Драконы
Шрифт:
— Да. Покой, тишину, уединение…
— Я мог бы показать тебе драконов в их прекрасных тихих, спокойных, уединенных убежищах. Ты могла бы научиться говорить с ними на их языке.
— Я и на своем-то не умею как следует говорить. И я ненавижу равнины.
Она уцепилась за льдину, глядя на приближающийся берег.
— Мир — это всего лишь остров, окруженный драконом звезд и ночи.
Она покачала головой, не осмеливаясь взглянуть на него:
— Нет, не буду тебя больше слушать. Вспомни, что случилось, когда я в последний раз слушала твои сказки.
— Ты всегда слушаешь саму себя, — сказал он.
Серые волны повернули льдину, направляя
Орсон Скотт Кард
ЗАДИРА И ДРАКОН [10]
Орсон Скотт Кард родился в 1951 году в Ричленде, штат Вашингтон, детство и отрочество его прошли в Калифорнии, Аризоне и Юте. Помимо писательской деятельности, Кард проводит занятия и семинары, осуществляет постановку спектаклей и преподает английский в Университете Южной Виргинии. Обладатель четырех премий «Хьюго», двух премий «Небьюла», восьми премий журнала «Locus» и Всемирной премии фэнтези, Кард написал более сорока романов и шестидесяти пяти рассказов. Наиболее известны его научно-фантастические романы «Игра Эндера» («Ender's Game»), «Тень Эндера» («Ender's Shadow»), «Голос тех, кого нет» («Speaker for the Dead») и фэнтезийная серия «Сказания о мастере Элвине» («The Tales of Alvin Maker»), которую открывает роман «Седьмой сын» («Seventh Son»). Кард также пишет романы в жанре магического реализма, произведения на основе библейских сюжетов, документальные книги, стихи, пьесы и сценарии. Среди множества сборников его рассказов можно выделить «Карты в зеркале» («Map in a Mirror») и «Собиратель грез» («Keeper of Dreams»), подводящие определенную черту в литературной карьере писателя. В начале 1980-х Кард выступал в качестве составителя двух антологий о драконах: «Драконы света» («Dragons of Light») и «Драконы тьмы» («Dragons of Darkness»). Недавно вышел новый роман «Тайная империя» («Hidden Empire»). В ближайших планах автора молодежный роман «Задира и дракон» («Bully and the Beast»), основанный на повести, представленной ниже.
10
Пер. И. Иванова
Паж, запыхавшись, вбежал в графские покои: он давно уже не опаздывал на хозяйский зов. Граф считал, что паж всегда должен быть поблизости; любая задержка бесила вельможу, и тогда пажа могли отправить на конюшню.
— Я здесь, ваше сиятельство! — выпалил паж.
— «Ваше сиятельство», — передразнил граф. — Опять тащился нога за ногу?
Граф глядел в окно, держа в руках бархатное женское платье, затейливо расшитое золотом и серебром.
— Похоже, надо созвать совет, — сказал он. — Но до чего же не хочется выслушивать болтовню и гогот моих рыцарей. Они наверняка рассердятся, как думаешь?
Прежде граф никогда не советовался с пажом, и тот растерялся.
— С чего бы рыцарям сердиться, мой господин? — наконец ответил паж.
— Видишь этот наряд? — Граф отвернулся от окна и помахал платьем перед носом пажа.
— Да, мой господин.
— И что ты о нем скажешь?
— Богатый наряд, мой господин. Но важно еще, кто его наденет.
— Я заплатил за него одиннадцать фунтов серебром.
Паж кисло улыбнулся. Рыцарь средней руки тратил
— И это платье — далеко не единственное, — сообщил граф. — Я купил много таких.
— Но для кого, мой господин? Вы собрались жениться?
— Не твое дело! — загремел граф. — Ненавижу тех, кто сует нос, куда не просят!
Он снова повернулся к окну: в сорока футах от стены замка рос могучий раскидистый дуб, ветви которого затеняли солнце.
— Кстати, какой сегодня день? — спросил граф.
— Четверг, мой господин.
— Я про день спрашиваю, дубина!
— Одиннадцатый после Пасхи.
— Опять просрочил с уплатой дани, — проворчал граф. — Надо было уплатить еще в Пасху. Скоро герцог обязательно хватится, что моих денежек нет.
— Так почему бы вам не заплатить?
— Чем? Меня хоть вниз головой повесь — не вытряхнешь ни фартинга. Да что там дань герцогу! У меня вообще не осталось денег. Ни оружейных, ни подорожных, ни конских. Зато, парень, у меня есть роскошные наряды!
Граф уселся на подоконник.
— Герцог может явиться не сегодня завтра, прихватив самое лучше средство для выколачивания налогов.
— Что же это за средство?
— Армия, — вздохнул граф. — Давай, парень, созывай совет. Я знаю своих рыцарей: без шума и злословия не обойдется, но в бой они пойдут.
Паж в этом сомневался:
— Они очень рассердятся, мой господин. Вы уверены, что они будут сражаться?
— Еще как уверен, — сказал граф. — А если не будут, герцог их убьет.
— За что?
— За нарушение присяги, которую они мне принесли. Не мешкай, парень, собирай совет.
Паж кивнул. На душе у него было невесело. Он тревожился не столько из-за графа (сегодня этот сумасброд обошелся с ним еще мягко, мог бы и похуже), сколько за себя. Люди герцога наверняка ворвутся в замок, перевернут все вверх дном, станут насиловать женщин, графа упрячут в темницу, а пажу дадут пинка под зад и велят убираться в родительский дом.
Но служба есть служба. Выйдя от графа, паж двинулся по замку, громко выкликая:
— Граф созывает совет! Всех благородных рыцарей приглашают на совет к его сиятельству!
Борка послали за элем в холодный погреб под кухней замка. Пройдя вдоль рядов бочек, он выбрал одну и взвалил ее на плечи. Нельзя сказать, что он поднял бочку играючи, но под ее тяжестью даже не согнулся. Наклонив голову (потолок здесь был очень низким), Борк медленно двинулся вверх по ступенькам. Такую бочку могли поднять только двое обычных мужчин, и то с сопением и кряхтеньем, а на перетаскивание нескольких бочек в графском замке раньше тратили добрую половину дня. Однако Борк был великаном или, во всяком случае, считался таковым по меркам того времени. Сам граф едва дотягивал до пяти футов, а Борк был выше его на целых два фута и имел силу быка.
Завидев его, люди расступились.
— Ставь сюда, — велел повар, занятый приготовлением обеда. — Только не урони.
Парень не уронил тяжеленную бочку и не рассердился на воркотню повара, считавшего Борка тупицей и растяпой. Эти слова великан слышал всю жизнь, едва ли не с трехлетнего возраста, когда стало ясно, каким он вырастет. «Сила есть — ума не надо». Рослых и сильных всегда считали тупицами и растяпами, и в этом была доля правды. Борк был настолько силен, что нередко совершал то, о чем и не помышлял, — не по худому умыслу, а случайно.