Драконы зимней ночи
Шрифт:
— Хума! — встрепенулся Стурм, сидевший позади Гилтанаса. Рыцарь греб размеренно и неутомимо — и за себя, и за эльфа с гномом. — Пожалуйста, расскажи нам о Хуме!
— Расскажи, — улыбнулся Гилтанас.
— Что ж… — Сильвара покраснела еще пуще и, откашлявшись, начала: — Каганести рассказывают об этом так… На закате войн с драконами, рыцарь Хума путешествовал из страны в страну, пытаясь хоть чем-нибудь помочь людям. Но, к великому своему горю, видел, что не в его силах было остановить разрушение и смерть, которые приносили на своих крыльях драконы. И тогда он обратился к Богам…
Сильвара покосилась на Стурма. Тот утвердительно кивнул головой:
— Все верно. И Паладайн ответил
— Мой народ знает, — тихо ответила Сильвара. — Ибо, преодолев бесчисленные опасности и испытания, Хума вышел вслед за Оленем в тихую рощу — здесь, на Эрготе. Там его встретила женщина, столь же добродетельная, сколь и прекрасная. Она говорила с ним и нашла слова, облегчившие его боль. Они с Хумой полюбили друг друга, но еще много месяцев она отвергала все его клятвы и лишь потом, не выдержав огня, бушевавшего в ее сердце, ответила на его любовь. И счастье их было подобно серебряному лунному свету в страшной ночи…
Сильвара умолкла, невидяще глядя куда-то вдаль. Потом рассеянно коснулась грубой ткани, в которую было завернуто Око Дракона, лежавшее у ее ног.
— Продолжай же, — попросил Гилтанас. Молодой эльф уже и не притворялся, что гребет, и сидел неподвижно, зачарованный красотой Сильвары и музыкой ее голоса.
Сильвара вздохнула и, выпустив уголок ткани, устремила взгляд за реку, туда, где темной стеной стояли леса.
— Недолгим было их счастье, — тихо продолжала она. — Ибо женщина та хранила страшную тайну: вовсе не к роду людскому принадлежала она. Она была драконицей, и лишь волшебство придавало ее телу видимость женского. Но Хуме она солгать не могла: она слишком любила его. Ужасаясь, открыла она Хуме свое естество, явившись ему однажды ночью в своем истинном облике, в облике серебряной драконицы. Жизнь была не мила ей; она надеялась, что Хума возненавидит ее или даже убьет. Но рыцарь, увидевший перед собой лучезарное, великолепное существо, тотчас признал в нем благородный дух женщины, которую полюбил. Тогда она вновь обернулась женщиной и обратилась с молитвой к Паладайну, прося оставить ее навеки в женском обличье. Она готова была отказаться и от способности к волшебству, и от долгого драконьего века, лишь бы полностью принадлежать Хуме… жить в его мире…
Сильвара опустила ресницы; на лице ее было страдание. Гилтанас, смотревший на нее во все глаза, недоумевал, почему так волновала и мучила ее эта старинная повесть. Наклонившись вперед, он коснулся руки Сильвары. Девушка вздрогнула, точно дикий зверек, и отшатнулась так резко, что закачалась лодка.
— Прости, я совсем не хотел испугать тебя, — виновато проговорил Гилтанас. — Но что же было дальше? Что ответил ей Паладайн?
Сильвара глубоко вздохнула.
— Паладайн пообещал исполнить ее желание… но с одним условием, и страшным было это условие. Он открыл перед ними будущее, и они увидели: если она останется драконицей, им с Хумой даровано будет Копье и силы для победы над драконами Тьмы. Если же она сделается человеком, они с Хумой будут жить долго и счастливо как муж и жена — но власть над миром обретут силы Зла. Тогда Хума поклялся отдать все — даже свое рыцарство и свою честь — за счастье вдвоем с любимой. Но свет померк для него при этих словах, и, плача, он понял, какой ответ даст. Нельзя, чтобы драконы Тьмы правили миром… А серебряная река, говорят, возникла из слез несчастной драконицы, которые она пролила, когда Хума покинул ее, отправившись на поиски Копья…
— Хорошая сказка, только уж больно печальная, — зевнул Тассельхоф. — Ну и что, вернулся к ней Хума? Как там насчет счастливого конца?
— Историю Хумы счастливой не назовешь, — сказал Стурм, неодобрительно хмурясь. — Он с величайшей славой пал в битве: сразил предводителя драконов, но и сам получил смертельную рану. Я слышал, однако, — добавил рыцарь задумчиво, — что в последний свой бой Хума летел верхом на Серебряной Драконице…
— Тот рыцарь в замке Ледяной Стены тоже сидел на серебряном драконе! — радостно встрял Тас. — И он отдал Сту…
Рыцарь немедленно ткнул его в спину, и кендер запоздало припомнил, что это было вроде как секретом.
— Серебряная Драконица? — пожала плечами Сильвара. — Не знаю. Мой народ вообще-то немного знает о Хуме. Он, в конце концов, был человеком. Я думаю, и легенда-то сохранилась у нас потому лишь, что связана с рекой, которую мы любим, которой мы доверяем своих умерших…
Тут один из Каганести указал пальцем на Гилтанаса и резко сказал что-то Сильваре. Гилтанас, ничего не понимая, вопросительно посмотрел на нее, и девушка улыбнулась:
— Он спрашивает, действительно ли ты слишком знатен, чтобы грести? В этом случае вашему сиятельству предоставляется плыть…
Гилтанас улыбнулся в ответ. Щеки молодого вельможи вспыхнули, он поспешно подхватил весло и взялся за работу.
К концу дня даже Тассельхофа вновь засадили грести, но, несмотря на все их усилия, лодки медленно и с трудом продвигались вверх по реке. Ко времени вечернего привала у каждого болели все мышцы, а на руках кровоточили мозоли. Сил едва хватило на то, чтобы втащить лодки на берег и укрыть их в кустах.
— Как ты думаешь, мы оторвались от погони? — устало спросила Лорана у кузнеца.
— Смотри сама, — Терос указал вниз по течению.
В сгущавшихся сумерках на воде были едва различимы темные точки. Они были еще далеко, но Лоране сделалось ясно — хорошенько выспаться не удастся. Между тем один из Каганести тоже подошел к кузнецу и что-то сказал ему, указывая назад. Терос кивнул.
— Не волнуйся, до утра нам ничто не грозит, — сказал он Лоране. — Им тоже придется причалить. Никто не дерзает плавать ночью по этой реке, даже Каганести, наизусть знающие каждую излучину и каждый топляк… Еще он говорит, что мы заночуем здесь, на берегу, ибо ночами по лесу бродят странные существа — люди с головами ящериц. Завтра мы постараемся уйти как можно дальше на лодках, но скоро нам придется расстаться с рекой и идти пешком…
— Спроси его: не поможет ли нам его племя отделаться от Квалинести, которые нас преследуют? — обратился к Теросу Стурм. — Мы ведь пойдем по их землям…
Кузнец говорил на языке Диковатых Эльфов с изрядным акцентом, но, по-видимому, понятно. Каганести выслушал его и покачал головой. Он выглядел настоящим дикарем, и Лорана начала понимать, почему ее племя считало этот народ чем-то вроде животных. Черты лица его изобличали давнюю примесь человеческой крови, и, хотя борода у него и не росла — для этого доля человеческого в нем была слишком мала, — этот эльф живо напомнил ей Таниса. Та же быстрая, решительная речь, такое же сильное, мускулистое тело, такие же выразительные жесты… Воспоминания нахлынули на нее, вынудив отвернуться.
— Он говорит, — переводил тем временем Терос, — что Квалинести, следуя требованиям этикета, должны будут обратиться к старейшинам с просьбой о позволении войти в их земли, чтобы разыскивать нас. По его словам, старейшины скорее всего разрешат, а может быть, еще и помощь предложат. Присутствие на Южном Эрготе людей устраивает их еще меньше, чем нашествие других эльфийских племен… Более того, — медленно проговорил Терос, — он ясно дал мне понять: все, что они для нас сейчас делают, они делают из благодарности за мои прежние заслуги и еще ради того, чтобы помочь Сильваре.