Дракула

Стокер Брэм

На наших глазах произошло чудо: в одно мгновение тело графа превратилось в прах. Но перед этим на его лице появилось выражение несказанного покоя — в течение всей своей последующей жизни я буду радоваться этому, ибо и представить себе не могла такое благостное выражение на этом страшном лице.

Замок Дракулы четко вырисовывался на фоне багряного неба, и в последних солнечных лучах был ясно виден каждый камень полуразрушенных зубчатых стен.

Цыгане, посчитавшие нас виновниками необычного исчезновения покойника, не говоря ни слова, развернулись и уехали, явно опасаясь за собственную жизнь. У кого не было лошадей, вскочили на арбу и крикнули всадникам, чтобы те их подождали. Волки, уже ретировавшиеся на порядочное расстояние, последовали за ними. Мы остались одни…

Мистер Моррис прилег на землю, опираясь на левый локоть и все так же держась за бок; кровь струилась у него сквозь пальцы. К нему бросились оба медика и я, более не удерживаемая священным кругом. Джонатан встал на колени подле раненого, тот положил ему голову на плечо и со вздохом взял меня за руку. Видимо заметив на моем лице тревогу, он улыбнулся мне и прошептал:

— Я более чем счастлив оттого, что смог помочь вам! О господи! — вдруг вскрикнул он, стараясь приподняться и указывая на меня. — Ради этого стоило умереть! Взгляните! Взгляните!

Солнце теперь находилось как раз на вершине горы, и его красноватый отблеск падал мне на лицо. Охваченные единым чувством, мужчины опустились на колени, и проникновенное «Амен» вырвалось у них.

— Слава богу, все было не напрасно! — воскликнул умирающий. — Посмотрите! Ее лоб чище снега! [120] Проклятие снято!

И, к великому нашему горю, этот благородный человек тихо скончался с улыбкой на устах…

ЭПИЛОГ

120

Скрытая цитата. Ср.: «Окропи меня иссопом, и буду чист; омой меня, и буду белее снега» (Пс. 50: 9). — Примеч. ред.

Семь лет минуло после тех тяжких испытаний, и я думаю, мы выстрадали свое счастье. Наш сын родился в день смерти Квинси Морриса. Мина видит в этом глубокий смысл, считая его духовным наследником нашего храброго друга. Его полное имя включает в себя имена всех наших друзей, но мы называем его Квинси.

Этим летом мы вновь побывали в Трансильвании и проехали по тем местам, которые по-прежнему вызывают в нас живые и ужасные воспоминания. Теперь очень трудно поверить в реальность того, что мы некогда видели своими глазами и слышали своими ушами. Не сохранилось никаких следов происшедшего. Лишь замок, как и прежде, возвышается над пустынной местностью.

Вернувшись домой, мы вспоминали прошлое, испытывая при этом светлую печаль; лорд Годалминг и доктор Сьюворд женились и счастливы. Я достал дневниковые записи и весь тогдашний архив из сейфа, в котором они хранились с тех пор, как мы вернулись. Поразительно, но среди них едва ли наскребется пара настоящих документов — за исключением дневников Мины, доктора Сьюворда и моего собственного, а также записей профессора Ван Хелсинга, это в основном машинописные странички. Вряд ли кто-нибудь воспримет их — даже если бы у нас возникло такое желание — как неопровержимые доказательства той немыслимой истории, итог которой подвел, посадив нашего сына себе на колени, профессор Ван Хелсинг:

— Не нужно никаких доказательств, мы не требуем, чтобы нам верили! Но когда-нибудь этот мальчик узнает, какая смелая и благородная женщина его мать. Он уже познал ее доброту и любовь, а позднее поймет, за что так любили ее друзья, столь многим рисковавшие ради нее.

Джонатан Гаркер

Михаэль Бехайм

«ДРАКУЛ-ВОЕВОДА» [121]

О злодее, который звался Дракул и был воеводой Валахии

121

Перевод со средневерхненемецкого В. Микушевича.

Перевод осуществлен по изданию: Von einem w"utrich Trakle Waida von der Walachei. In: Beheim M. Die Gedichte. В I. B., 1968.

О самом лютом из владык, кто подданных своих привык тиранить повсеместно, с тех пор как мир был сотворен, о злейшем звере всех времен, насколько мне известно, поведаю стихами, как Дракул, злобствуя, владел Валахией и свой удел упрочить мнил грехами. Отец его душил народ; свирепейший из воевод, он множил непотребство; нашелся, впрочем, человек, который голову отсек тирану за свирепство; его за норов зверский, который всех и вся попрал, Хуньяди Янош покарал, чей сын — король венгерский. Родился Дракул весь в отца; злодейство множил без конца. Он вырос вместе с братом. Молились идолам они, запятнаны в былые дни языческим развратом; от своего поганства для виду братья отреклись и вечно выступать клялись в защиту христианства. Злоумышлением томим, хвалился

Дракул, что над ним Всевышнего опека, и добрым людям на беду он в пятьдесят шестом году пятнадцатого века был избран воеводой, прибрал Валахию к рукам, хоть был уже известен там дурной своей породой. Изведал Дракул торжество, но в мрачном сердце у него неистовство не гасло; казнил он тех, кто именит, и первый Дракулом убит был воевода Ласло. Он прежде правил тоже. Тем более жесток и скор был беспощадный приговор несчастному вельможе. А Дракул в ярости тогда стал жечь большие города и малые селенья. Былую выслушав молву, кое-какие назову из них без промедленья. Названья их не тайна, хоть нет им, кажется, числа; сожжен был Клостерхольц дотла и Нойдорф, и Хольцмайна. Был город Бекендорф сожжен, включая и мужей, и жен, и маленьких детишек. Был Вурценланд наказан так, как будто каждый там был враг а весь народ — излишек. Тех, что в живых остались, велел он в цепи заковать, и сына, и отца, и мать, чтоб скрыться не пытались. Всех в край Валашский он угнал, в дороге многих доконал, как бедный люд ни плакал, но Дракул бедных не жалел, при этом также повелел сажать богатых на кол. Казнил он голодранцев, купцов и нищих, словом, всех, и было много, как на грех, там юных чужестранцев; они учились языку, но Дракул грозный начеку, и по его приказу сожгли приезжих тех господ, не менее четырехсот, в них усмотрев заразу. «Волков не пустим в стадо, — сам Дракул говорил про них, — и соглядатаев чужих стране моей не надо». При этом так он был жесток, что каждый истреблял росток затравленного рода, и сыновей, и дочерей, как и отцов, и матерей, чтоб не было приплода. Детей казнил он малых, изничтожая на корню всю разветвленную родню в гоненьях небывалых. А если целая толпа зарыта в землю до пупа, что может быть ужасней? В людей пускали тучу стрел, чтобы никто не уцелел. Негоже просто басней считать рассказ подобный. Людишек свежевать живых, их жарить в топках огневых велел властитель злобный. Когда был схвачен рыцарь Дан, священников позвал тиран, и пленника отпели. Был замысел злодейский дик, но Дракул все-таки достиг своей преступной цели. Был рыцарь обесславлен. Нельзя сказать, что осужден, к могиле был препровожден и тут же обезглавлен. А Дракул принимал послов из разных стран и городов, включая Семиградье; он всех не прочь был задержать и на кол всех пересажать, кто знал, что за исчадье здесь тайно строит ковы; и видел в ужасе посол перед своею дверью кол, проткнуть его готовый. Такое Дракул затевал, что худшее подозревал в заезжих интриганах. Послов держал он под замком, чтобы, болтая языком, в недружественных странах не выдали секрета, а сам он в темноте ночной на Вурценланд пошел войной, нагрянув до рассвета. Он по стране грозою шел, сжег столько городов и сел, что перечтешь едва ли. О, беспощадная судьба! Жилища жгли, сады, хлеба, а скольких убивали! Народу нет защиты. Уже запуганным на страх и в деревнях, и в городах все были перебиты. И Кронштадт был сожжен дотла. Там церковь Якову была посвящена святому, но не страшась церковных свеч распорядился Дракул сжечь предместье, как солому. В угоду господину хватали выживших войска, и юношу, и старика, всех гнали, как скотину. Потом на утренней заре устроил Дракул на горе подобие застолья. Себя решил он усладить, велел он пленных насадить вокруг себя на колья. Чем колышки теснее, как убедился супостат, охочий до таких услад, тем завтракать вкуснее. Кровь обожал служитель зла. Смотрел он жадно, как текла кровь жаркая людская. Любуясь кровью вновь и вновь, он, погружая руки в кровь, ел, алого алкая. Вкус Дракула был ведом, и мог он, мучаясь тоской, утехой разве что такой развлечься за обедом. Когда во власти палача бедняги корчились, крича, смотрел на их мученья, жестокой тешился игрой и приговаривал порой: «Нет лучше развлеченья!» Старались душегубы, то мастера кровавых сцен за членом отрубали член, то вышибали зубы. Велел выдергивать власы, рубить приказывал носы, рубили также уши. Повесить каждого могли, тела поруганные жгли, спасти мешая души. Так все, что заставляло людей отчаянно кричать, испробовал на многих тать, но все злодею мало. А если крик надоедал, по-свойски жертвам сострадал он, так что с плеч любая могла скатиться голова, и сабля, думал он, права, их все подряд срубая. Душил собственноручно мужчин, и женщин, и детей; без этих дьявольских затей ему бывало скучно. Он разоренье нес церквам. Святого в Кронштадте был храм тогда Варфоломея. Когда вошел захватчик в раж, там не осталось даже чаш: вот подвиги злодея. Послал он капитана, с которым воинство пришло, с приказом сжечь дотла село. Таков был нрав тирана. Зайдлингом то село звалось, но сжечь его не удалось. Отпор крестьяне дали. Вернувшись к воеводе в стан, сказал смущенно капитан: «Такого мы не ждали. Я рад бы, сударь, сжечь их, но так дерутся мужики, что биться с ними не с руки, сил выше человечьих». Был Дракул гневом обуян, и тут же на кол капитан без лишних слов посажен. Утратил мигом жизнь свою за то, что не был он в бою, как следует, отважен. Тем более дурная постигла там в конце концов судьба, как слышал я, купцов на берегу Дуная. Шестьсот их было человек, и смерти лютой не избег никто, как мне сказали. Недолго Дракул их судил. Он многих на кол посадил, а прочих истязали, конфисковав товары. Червонцы Дракул предпочел, и принесли потом котел для нестерпимой кары. Велел он, чтобы, как сельдей, в котел с водой живых людей под крышку водворили, в которой дыры для голов, и в кипятке такой улов безжалостно сварили. Хоть быть разнообразней чудовищный мог произвол, предпочитал он все же кол всем прочим видам казней. Он в Семиградье не дремал. Людские кости тать ломал И радовался хрусту; людей рубил по всей земле, как рубят где-нибудь в селе по осени капусту. Так Дракул-кровопийца губил и взрослых и ребят; сажая на кол всех подряд, торжествовал убийца. Настолько полюбил он зло, что наихудшее влекло жестокого тирана. Жег Дракул, резал и громил. Нерона, Ирода затмил и Диоклетиана. Кромсал живых вначале, на раны сыпал соль потом и в кипятке варил крутом, а многих жарил в сале. Свою жестокость он дразнил; кого хотел, того казнил на разных эшафотах, и кожу с жертв своих содрав, свой кровожадный тешил нрав; одних он в нечистотах топил, а неохочих служить — в цепях гноил стальных; за волосы вешал иных, вниз головами — прочих. Людей приказывал терзать, носы и уши отрезать, срамные также части; злодею сердце веселя, служили камень и петля кровопролитной страсти. Вбивать в глаза и в уши велел он гвозди, а тела живые, чтобы кровь текла, разделывать, как туши. И жечь, и резать, и колоть людскую страждущую плоть дал Дракул полномочья. Своим псарям он делал знак и сам науськивал собак, чтоб разрывали в клочья. Играл он черепами, тела гвоздями исколов, мозг выбивая из голов дубинами, цепами. И заставляя лошадей вдаль по камням тащить людей, любил свою затею, и вслед за каждой из телег в пыли волокся человек, пока не сломит шею. С крыш сбрасывал он многих. Попробуй только в толк возьми! Стрелял из пушек он людьми, в жерло вогнав двуногих. Его повадки таковы: людей в колодцы и во рвы бросал с высоких башен. Он руки-ноги отрубал, и расчлененный погибал. Был воевода страшен. И в злобе сатанинской казнил он всех его родных, младенцев отрывал грудных от нежной материнской груди, хоть были хороши младенцы в ласковой тиши, но маленький ребенок нередко с матерью страдал и с нею на кол попадал: кровь капала с пелунок, и дьявольской сноровки порой хватало, чтоб злодей взамен отрезанных грудей клал детские головки. Младенцев жарил он шутя, чтоб ела мать свое дитя; он скрашивал досуги свои, когда, вселяя жуть, есть заставлял он мужа грудь еще живой супруги. Чем кровь лилась обильней, тем пуще упивался злом, одних приканчивал колом, других крушил давильней. И был при этом Дракул рад. На кольях прыгал стар и млад, как прыгают лягушки, заметив аиста вблизи. А Дракул: «Дело на мази. Прелестные резвушки! Как пляшут грациозно! Ну просто радуется взгляд!» И снова всех велел подряд проткнуть, пока не поздно. Он жителей различных стран, язычников и христиан, русинов и валахов, цыган, евреев истреблял, во многих ужас он вселял, рассказывают страхов о воеводе много. Велел цыгана одного повесить он за воровство, но поднялась тревога среди цыган, и говорят они владыке: «Наш он брат, нам выдайте вы брата!» Ответил Дракул: «Что за вздор! Достоин виселицы вор. Где грех, там и расплата». — «Такого приговора не допускает наш закон, — цыгане лезли на рожон, — нельзя повесить вора поскольку, сударь, вешать нас монарший запретил указ, и чтите вы корону». К преступнику, однако, строг, коварный Дракул превозмог подобную препону; велел своим клевретам сварить виновного в котле, и живших на его земле цыган созвал при этом. Как соучастники вины, цыгане были все должны есть варево с костями. Другой послушайте рассказ. Почтенный гость в недобрый час был странными вестями, ходившими в народе, в злосчастный город привлечен, и, видом кольев удручен, пошел он к воеводе. На кольях частых, словно лес, висело множество телес, отравленных распадом. Не устрашившись никого, сказал он честно, каково дышать подобным смрадом. Задет его словами был Дракул, говорят, всерьез и гостя выше всех вознес над всеми головами. И на колу своем смельчак не мог почувствовать никак отвратного зловонья. Священник среди бела дня явился, Дракула виня в разврате беззаконья. Он, дескать, слишком злобен, избрал дурной, преступный путь, и то, что отнял он, вернуть он людям не способен. Увещеванье за хулу приняв, позвал злодей к столу священника радушно. Был с виду Дракул не свиреп, крошил ему в тарелку хлеб, ел крошки тот послушно, ловил за крошкой крошку, казалось, даже на лету, прилежно поднося ко рту обеденную ложку. А Дракул говорит: «Ответь! Тот, значит, не спасется впредь, кто на чужое льстится, и не уйдет он от суда?» Ответствовал священник: «Да! Такое не простится». — «Ешь не мои ли крохи, — заметил Дракул, — ты со мной? Ты обличен своей виной. Твои делишки плохи». Так, приглашен сперва к столу, поп оказался на колу по воле негодяя, а Дракул повелел созвать на пир отборнейшую знать, ответить заставляя всех на вопрос опасный, который, в сущности, таков, чтобы сорваться с языков мог помысел негласный; спросил он избранных господ, кто помнит, сколько воевод Валахией владело; и каждый называл, как мог, число властителей и срок земного их удела. Так воевод немало припомнили наверняка; у юноши и старика число не совпадало; кому что в голову пришло, однако точное число — по-прежнему загадка; попробуй всех перебери! Один сказал, десятка три, другой, что два десятка. Не находя ответа, свел их число юнец к семи перед знатнейшими людьми; была их песня спета. Рек Дракул: «А по чьей вине сменилось в бедной сей стране властителей так много, как это было до сих пор? За этот гибельный позор судить вас нужно строго». Старейших и юнейших, всех без изъятья осудил; на колья Дракул посадил пятьсот мужей знатнейших. Бабенка с Дракулом жила и оказалась тяжела. Велел другой бабенке он в дело вникнуть, а потом, к симптому приобщив симптом, о будущем ребенке по всем статьям подробный отчет представить, но живот он первой взрезал, чтобы плод узреть, ему подобный, в чем он увериться готов, срамную часть ей распоров; как лес для дровосека, для Дракула был весь народ. Пошел шестидесятый год пятнадцатого века. И в день Варфоломея он двинул войско в край лесной. Шел на валахов он войной и уводил, зверея, с собой мужской и женский пол, творя великий произвол. Угнал он половину народа, свой потешив нрав; что делал он, их всех собрав, сказать я не премину. Поддев людей крюками, всех перевешал, как хотел, веля рубить капусту тел ножами и клинками. А что касается других, на колья посадил он их, пронзая плоть живую; как жгут обычные костры, он жег деревни, жег дворы, о чем я повествую. Сажая на кол пленных, оставил Дракул по пути не меньше тысяч тридцати невинно убиенных. Прошло не более двух лет, и вновь спасенья нет от бед. Скорбям не видно края. На Шилтерн двинулся тиран, язычников и христиан везде уничтожая. Смерть лучше поруганья. Убито тысяч двадцать пять. Подобному подсчету внять нельзя без содроганья. Красавиц множество в плену. Из них избрать себе жену не прочь иной придворный. Не убивать просили дев, чем привели владыку в гнев. Дух чуя непокорный, узрел врагов опасных в тех, кто осмелился любить; в куски велел он изрубить капусту тел прекрасных. Предпочитая миру брань, платить был должен Дракул дань турецкому султану. Напоминал ему посол о том, что срок платить пришел. «Тебе платить не стану, но до скончанья года султану вашему я сам, что полагается, воздам», — ответил воевода. Послы поверили сперва в миролюбивые слова, которые морочат, но Дракул им нанес урон, их обточив со всех сторон, как нож на камне точат. Без долгих катавасий велел жестокий кровосос их писарю отрезать нос и выгнать восвояси. Звалась Болгарией страна, которая вся сожжена при Дракуле кровавом; пусть время страшное прошло, узнать вам следует число подвергнутых расправам. Оружием сраженных там было тысяч двадцать пять, но как не помянуть опять всех заживо сожженных! Пошел на Фуграх супостат, в походе жег за градом град, людей уничтожал он. Был каждый Дракулом гоним. Рубил он головы одним, других на кол сажал он. Послам из Семиградья Валахия была страшна. Вся в трупах, вся в крови страна. Послы, на колья глядя, их приняли за частый лес, как будто больше нет небес. Средь кольев Дракул весел. Людей варил он, жег, душил, он многим черепа крушил, а скольких он повесил! Вверял свои секреты советникам он, говорят; когда явились все подряд к нему его клевреты, сам Дракул обезглавил всех, ужасный совершая грех, чтобы со всем народом душа не знала ни одна, где спрятана его казна, в земле или под сводом. Деяния все хуже он совершал день ото дня, людские души леденя; был страх подобен стуже. Использовать он был готов приваду из людских голов в реке для ловли раков. Его затеи удались. Друзья казненных собрались, друзей своих оплакав. Я пропою о жутком злодействе: тешился тиран на ужас жителям всех стран, своим привержен шуткам. Надумал Дракул-хлебосол тех самых раков им на стол подать, спросив лукаво, каков на вкус для друга друг, и тут же все на кольях вдруг. Забава так забава! Ища, кто виноватый, увидев, что у мужика рубаха слишком коротка, спросил он: «Ты женатый?» Мужик ответил: «Сударь, да!» «Веди свою жену сюда! И в чем твоя работа?» — спросил он мужнюю жену. «Я стряпаю, и шью, и жну, лениться неохота!» Не уловив подвоха, надеялась на похвалу и оказалась на колу за то, что шила плохо. Стыд все-таки для мужика, когда рубашка коротка и весь живот наружу. А Дракул отыскал жену для мужика еще одну, сказав: «Служи ты мужу! Лень хуже злодеянья! Когда ты мужу повредишь, ты тоже на кол угодишь, умрешь без покаянья». Еще одна быль такова: при Дракуле монаха два из ордена святого Бернарда начали гнусить и подаяния просить. «Вам худо, право слово», — нахмурился властитель. Они в ответ: «Нас, господин, удел вознаградит один: небесная обитель». Спросил он: «Из юдоли сей хотите в небо поскорей?» Они в ответ: «Как Богу угодно будет, государь. К Творцу всегда стремится тварь». — «Вам окажу подмогу, чтоб вы достигли цели». Вмиг были оба на колах, А Дракул молвил: «Это прах. Они там, где хотели». А у монахов был осел. Он к Дракулу во двор зашел, а на осле поклажа, и скарб, и всяческая снедь. И начал вдруг осел реветь, окрестность будоража. Ревел он заунывно, тоску нагнав на всех вокруг, и Дракул спрашивает слуг: «Кто так ревет противно?» Ему сказали, что осел во двор с монахами зашел и слышен рев ослиный. Ответил Дракул: «Слышу сам. К своим он хочет господам. Что ж, это путь недлинный. Здесь так реветь негоже, обычай здешний не таков». И на кол без обиняков осел посажен тоже. А Дракул в край валашский свой спешил из Сербии, где бой он вел, убийца многих. И монастырь увидел он, а монастырь тот — Горрион — для братьев босоногих. Ему за четверть мили брат-вратарь встретился с двумя другими братьями; кормя всю братию, ходили по селам братья день за днем за подаянием втроем. Был труд их одинаков И каждый Богом был храним. Брат-вратарь Ганс, а вместе с ним Брат Михель и брат Яков. На Михеля владыка взглянул, внушать привыкший страх, и крикнул: «Господин монах! А ну-ка подойди-ка!» Спросил монаха грозный муж: «Не знаешь ли ты, сколько душ из мерзости телесной мной были освобождены и, значит, вознаграждены обителью небесной, чтобы туда вселиться?» Когда блажен тот, кто убит, не должен ли весь их синклит за Дракула молиться? Без всяких россказней пустых он, Дракул, делатель святых вне всякого сомненья. Не он один ли вправду свят из всех, кого на свет родят. К чему тут объясненья? «Вы так не вознесетесь, — сказал брат Михель, — господин, спасти вас может Бог один. Покайтесь и спасетесь». Брат-вратарь Ганс предстал пред ним. Рек Дракул: «Что ж, поговорим! Скажи мне откровенно, что будет, господин монах, со мной в грядущих временах». — «Дождешься, несомненно, ты вскоре вечной муки, — сказал монах, — убил, злодей, безвинных много ты людей, в крови купая руки. Ты все еще здесь потому, что дьяволу ты самому внушаешь отвращенье. Я знаю, смерть мне предстоит, тобою буду я убит, но ты не жди прощенья. Жизнь для меня лишь бремя, но ты меня не прерывай!» Рек Дракул: «Говори давай! А я тебе дам время, кол тоже может подождать». Сказал монах: «Ты лютый тать! В деяньях душевредных ты заводила-атаман, ты, кровопийца, ты, тиран, зачем терзаешь бедных? Невинно осужденных, беременных казнишь, скажи, ты за какие мятежи казнишь новорожденных? Трехдневных и трехчасовых не оставляешь ты в живых, всех на кол ты сажаешь; тебе не причинивших зла ты губишь, лишь бы кровь текла, в кровь руки погружаешь, как будто бы здоровью она потребна твоему: непостижимое уму питанье чистой кровью. Откуда злоба у тебя, что множится, людей губя, ты растолкуй попробуй». Ответил Дракул: «Не таю. Предусмотрительность мою ты называешь злобой. Труд без нее напрасен. Обрубишь ветки на стволе, а цепкий корень цел в земле и, стало быть, опасен. А если корень цел, тогда возобновляется вражда под видом новых веток, и как себя ни береги, выходят злейшие враги из бывших малолеток. Нет, лучше корни эти я выжгу все, в конце концов, иначе будут за отцов мстить выросшие дети». Монах сказал ему: «Злодей, подумай о душе своей, считай, что жизнь ты прожил. Напомнив о кровавом псе, против тебя восстанут все, кого ты уничтожил. Дойдет их вопль до Бога, хоть был, глупец, ты в жизни глух, и в ад отправится твой дух, туда тебе дорога». Строптивых Дракул не щадил, монаха на кол посадил он собственной рукою, но кол воткнул ему не в зад, а в мозг на необычный лад, чтоб карою такою над прочими врагами торжествовать, чтоб на глазах у них подольше был монах, торчавший вверх ногами. Тот кол был пред монастырем. «Такою смертью все умрем», — монахи полагали, и, право, может быть, не зря. Со страху из монастыря монахи убегали. Так убежал брат Яков, жил в Нейштадте, в монастыре, при императорском дворе казненного оплакав. Я, Михаэль Бехайм, с ним там беседовал, бывало, сам о грозном воеводе, как тешил свой преступный нрав он, добродетели поправ; сложил я в этом роде стихов уже немало, но не вместят и сотни строк все, что о нем я слышать мог, что душу занимало. Однажды сотни три цыган, свой кочевой разбили стан в одном валашском доле; поджарил Дракул трех из них, чтоб никому из остальных не отказали в доле подобного жаркого, чтоб средь мужей, детей и жен никто не хвастал, что лишен был кушанья такого. Сказал им Дракул: «Вряд ли впредь достанется другая снедь вам, кроме вашей плоти. Пожрете сами весь ваш род, когда со мною вы в поход на турок не пойдете». Ответили цыгане: «Мы, господин, идти не прочь, да только нам дойти невмочь с тобой до поля брани». Но был у Дракула свой план: на лошадей и на цыган надел коровьи шкуры. Он их на турок напустил, которых зрелищем смутил чудовищной натуры. Назад рванулись кони турецкие, заслышав стук копыт, внушающих испуг, спасались от погони, коровьих устрашившись шкур, что оказались чересчур для всадников отважных. Так доскакали до реки, где не коровы, не быки, их на прибрежьях влажных цыгане вновь пугнули, и, в неожиданной беде ища спасения в воде, все турки потонули. Сей беспощадный человек вдруг пригласил к себе калек, и нищих, и убогих. Для тех, кто немощен и сир, устроил Дракул целый пир, где потчевали многих. И сжег он ублаженных, сказав: «Никчемный вы народ». И было человек шестьсот их заживо сожженных. Из юго-западной земли однажды к Дракулу пришли учтивые посланцы. И, право, не было вреда в том, что не сняли, как всегда, береток итальянцы, но перед воеводой лишь с непокрытой головой должны стоять чужой и свой, пренебрегая модой. Спросил их воевода, как дерзнули на подобный шаг они в обход запретов и, соизволив шляпы снять, готовы на себя пенять, не сняв при нем беретов? Ответили: «Ломаем мы шапки, если захотим, но перед кесарем самим беретов не снимаем». Ответил Дракул: «Вам и впредь отныне так вольно хотеть, даю вам слово в этом». Сказали Дракулу послы: «Почтительнейшие хвалы мы перед целым светом вам, государь достойный, благоговейно вознесем. Вам будем преданы во всем. Уж будьте вы спокойны». А он потребовал гвоздей, чтобы вознаградить гостей за умные ответы. Как я могу поведать вам, прибить велел к их головам он модные береты. Вы скажете: «Ужасно!» Однако жизнь при этом шла. Такие жуткие дела творил он ежечасно. Упорно Дракул делал зло. При этом так ему везло, что всем его деяньям я подвести в стихах итог при всем желанье бы не смог, а под его влияньем ожесточались нравы. Тот был у Дракула в чести, кто худшее изобрести мог для его забавы. Кому злодейство по нутру, тот приглашался ко двору и принят был радушно; и тот, кто в преступленьях яр, татарин, турок и мадьяр там буйствовал послушно. И, не жалея злата, там Дракул выглядел как жрец, а двор его был образец кощунства и разврата. Там был со зверем каждый схож. Царили там интриги, ложь и низкое притворство. Был каждый каждому врагом и видел ненависть в другом, в предательстве проворство. Там рознь была свирепа. Двор хищный Дракула таков: в смешенье разных языков подобие вертепа. И погрузился Дракул в смрад, единству предпочел разлад, сотрудничеству — козни; но без приспешников не мог торжествовать его порок, нуждаясь в этой розни. Когда бы не тлетворный дух, омрачивший белый свет, не царствовал бы столько лет преступник богоборный. Турецкий гневался султан, которому урок был дан, как мною было спето. Вооружить велел он рать, чтоб воеводу покарать. Приняв решенье это, султан такие вести направил всей своей стране, чтобы готовились к войне язычники с ним вместе. Услышал Дракул эту весть и понял, что врагов не счесть, и если в наступленье пойдет подобная орда, нет смысла, кажется, тогда в любом сопротивленье. Как с полчищами в жмурки играть, когда в глазах темно? Страну захватят все равно воинственные турки. «Что ж, если враг непобедим, попробую сдружиться с ним». Так Дракул был коварен. Направил к туркам он посла, такие посулив дела, что будет благодарен султан за предложенье, его способное прельстить; он мог бы Дракулу простить былое пораженье. Султан ценой таких заслуг, уверившись, что Дракул — друг, его почтит защитой и преуспеет он, суля султану выдать короля венгерского со свитой. Турецкому султану зачем на это возражать? Султан решил бы: «Угрожать Союзнику не стану». Раскинул Дракул так умом, потом порадовал письмом турецкого султана, который втайне думал так: «Король венгерский — злейший враг. Пускай путем обмана, взять венгра хорошо бы». Средь государственных забот вкусить готов был Дракул плод своей лукавой злобы. В коварстве вкрадчивом своем он переписку с королем венгерским затевает. Грозят Валахии войной, и Дракул к Венгрии одной о помощи взывает. Султан ему опасен. В беде валашская земля. Вассалом верным короля он, Дракул, быть согласен, пусть от вражеских обид всегда Валахию хранит венгерская корона. Король в ответ на этот зов на помощь был прийти готов, спасая от урона неверного соседа. И от врага недалеки, по Семиградью шли полки; им виделась победа. Шел в битву сам король тогда. Бароны, графы, господа Включились в наступленье. Им Дракул предрекал успех, скрыть ухитрившись ото всех свое злоумышленье. Так минуло в походе по меньшей мере пять недель, покуда Дракулову цель, противную природе, не разгадал король в пути. Намерен Дракул перейти к турецкому султану. Двурушничал валашский князь, с язычником объединясь и напустив туману. Вступить с врагами в сечу король венгерский предложил и двигаться по мере сил язычникам навстречу. И шли на Турцию войска через Валахию пока, язычников тревожа, вступить готовы с ними в бой. Отважен, кажется, любой был среди них вельможа. Край этот населенный. От Кронштадта милях в шести случилось воинам войти там в замок укрепленный. Уверен Дракул: замок тот — надежный для него оплот. (Он звался Кенингштейном.) И там-то Дракул схвачен был, растратив свой преступный пыл, что в демоноговейном горниле крылся, тлея; Ян Искра — имя смельчака, чья обезвредила рука презренного злодея. В своей Валахии пленен, был Дракул тут же обвинен, трусливый, хоть и дерзкий. Приставлен был к нему конвой, чтобы доставлен был живой преступник в край венгерский. Король дал порученье стеречь его, как страшный клад. Зовется крепость Вышеград, где Дракул в заточенье.

Неизвестный автор

«СКАЗАНИЕ О ДРАКУЛЕ-ВОЕВОДЕ» [122]

Был в Мунтьянской земле воевода, христианин греческой веры, имя его по-валашски Дракула, а по-нашему — Дьявол. Так жесток и мудр был, что каково имя, такова была и жизнь его.

Однажды пришли к нему послы от турецкого царя и, войдя, поклонились по своему обычаю, а колпаков своих с голов не сняли. Он же спросил их: «Почему так поступили: пришли к великому государю и такое бесчестие мне нанесли?» Они же отвечали: «Таков обычай, государь, наш и в земле нашей». А он сказал им: «И я хочу закон ваш подтвердить, чтобы крепко его держались». И приказал прибить колпаки к их головам железными гвоздиками, и отпустил их со словами: «Идите и скажите государю вашему: он привык терпеть от вас такое бесчестие, а мы не привыкли, и пусть не посылает свой обычай являть другим государям, которым обычай такой чужд, а у себя его блюдет». Царь же весьма разгневался, и пошел на Дракулу войной, и напал на него с великими силами. Тот же, собрав все войско свое, ударил на турок ночью и перебил их множество. Но не смог со своей небольшой ратью одолеть огромного войска и отступил. И стал сам осматривать всех, кто вернулся с ним с поля битвы: кто был ранен в грудь, тому воздавал почести и в витязи того производил, а кто в спину — того велел сажать на кол, говоря: «Не мужчина ты, а женщина!» И когда снова пошел войной против турок, то так сказал своим воинам: «Кто о смерти думает, пусть не идет со мной, а здесь остается». Царь же, услышав об этом, повернул назад с великим позором, потеряв без числа воинов, и не посмел выступить против Дракулы. И отправил царь к Дракуле посла, требуя от него дани. Дракула же воздал послу тому пышные почести, и показал ему свое богатство, и сказал ему: «Я не только готов платить дань царю, но со всем воинством своим и со всем богатством хочу пойти к нему на службу, и как повелит мне, так ему служить буду. И ты передай царю, что, когда пойду к нему, пусть объявит он по своей земле, чтобы не чинили зла мне и людям моим, а я вскоре вслед за тобою пойду к царю, и дань принесу, и сам к нему прибуду». Царь же, услышав от посла своего, что хочет Дракула прийти к нему на службу, послу почесть воздал и одарил его богато. И рад был царь, ибо в то время вел войну на востоке. И тотчас послал объявить по всем городам и по всей земле, что, когда пойдет Дракула, никто никакого зла бы ему не причинял, а, напротив, встречали бы его с почетом. Дракула же, собрав все войско, двинулся в путь, и сопровождали его царские приставы, и воздавали ему великие почести. Он же, углубившись в Турецкую землю на пять дневных переходов, внезапно повернул назад и начал разорять города и села, и людей множество пленил и перебил, одних турок на колья сажал, других рассекал надвое и сжигал, не щадя и грудных младенцев. Ничего не оставил на пути своем, всю землю в пустыню превратил, а бывших там христиан увел и поселил в своей земле. И возвратился восвояси, захватив несметные богатства, а приставов царских отпустил с почестями, напутствуя: «Идите и поведайте царю вашему обо всем, что видели: сколько смог, послужил ему. И если люба ему моя служба, готов и еще ему так же служить, сколько сил моих станет». Царь же ничего не смог с ним сделать, только себя опозорил.

122

Текст печатается по изданию: Памятники литературы Древней Руси: Вторая половина XV в. М., 1982.

И так ненавидел Дракула зло в своей земле, что, если кто совершит какое-либо преступлению, украдет, или ограбит, или обманет, или обидит, не избегнуть тому смерти. Будь он знатным вельможей, или священником, или монахом, или простым человеком, пусть бы он владел несметными богатствами, все равно не мог откупиться он от смерти, так грозен был Дракула. Был в земле его источник и колодец, и сходились к тому колодцу и источнику со всех сторон дороги, и множество людей приходило пить воду из того колодца и родника, ибо была она холодна и приятна на вкус. Дракула же возле того колодца, хотя был он в безлюдном месте, поставил большую золотую чару дивной красоты, чтобы всякий, кто захочет пить, пил из той чары и ставил ее на место, и сколько времени прошло — никто не посмел украсть ту чару.

Однажды объявил Дракула по всей земле своей: пусть придут к нему все, кто стар, или немощен, или болен чем, или беден. И собралось к нему бесчисленное множество нищих и бродяг, ожидая от него щедрой милостыни. Он же велел собрать их всех в построенном для того хороме и велел принести им вдоволь еды и вина; они же пировали и веселились. Дракула же сам к ним пришел и спросил: «Чего еще хотите?» Они же все отвечали: «Это ведомо Богу, государь, и тебе: на что тебя Бог наставит». Он же спросил их: «Хотите ли, чтобы сделал я вас счастливыми на этом свете, и ни в чем не будете нуждаться?» Они же, ожидая от него великих благодеяний, закричали разом: «Хотим, государь!» А Дракула приказал запереть хором и зажечь его, и сгорели все те люди. И сказал Дракула боярам своим: «Знайте, почему я сделал так: во-первых, пусть не докучают людям, и не будет нищих в моей земле, а будут все богаты; во-вторых, я и их самих освободил: пусть не страдает никто из них на этом свете от нищеты или болезней».