Драмы. Басни в прозе.
Шрифт:
Парменион. Замолчи! Замолчи! Я твой, безраздельно твой. Да, я сделаю все. Я скажу, непременно скажу твоему отцу, чтобы он вызволил тебя из плена лишь завтра. Почему лишь завтра — не знаю. Да мне и не надо знать. Ему тоже. Мне достаточно знать, что этого желаешь ты. Больше ты ничего не хочешь? Может быть, я должен сделать еще что-нибудь? Ринуться за тебя в огонь? Броситься со скалы? Лишь прикажи, мой дорогой маленький друг, лишь прикажи! Теперь я готов для тебя на все! Одно твое слово, и я совершу даже предательство, пойду на низость! Я холодею при одной мысли об этом,
Филот. О мой лучший, мой пламенный друг! О ты... Как мне назвать тебя? Творец моей грядущей славы! Клянусь тебе всем самым святым для меня — честью моего отца, успехом его оружия, благоденствием его страны,— клянусь тебе, что до смерти не забуду твоей преданности, твоего рвения. Ах, если бы мог я достойно вознаградить их! Слышите вы, боги, мою клятву? А теперь, Парменион, поклянись и ты! Поклянись мне свято сдержать свое слово!
Парменион. Поклясться? Я слишком стар для клятв.
Филот. А я слишком молод, чтобы поверить тебе без клятвы. Поклянись! Я клялся тебе своим отцом, а ты клянись мне своим сыном. Ты ведь любишь его? Искренне любишь?
Парменион. Так же искренне, как тебя! Ты требуешь клятвы, и я клянусь. Клянусь тебе единственным сыном, своей кровью, которая течет в его жилах, той кровью, которую я охотно проливал для твоего отца, которую и сын мой охотно прольет за тебя в свой день и час,— клянусь тебе этой кровью сдержать свое слово! А если я нарушу его, пусть мой сын падет в первом же сражении и не доживет до славных дней твоего царствования! Слышите вы, боги, мою клятву?
Филот. Не слушайте его, боги! Не тем клянешься, старик. Разве пасть в первом же сражении, разве не дожить до моего царствования — это несчастье? Разве ранняя смерть — несчастье?
Парменион. Я этого не говорю. И все же лишь для того, чтобы увидеть тебя на троне и послужить тебе, я хотел бы того, чего вовсе не хочу,— снова стать молодым. Твой отец хорош, но ты будешь лучше.
Филот. Никаких похвал в ущерб моему отцу! Измени свою клятву, и вот как: если ты не сдержишь слово, пусть сын твой станет трусом и ничтожеством, пусть, если ему представится выбор между смертью и позором, он изберет позор, пусть проживет девяносто лет посмешищем для женщин, но и в девяносто лет неохотно расстанется с жизнью.
Парменион. Я в ужасе и все же клянусь: пусть будет так! Внимайте страшнейшей из клятв, боги!
Филот. Внимайте ему!.. Вот и хорошо, Парменион, теперь ты можешь идти. Мы достаточно долго задержали друг друга и наделали слишком много шуму из-за пустяка. В самом деле, разве это не пустяк — передать моему отцу, уговорить его, чтобы он не обменял меня раньше чем завтра. А если он захочет знать причину, что ж, придумай ее по дороге.
Парменион. Придется! До сих пор я, хоть и дожил до старости, еще никогда не выдумывал небылиц. Но в угоду тебе, царевич... Дай мне только волю: дурному не поздно учиться и в старости. Будь здоров!
Филот. Обними меня! Ступай.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Филот.
Филот. На свете столько обманщиков, и все же обманывать невыносимо трудно, даже если делаешь это из наилучших побуждений. Сколько мне пришлось вертеться и изворачиваться! Мой добрый Парменион, устрой лишь, чтобы отец вызволил меня не раньше чем завтра, и ему больше не придется вызволять меня. Теперь я выиграл время, достаточно времени, чтобы укрепиться в своем решении. Достаточно, чтобы избрать наивернейшее средство. Горе мне, если я не найду его! Приди мне на помощь, юношеское упорство, раз уж мне не дана в удел стойкость старца!
Решено! Твердо решено! Я это чувствую, я успокаиваюсь, я спокоен! (Как бы созерцая самого себя.) Таков, как ты сейчас, Филот... Ха! Это будет блистательное, великое зрелище: юноша, распростертый на земле с мечом в груди!
Меч? О, боги! Жалкий, злополучный неудачник! Только теперь я подумал об этом. У меня нет меча, у меня ничего нет! Мой меч стал добычей воина, взявшего меня в плен. Возможно, он оставил бы мне мое оружие, не будь его рукоять из золота. Пагубное золото, ужели ты всегда будешь губителем добродетели!
Меч! У меня нет меча! Боги, милосердные боги, подарите мне его, только его! Всемогущие боги, сотворившие небо и землю, неужели вы не в силах сотворить для меня меч, если захотите? К чему же свелась моя великолепная, ослепительная решимость? Я первый готов горько рассмеяться...
А тут еще опять идет царь! Спокойствие! Но что, если прикинуться ребенком? Эта мысль кое-что обещает! Да! Может быть, мне и посчастливится.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Аридей, Филот.
Аридей. Ну вот, гонцы уже в дороге, царевич. Им дали самых быстрых коней, а ставка твоего отца так близко отсюда, что не пройдет и несколько часов, как мы получим ответ.
Филот. Значит, тебе не терпится, царь, вновь заключить сына в объятия?
Аридей. А разве твоему отцу меньше хочется вновь прижать тебя к груди? Позволь мне, однако, милый царевич, насладиться твоим обществом. Рядом с тобой время пролетит для меня быстрее, и, может быть, если мы познакомимся поближе, это будет иметь счастливые последствия: дружелюбные дети нередко служили посредниками своим рассорившимся отцам. Проследуй за мною в мой шатер, где тебя ждут лучшие мои военачальники. Они горят желанием увидеть тебя и выразить тебе свое восхищение.
Филот. Мужчины, царь, не должны восхищаться ребенком. Поэтому оставь меня здесь. Стыд и отчаяние мое столь безграничны, что я поневоле буду вести себя глупо. Что же до твоего желания поговорить со мной, то я просто не понимаю, какая польза от такой беседы. Я знаю лишь одно — что ты и мой отец ввязались в войну и что право, как мне кажется, на стороне моего отца. Я верю в это, царь, и буду верить, даже если бы ты мог неопровержимо доказать мне противное. Как сын и воин я не вправе смотреть на вещи иначе, чем мой отец и мои военачальники.