Дракула. Последняя исповедь
Шрифт:
— Не могу. Я ведь заложник, дал слово туркам и отцу. К тому же с султаном шутки плохи. — От волнения Дракула проглотил слюну. — Несколько лет назад другие заложники, сыновья сербского предводителя Георгиса Бранковича, попробовали передать своему отцу сведения о подготовке турок к войне. Мурад приказал выжечь им глаза каленым железом в страшном замке Токат. Так что, пожалуйста…
Он снова потянул ее за собой, но она опять не послушалась.
— Но разве тебя и без того не накажут за то, что ты сделал сегодня?
— Вряд ли нас опознали. Мы были в турецкой одежде, с закрытыми лицами. Лишь капитану
— А что потом?
Влад достал из кармана еще один свиток.
— Вот письмо, которое я написал отцу. О тебе позаботятся.
— Я вовсе не о том, — заметила Илона. — Я имею в виду… мы снова увидимся с тобой?
— Как будет угодно Аллаху. Богу, я хотел сказать, — добавил Влад с улыбкой. — Похоже, я слишком долго прожил здесь. Да, думаю, что увидимся. Моя судьба, кисмет, состоит в том, чтобы вернуться когда-нибудь на родную землю.
— Кисмет, судьба, — словно эхо повторила Илона и ступила на трап. — А моя судьба изменилась, как только я впервые увидела тебя.
— Кисмет не может измениться, — уверенно ответил Дракула. — Значит, все это было предписано.
Он помог ей взойти на палубу, потом повернулся и быстро сошел вниз.
Как только Влад оказался на пристани, моряки убрали настил и сбросили причальные канаты. Весла опустились в воду. Барка стала медленно выходить из дока.
Расстояние между ними все еще было невелико, и Илоне вдруг пришла в голову неожиданная мысль. Ведь этот юноша так и не видел ее лица! Девушка провела немало времени под покрывалом и привыкла к тому, что она рассматривает мужчин, а не они ее.
«Но ведь он не сумеет меня найти!»
— Влад! — крикнула Илона, подалась вперед и подняла вуаль.
Монеты звякнули и стукнули ее по лицу. Она решительно сорвала головной убор и бросила его на палубу. Девушка смогла увидеть перемену, мелькнувшую во взоре зеленых глаз.
— Да, — произнес Влад мягко. — Я вижу.
Ион невольно сделал шаг вперед и застыл, ошеломленный. Все прежние мысли о девицах из таверны мгновенно улетучились у него из головы, едва он взглянул на эту красавицу.
Но Илона смотрела только на Влада, видела только его глаза, когда барка увозила ее все дальше и дальше. Она не отрывала от него взгляда даже тогда, когда лицо Дракулы стало таять вдалеке. Он так же неотрывно смотрел только на нее. Его занимало лишь то, что было связано с ней, и больше ничего.
Глава восьмая
ОСНОВА И ПЛЕТЕНИЕ
Замок Поэнари, 1481 год
— Что это такое, позвольте спросить? Сказочка о влюбленных голубках? Если вы собирались рассказать нам именно ее, то вам следовало бы пригласить сюда трубадура.
Жесткие слова кардинала снова вернули всех присутствующих к реальности, в зал замка Поэнари, про который каждый из них забыл. Они были поглощены историей, словно жили, участвовали в ней. Это касалось и тех, кто слушал, и тех, кто рассказывал.
Ион снова, как в молодости, был рядом с Владом, помогал ему, знал его, общался с ним. То же самое испытывала Илона, рассказывая о том, что происходило между ними. Оба они забыли о себе, полностью отдавшись ему. Этот человек был мертв уже больше пяти лет, но он оживал в их памяти.
Слушатели же представляли себе Влада так, как им того хотелось. Для Петру все было просто. Он желал, чтобы человек, построивший этот замок, стал национальным героем Валахии. Спатар слышал о временах справедливости, закона, порядка, силы, царивших в этих землях, о том, как здесь терпели поражение недруги православной веры, и хотел, чтобы эти времена вернулись.
Для графа Пека все было куда сложнее. Он услышал высказывание кардинала, резко подался вперед и с явным напряжением наблюдал за тем, как итальянец поднялся со своего места и вразвалочку заковылял к столу. Граф хотел, чтобы этот человек судил честно и правильно. Он желал бы, чтобы орден Дракона восстал, пусть и не кристально чистый, отмытый от крови и злодеяний. Братству был нанесен немалый ущерб, оно уже не могло возродиться полностью, да и сам граф не встал бы во главе его. Он был искалечен, жизнь его сломана. Прежнюю ярость теперь замещал порок. Взамен силы и власти торжествовало варварство. Если бы Дракула был прощен, хотя бы частично, в той мере, которая удовлетворила бы Бога и людей, тогда и его грех был бы тоже искуплен. Проклятие, лишившее его глаза и погубившее всех членов семьи, наконец лишилось бы силы.
Кардинал остановился перед столом, снял листья крапивы, закрывающие головку козьего сыра, намазал на хлеб белоснежную массу, пахнущую приправами.
Граф подошел к нему, налил вина.
— Ваше преосвященство?.. — спросил он.
Тот кивнул. Хорвати наполнил еще один кубок. Оба выпили.
Петру тем временем подал знак Богдану, чтобы тот отнес воду и хлеб в исповедальни для заключенных и для писцов. Это был вовсе не знак доброты. То же самое Петру сделал бы и для домашнего скота, чтобы поддержать его в нужном состоянии ради достижения тех целей, к которым он был предназначен. Спатар убедился в том, что его приказание исполнено, и присоединился к остальным.
— В самом деле, граф. — Кардинал говорил, понизив голос, потому что не все его слова следовало заносить в протокол. — Это все, конечно, весьма занимательно. Я тоже не откажусь послушать какую-нибудь сказочку в холодный зимний день. Но ведь это не то, ради чего мы приехали сюда, верно?
Он наклонился, взял памфлет, который лежал на столе ближе прочих, и громко прочитал:
— «История кровожадного сумасшедшего по имени Дракула Валашский».
Кардинал рассмотрел нарисованные под текстом тела, в мучениях извивающиеся на столбах, и осведомился:
— Вы сказали, что мы находимся здесь для того, чтобы опровергнуть вот это?
— Нет, не совсем. Опровергнуть, конечно, но не все. — Граф положил в рот кусок колбасы. — Мы собрались здесь, скорее, для того, чтобы услышать иную версию событий, смягчить, убрать самое худшее и, напротив, выделить лучшее.
— То есть переписать историю?
— Ваше преосвященство, как вы сказали ранее, именно это все и всегда делают с ней. Мы используем ее для своих целей. Люди, которые писали эти книжонки, поступали точно так же. — Он взял в руки другой памфлет. — Ради выгоды или в отместку. История — это всего лишь орудие, даже больше того, это оружие. Для нас. Для Церкви.