Драконовы сны
Шрифт:
Бликса, разинув рот, смотрел куда-то в сторону стола.
— Это… — пролепетал лудильщик и указал рукой. — Доска…
— Что «доска»?
— Доска… шевелится.
Рудольф мгновение стоял, соображая, что к чему, затем метнулся к столу.
— Телли! — вскинулся он, — кто передвинулся?
Тот вгляделся в костяные фигурки. Поднял на старика растерянный взгляд.
— Дракон… вроде бы.
— Точно — дракон?!
— Ну… вроде бы.
Все посмотрели на Рика — тот спал, как ни в чем не бывало.
Рудольф, пошарил под стойкой и вынул из коробки кусок мела. Аккуратно пометил на доске все клетки, где стояли фигурки, вытер пальцы о накидку и, ни слова не говоря,
— Как думаешь, Рудольф, они вернутся?
— Нет, — сказал старик, косясь на Рика, — но я бы не советовал тебе всякий раз надеяться на чудо. Дом они поджечь не смогут, но ходить по городу одному теперь опасно. Дракон, конечно, вещь хорошая, но кто знает, что у него на уме… Жуга ведь учил тебя драться? Ты сможешь за себя постоять?
Телли молча поднял травников посох, повертел его в руках. Теплое шероховатое дерево уверенно лежало в ладонях. Рудольф был прав. Неважно, что он говорил сегодня — все те слова, что были брошены в толпу, наверное не имели никакого смысла, так — причуда детского ума…
«Что будут стоить тысячи слов, когда важна будет крепость руки?».
Тил помедлил в нерешительности, отмерил посох себе по росту, наступил ногой и с треском отломил излишек. Посмотрел на Бликсу, на Рудольфа. Те смотрели на него. Он понял, что должен что-то им сказать, и ничего не смог придумать, кроме как ответить:
— Да. Смогу.
B таверне воровская шайка
Всю ночь играла в домино.
Пришла с яичницей хозяйка;
Монахи выпили вино.
На башне спорили химеры:
Которая из них урод?
А утром проповедник серый
B палатки призывал народ…
Тил замедлил шаг. Навострил уши. Забавная песенка, которую с непонятной грустью кто-то пел на рынке, странным образом напомнила мальчишке о событиях в корчме, хотя там не было ни домино, ни этих самых химер, ни хозяйки с яичницей, а при словах: «А утром проповедник серый» Телли почему-то представлялся вовсе даже и не проповедник, а тогдашний парень с факелом. Он подошел поближе и стал проталкиваться сквозь толпу.
На рынке возятся собаки,
Менялы щелкает замок.
У вечности ворует всякий,
А вечность — как морской песок.
Он осыпается с телеги, —
Не хватит на мешки рогож.
И, недовольный, о ночлеге
Монах рассказывает ложь.
Бродячая труппа возвела среди рынка дощатый помост и теперь давала на нем представление. Какой-то парень пел, аккомпанируя себе на маленькой девятиструнной лютне, другой, взяв длинный шест, вытворял на канате, натянутом меж двух столбов, всякие ловкие штуки. Еще один — черноволосый и высокий здоровяк, одетый лишь в короткие синие штаны, работал силу — подбрасывал и вновь ловил большие гири, скручивал узлом бочарные ободья, руками разгибал подковы, а после, когда на помост выбежала невысокая гибкая девушка, оказавшаяся акробаткой, с ней в паре стал проделывать разные другие фокусы, подбрасывая и ловя теперь уже ее. Хрупкая девичья фигурка в его руках казалась игрушечной — так бережно и ловко он с ней обращался. Обнаженные мускулы его блестели от масла и пота. Чуть в стороне стоял speel-wagen — крытый разукрашенным холстом возок бродячих акробатов, и там же теплилась жаровня. Телли невольно поежился при взгляде на нее — сам он мерз. Мерз постоянно, каждый день и каждый час. От травника в доме остался овчинный
Прошло три дня после всего, что случилось у дома Рудольфа. Тил теперь все время был настороже. Однако мстить им горожане не спешили.
— Чего ж ты хочешь? — хмыкнул старьевщик, когда Телли спросил его об этом. — Если к униженью добавляется страх — тебя поневоле начинают уважать.
Подобное уважение, однако, оказалось штукой неприятной — у булочника, у аптекарей, у рыночных торговцев, у всех других, с кем Телли приходилось иметь дело, проскальзывала в общении с ним какая-то холодная опасливая вежливость. Продукты им исправно отпускали, как за деньги, так и в долг, но шли дни, и Тил все чаще стал замечать, что торговцы при его приходе замолкают и косятся в сторону.
Потом он к этому привык.
Спервоначалу, выходя в город, мальчишка брал с собою посох, надеясь, что это придаст ему уверенности и удержит недругов от нападения, однако вскоре отказался от этой идеи. Для этого требовалось нечто большее, чем просто умение им владеть — требовалась привычка, и если травник очень даже запросто мог расхаживать с посохом по городу, то белобрысый паренек с оттопыренным левым ухом выглядел с дубинкой в руках по меньшей мере глупо. Он думал было завести себе свинчатку, как у Румпеля, но драться со свинчаткой Телли не умел — манера боя, которой обучил его Жуга, почти всегда брала в расчет открытую ладонь, а переучиваться не хотелось, и Телли перестал таскать посох с собой.
Дракончика от греха подальше он теперь тоже оставлял дома. Вдобавок, ко всем заботам Телли вдруг добавилась еще одна — Рик заболел. Причем, не просто занемог, а заболел серьезно, так, что перестал есть и даже к воде не притрагивался. Даже любимое лакомство — копченые селедочные головы — оставляло его равнодушным. Кожа его подсохла, потеряла чистоту и блеск, на спине мосластым гребнем проступил хребет, крылья обвисли, глаза затянула мутноватая серая пленка. Уже не вставая, Рик день за днем молча лежал у камина, тусклыми глазами глядя в пламень угольков, и только изредка вздыхал.
Рудольф ни слова не сказал по этому поводу. А вот Бликса, похоже, уже поставил на дракошке крест.
— Может, прикончим его, пока не поздно? — предложил он Телли как-то раз. — А за шкуру, глядишь, и выручим чего…
— Лучше тебя прикончим, — огрызнулся тот, — за твою шкуру больше дадут!
— Ну, ну, не кипятись. Я ж как лучше хотел… А может, это у него от того, что он огнем плевался?
— Не знаю. Может быть. Отстань.
Бликса с каждым днем все быстрее шел на поправку. Телли приволок от Людвига мешок с его «струментом», и теперь лудильщик снова ходил по дворам, починяя посуду, подсвечники и прочую утварь. За то время, пока он валялся в доме у Рудольфа, работы накопилось предостаточно, и без заработка Бликса возвращался редко. Жить он пока предпочитал у старьевщика, не без оснований опасаясь мстительных горожан.
— Конечно, я тут, в этой заварухе, вроде, как и не при чем, — примостившись у огня с паяльником и взятой на дом работой, рассуждал он. — Но при встрече с медвежьим капканом поди-ка объясни, что ты не медведь! Разбираться не станут. Я уж лучше тут пока… Не возражаешь, Руди?
Рудольф не возражал, тем более, что лишние деньги вовсе не были помехой. В доме теперь было не на что даже купить угля, Бликса с Тилом раздобыли старую двуручную пилу и распилили на дрова упавший тополь. На первое время должно было хватить, хотя лудильщик уже стал присматриваться к окружавшим дом развалинам.