Драконы Вавилона
Шрифт:
— А чего было искать, вот она.
Чуть-чуть присмотревшись, Вилл различил в темноте смутный силуэт своей тети. Слепая Энна испуганно дернулась, словно ощутив его взгляд; судя по голове, чуть наклоненной набок, она внимательно вслушивалась в разговор. Виллу даже показалось, что она, как любопытный зверек, насторожила уши.
— Тетушка, — начал он.
Слепая Энна в голос завыла от страха, заслонила, как от сглаза, свое лицо фартуком и убежала в темные глубины дома.
— Подожди… — Ошеломленный ее реакцией Вилл вскочил на ноги. — Да
Он не знал, что и сказать, и вдруг, к своему полному смущению, расплакался, как когда-то в детстве. И тут же Агнес, будто только того и ждавшая, сказала громким командным голосом:
— Ладно, теперь все мужчины-старейшины могут удалиться. Мы проведем этот совет в узком женском кругу.
— А ты не зря это? — гулко пророкотал Мрачный Тип. — Без нас ты лишишься права принуждения.
— Он заплакал, — напомнила Агнес. — Так что мы обойдемся без принуждения, одним убеждением.
Со многими вздохами, недовольным ворчанием и шарканьем стульями Папаша Костлявый Палец, и Плоскопят, и оба Ночных Ходильца, и Ральф Перевозчик потянулись вслед за Мрачным Типом на выход. Добрейшая Анни Чехарда вынула из рук Вилла совсем позабытую им чашку.
— Похоже, она тебе ни к чему, — улыбнулась старушка. — Ты и глотка так и не отпил.
Вилл молча кивнул.
— Вы только взгляните на этого мальчика. — Она погладила Вилла по всклокоченным вихрам, — Беленький и пушистый, как одуванчик, и так же готовый в любую секунду потерять свою голову. Сердце рвется, глядя на таких героев, младших сыновей и блаженненьких дурачков. На тех, кто безудержно рвется защитить этот мир от всех напастей, даже не пытаясь задаться вопросом, да хочет ли мир, чтоб его спасали, и не думая о неравенстве сил — (Прочие советницы согласно заквохтали.) — Жаль, что придется его изгнать.
— Что? — пораженно вскинулся Вилл.
— Здесь нет для тебя места, — пояснила Анни. — Ты же видел свою тетю. Бедняжка от тебя в диком ужасе.
— Да если б она одна, — пробормотала ведьма-яга, — а то ведь все, все и каждый.
Ни одна из прочих старух не стала ей перечить.
— Но я же убил дракона! — крикнул в отчаянии Вилл. — Я свершил для вас деяние, непосильное и всем вам вместе!
— Это совершенно ни при чем, — улыбнулась Анни.
— Как это ни при чем?
— А вот так, милый мой, и ни при чем. В том-то, собственно, все и дело.
— Я никак не…
— Вопрос не в том, что ты сделал, а в том, какой ты есть, — заговорила Черная Агнес. — Ты презираешь и нас, и то, как мы живем. Ты не можешь, не способен видеть в нашей жизни хоть что-то хорошее, наши глупости и промахи застят тебе глаза. Ты полон гнева и нетерпения и рвешься что-нибудь сделать, но в то же время ты молод и не набрался еще мудрости, а здесь у нас нет никого, кто мог бы эту мудрость тебе преподать. Хуже того, ты и не принял бы такое обучение ни от кого из нас. Так что выхода нет. Ты должен покинуть деревню.
Каждое сказанное ею слово было чистейшей правдой, и Вилл не мог
— Но куда же я теперь? — спросил он с отчаяньем.
— Увы, — пожала плечами Агнес, — это не моя проблема.
4
ПЕСНЯ КОСЫ
Уйти из деревни, конечно же, пришлось, и первые дни все было спокойно. Вилл пошел на юг по приречной дороге, а когда болотистые берега стали круто подниматься, свернул вместе с дорогой налево и пошел по ней на восток, петляя между фермами и все больше удаляясь от реки. Время от времени ему удавалось немного подъехать на возу с сеном или на тракторе, а иногда даже побатрачить на какого-нибудь фермера и получить в оплату хороший, сытный ужин. А так он кормился тем, что земля пошлет, и купался при свете небесных светильников, звезд в темных загадочных прудах. Когда ему не удавалось найти подходящий амбар или незапертый сарай со всякой хозяйственной всячиной, он заворачивался для защиты от клещей в свой видавший виды плащ и залезал под стог душистого сена. Все эти мелкие хитрости и уловки не представляли для него, деревенского фея, ни малейших трудностей.
А вот настроение его все время менялось. Иногда эта новая, вольная жизнь, сменившая тоскливое однообразие старой, вызывала у него бездумное ликование. А иногда он мрачно замышлял грядущее возмездие изгнавшей его деревне, рисовал в уме картины кровавые и сладостные. Занятие крайне постыдное, потому что главным виновником всех его злоключений он же сам и был, а все прочие жители деревни были такими же, как и он, безвинными жертвами принесенного войною дракона. Но он не умел распоряжаться своими мыслями, а потому начинал в такие моменты сам себя щипать, кусать и царапать, истязая свою плоть, пока приступ черной ярости не проходил.
А затем как-то утром вдруг оказалось, что все дороги запружены народом. Это было вроде фокуса, когда ладонь на мгновение накрывают легким шелковым платком, а затем платок сдергивают и на недавно пустой ладони удивленным зрителям предстает клубок извивающихся червей. Когда Вилл засыпал, дороги были совершенно пустые, и всю эту ночь ему снилось море. Он проснулся от непонятных бормочущих звуков, а когда вылез из-под скирды, с удивлением обнаружил, что это голоса, бессвязные разговоры смертельно уставших людей, пришедших из невесть какой дали и идущих куда-то очень далеко.
Вилл стоял у дороги, глядя, как течет по ней река обветренных, пропыленных странников, и тщетно пытаясь высмотреть среди них какое-нибудь знакомое или хотя бы чем-то интересное лицо. Тщетно — пока он не увидел, как женщина, чья голая грудь и зеленый шарф надежно свидетельствовали о ее высоком звании ведьмы, сошла с дороги, устало уронила свой рюкзак и села на камень. Вилл подошел к ней, церемонно поклонился и столь же церемонно заговорил:
— Достопочтенная госпожа, я жажду припасть к хрустальному роднику твоей мудрости. Кто эти, здесь идущие? Куда они все направляются?