Драмы
Шрифт:
Люба. А вы?
Троян. Ая — журналист.
Люба. Перед собой совестно, Вадим Николаич. Сводки слушаешь, одна горечь во рту.
Далекий взрыв.
Господи. Братишка у меня, Василек. Соседка по доброте вдовьей приглядывает, я-то — на казарменном.
Троян. Сахару ему возьмите. Вон тут, в серванте.
Люба. Ничего не надо. Урвала часок, слетала к нему, вбегаю на пятый, забился в угол, зябнет, дрожит, как лепесточек.
Троян. В тыл его надо.
Люба. Эвакуировали единожды — с детским домом. Навстречу Гитлеру угадали... (Махнула рукой). А теперь куда его? Хоть вплавь, хоть вскачь.
Снова ударили зенитки.
А от вас... водкой пахнет. И не отомкнешь вас. Какой вы? Что там у вас внутри? (Ушла).
Троян поглядел ей вслед, лицо его стало строгим, почти печальным. Набив трубку, сел к столу. Теперь, когда в номере молчание, особенно стал слышен учащенный, нервный стук метронома. Похрапывает старшина Голубь. Троян вставляет в машинку чистый лист бумаги, печатает одним пальцем очень быстро. Стук в дверь.
Троян (не оборачиваясь, досадливо). Попробуйте.
На пороге, в унтах, в кожаных куртках, с пистолетами в кобурах, три морских летчика — Коновалов, Тюленев и Петя Нарышк и н. У Пети — окладистая, светлая борода, подчеркивающая его юность. В руках летчиков — маленькие чемиданчики. Летчики стоят некоторое время почтительно, прислушиваясь к стрекотанью машинки. Наконец Троян поворачивается к ним. Встал с кресла. Изумлен. Коновалов стоит впереди товарищей, с чуть заметной усмешкой наблюдает за Трояном.
Коновалов. Я, я. Ты чему больше удивился: тому, что меня посадили, или тому, что выпустили?
Троян (медленно). И тому и другому. Обалдел.
Коновалов. Есть от чего.
Троян. Сколько же ты... в несамовольной отлучке? Коновалов. Четыре года, три месяца и десять дней. А может, все-таки поздороваемся, камарада?
Троян. Салют, камарада! (Обнимает Коновалова). Правда, значит, есть?
Коновалов (усмехнулся). А что, сомневался?
Троян (помолчав). Порадовал, старик, во всех отношениях порадовал. (Снова обнял Коновалова).
Тюленев. Старик?
Коновалов (Тюленеву). Это, Тюленев, у них, у корреспондентов, принято. Они даже с женами собственными так: «Старуха! Как молодая жизнь?»
Троян. Ничего не забыл, дон Базилио. (Трясет его за плечи).
Троян. Но только скажи — тебя-то за что?
Коновалов. Я вот тоже... заинтересовался. Все спрашивал у... гражданина следователя.
Троян. Ну?
Коновалов. Он-то объяснил. (Пауза). Над своей территорией свои же бензобак пробили. (Решительно). Будет. Назад оборачиваться не имею желания. Может, п не было ничего, Тюленев? Так, померещилось? Сон дурной...
Тюленев. Да, воевать надо.
Коновалов. За тем и прибыл. Свой полк получаю.
Нарышкин. А мы будем баранину возить.
Коновалов (обернулся). Не канючь. (Трояну). Поздоровайся кстати, Иван Иванович.
Тюленев. Капитан Тюленев. Второй пилот.
Коновалов. Первый теперь. (Трояну). Сдаю ему свой транспортный.
Нарышкин. Сержант Нарышкин, стрелок-радист.
Коновалов. Да просто Петька. Взял экипаж, по правде говоря, из самодурства — исключительная борода. Где у тебя третье окошко слева, если снизу смотреть? (Подошел к одному из окон, потянул штору бниз). Из-за коварной щелочки этой тебя, камараду, и опознали. Открыл нам парадное швейцар в каске. Он же, выяснилось, ПВХО, он же и портье. Номеров у него нету, порядка у него нету, стекол у него нету, злющий, дьявол, и какого-то Трояна из бога в мать чешет: затемнения не блюдет. А, не блюдет? Ты! Не выгонишь?
Где-то поблизости заиграл патефон. Коновалов с недоумением поглядел на Трояна.
Нарышкин. Лещенко, товарищ майор. Танго «Миранда»...
Коновалов. Музыковед.
Нарышкин приоткрыл дверь. Видно через коридор, как в номере напротив, где также приоткрыта дверь, танцует пара.
Кто же это забавляется?
Троян. Застряли, из Таллина. В канцелярии Эстонского Совнаркома, кажется, работали. Через Ладогу никак не эвакуируют. То баржу топят, то артналет.
Коновалов. А телефон в городе действует?
Троян. У частных лиц выключен. Оставили одним ответственным.
Коновалов. Вот я одному... ответственному... и позвоню. Троян (снял трубку). Тонечка, заступили? А отбой когда?.. А вы запросите райхсмаршала господина Германа Геринга. (Коновалову). Давай номер.
Тюленев и Нарышкин переглядываются.
Коновалов. Сам.