четвертый – ничего!Только сейчас я понял, какую счастливую жизнь прожил. Они были правы, мои домочадцы, это действительно песенка обо мне:
Теперь мы все пропели, миротон, миротон, миронтень,Теперь мы все пропели и песне той конец!