Драматург
Шрифт:
Читал про Чандлера, сидящего на героине, Хэммета, пристрастившегося к кокаину, Джеймса М. Кейна с реактивным самолетом, и все это невероятно соответствовало моему настроению. Эта книга была хорошей чисткой мозгов, она переворачивала желудок Она не столько будоражила кровь, сколько подгоняла ее напором чистого амфетамина. Проза пела и кричала с каждой страницы – помойная яма сломанных жизней с привкусом темной эйфории. Меня прямо-таки лихорадка охватила. Разве часто случается, что роман оказывается литературным ударом по всей системе? Я подумал, что Джим Томпсон убил бы за такое. Если Джеймс Эллрой действительно бросил детективный жанр, то тут у него появился
Я закрыл книгу с ощущением, что пробежал марафонскую дистанцию. Я ни разу даже не вспомнил ни о Стюарте, ни о его сестре. Поезд ехал по мосту через Лох-Аталию, и когда я смотрел на залив, на темные облака, висящие над горизонтом, я не знал, испытываю ли я ощущение возвращения домой. Думаю, для этого вам требуется хоть немного покоя. Я зашел в «Роше», быстро прошел мимо прилавка, где продавали спиртное, и купил кое-какие продукты. Решил забыть про греческий йогурт и лемсип. Платя за покупку, я поднял глаза и снова увидел давешнего блондинистого малого. Он мгновение смотрел на меня и исчез. Я решил, что это совпадение.
Миссис Бейли, сидящая за конторкой, сказала:
– Добро пожаловать домой.
Я сунул руку в сумку, вытащил пакет и протянул ей. Ее глаза зажглись, и она воскликнула:
– Обожаю подарки!
Миссис Бейли разорвала бумагу и вздохнула:
– Ириски, господи, у меня от них зубы болят.
– Простате.
– Нет, нет. Я рада, когда у меня болят зубы. По крайней мере, чувствуешь, что еще жива.
Я оставил ее энергично жевать, удивившись, что у нее еще свои зубы. Поднялся в. свою комнату, проверил свои книжные полки и убедился, что, как я и ожидал, у меня нет ни одной книги Синга.
Взглянув на календарь с пурпурным сердцем, я прочитал высказывание на этот день:
– «Да не поработит тебя богатство».
Уж я постараюсь.
5
Работать над делом все равно что прожить еще жизнь. Вы можете ходить опустив голову, копать, но потом что-то происходит, и мир уже не такой, каким вы его себе представляли. Внезапно вы все видите по-другому, как будто мир сменил окраску, спрятал то, что раньше было на виду, и обнажил то, что вы раньше не замечали.
На следующее утро я читал интервью с Марком Ивансом, продюсером классного британского ужастика под названием «Мой маленький глаз». Одно высказывание Иванса пробудило во мне разнообразные воспоминания.
«Наши камеры не показывают вам, где происходят события, они следуют за ними».
Я сидел и раздумывал, почему эти слова произвели на меня такое впечатление. Была ли это хитрая метафора, характеризующая всю мою жизнь, или просто умное предвидение? Я сварил себе кофе. Я перешел на настоящий кофе, да, да, на зерна, фильтры и все прибамбасы. Больше всего мне нравился аромат: дайте кофе свариться, закипеть и разрешите аромату оттолкнуться от стен. Мне никогда не приедалось это ощущение. Каждое утро, если вы добирались до пекарни Гриффина, вы получали батон хлеба, который они называли грайндер. А черт, за этот хлеб можно было отдать душу; по мере приближения к пекарне запах свежего хлеба усиливался, заполняя всю верхнюю часть улицы, и вдыхать этот аромат было настоящим наслаждением. Это что-то необыкновенное, словами не описать.
Настоящий кофе я покупал тут же поблизости. Если вы всю жизнь пили растворимый кофе, то вы просто обалдеваете. Настоящий кофе это нечто, к его вкусу невозможно привыкнуть. Кроме того, он невероятно бодрит: две чашки – и вы способны летать. Прежде я глотал кофеин, лишь стремясь слегка облегчить похмелье.
Выпив кофе, я закурил первую сигарету. Мое стремление ограничиться пятью сигаретами в день не приносило результата, но я подумаю об этом позже. Я надел белую рубашку, черные брюки, посмотрел на себя в зеркало. Похож был на человека, продающего нечто такое, что никому никогда не понадобится. Глаза ясные и блестящие. Полгода чистой жизни – и вот вам результат. Если бы я только смог переслать это послание своей душе.
Вынув блокнот, я просмотрел ту скудную информацию, что имелась у меня относительно Сары Брэдли: двадцать лет, студентка, последний курс. Она жила в доме номер тринадцать в парке Ньюкасл. Местечко не самое благополучное. Я посчитал, что все это расследование займет от силы десять минут. Светило солнце, и я постоял некоторое время на Эйр-сквер. На траве расположились многочисленные любители загара. К вечеру они будут красными и покроются волдырями – уж такое в Ирландии лето.
Когда я проходил мимо кафе «ДВС», что-то заставило меня заглянуть в окно. Сердце подпрыгнуло. За столиком сидела Энн Хендерсон, любовь моей жизни. Я расследовал самоубийство ее дочери и влюбился. Энн отпугнуло мое пьянство. Излечился ли я от этой любви? Черта с два.
Все мои инстинкты подсказывали: иди дальше. Я уже было собрался последовать их совету, но опущенные плечи Энн и то как она сидела, – в общем, я решил, что с ней приключилась беда. Голос в моей голове спросил:
– Разве теперь это твоя проблема?
Да, разумеется.
После того как Энн меня бросила, она связалась с полицейским по имени Коффи. По памятным словам старшего инспектора Кленси, тот был большим, толстым козлом.
До меня дошли слухи, что они недавно поженились. Я надеялся, что они куда-нибудь переедут, лучше всего… в Албанию. С той поры мне удавалось их всячески избегать.
Я толкнул дверь, подошел и сказал:
– Энн.
Она подскочила. Не слишком высоко, но все же. Подняла голову, и я сразу увидел синяк на ее левой скуле. Я видел достаточно много в своей жизни, и этот синяк мог иметь только одно объяснение. Нарвалась на кулак. Ее глаза, самая лучшая ее черта, были затуманены слезами. Энн потребовалась минута, чтобы сконцентрироваться:
– Джек… Джек Тейлор.
Была ли она рада меня видеть? Нет, в глазах все та же тоска. Я показал на стул:
– Могу я сесть?
Не слишком сложный вопрос, но он произвел на Энн неожиданное впечатление – она, похоже, собралась сбежать. Я сел и спросил:
– В чем дело?
К нам подходила официантка, и Энн расплакалась.
– Эй, я только что пришел, – пояснил я, – моей вины тут нет.
Я жестом отослал официантку, потому что у нее был такой вид, будто она собирается позвать полицейских. Мне хотелось протянуть руку, коснуться Энн, но я понимал, что испугаю ее еще больше, поэтому я ждал. Ее плечи содрогались от беззвучных рыданий. Постепенно она успокоилась, взяла салфетку и, начав вытирать глаза, сказала: