Драйв Астарты
Шрифт:
– Ты здорово объясняешь, док Энди! – С уважением произнес Нолан Брайан. – А пост-историческая политология, это когда из политики выбросили какие-то штучки, а на их место вставили… Ну, например, что-то компьютерное. Я верно мыслю или не очень?
– Смотря что называть штучками, – сказал Роквелл и повернулся к адвокату «Amnesty International», – как ты считаешь, Логрин, какие штучки сейчас исчезают из политики?
Логрин Уайтмид сделал глоточек контрафактного шампанского и тяжело вздохнул.
– Знаете, я вынужден констатировать довольно печальный факт. Из политики исчезает человечность.
– Почему-то, – перебил Нолан Брайан, – этот меценат поддерживал деньгами только мусульман с радикально-шариатским уклоном и докатился до захвата заложников.
– Возможно, он докатился до этого, – ответил адвокат, – но в Папуа он не совершил ни одного теракта, ни одного захвата, он лишь собирал деньги в богатых странах, а потом пересылал эти деньги мусульманским миссионерам, работавшим среди папуасов. Не террористам, Нолан, а миссионерам. Но новозеландский суд не стал ничего слушать. Достопочтенный сэр Гэмп прервал меня, и передал вопрос на усмотрение присяжных, которые просто не любят ислам. Они постановили выдать Эн-Нахила папуасам. А те расстреляли его через час после прибытия на полигоне военного аэродрома Морсби.
– И что в этом плохого? – Поинтересовался Брайан.
– Это бесчеловечно, вот в чём проблема, – ответил адвокат. – А бесчеловечность имеет свойство необычайно быстро распространяться. Суд не имеет права таким же образом выдать мусульманских активистов – граждан Новой Зеландии, но он предъявляет им обвинение в государственной измене, чтобы расстрелять их прямо здесь.
– Ты передергиваешь, – возразила Крузо.
– Возможно, я ошибаюсь, – ответил адвокат, – я бы очень хотел ошибиться. Но у меня остаётся все меньше надежды на это. Я уже сказал: бесчеловечность имеет свойство необычайно быстро распространяться. Взять случай с сингапурскими школьниками. Понятно, что ваш Антарктический газовый консорциум развивается, и ваша дирекция серьезно занялась кадровыми ресурсами. Но вот так, взять и выдернуть сорок самых перспективных молодых людей из другой страны, которая оказалась слабее вас и не способна защититься… Я даже не говорю о том, что вы попросту забыли о водителе автобуса и двух полисменах. Они неинтересны, и зачем забивать ими голову, верно?
Десембер Крузо сделала картинно-печальное лицо и подняла ладони вверх.
– Логрин, я тебя уверяю: отдел активных операций так или иначе вернул бы этих трех парней домой. Но я благодарна за то, что ты мотивировал нас сделать это как можно быстрее. Давай считать это ошибкой, которую ты исправил. Но в остальном… Я не понимаю, что бесчеловечного в нашей помощи талантливым школьникам, которых не устраивал режим в стране происхождения? Почему они должны были терпеть это ещё почти два года до совершеннолетия, если они уже знают, чего хотят в жизни?
– Ты пытаешься перевести спор в область прагматики, – заметил он, – а мы говорим о человечности… Подожди, Торверк! Я уже вижу, ты готов сказать что-то язвительное о соотношении человечности и сингапурского обычая воспитательной порки по заду. Я тысячу раз согласился бы с тобой в этом вопросе, если бы порка была причиной, а не поводом. Но это повод, Торверк! А причина – погоня за наживой.
– Причина – всегда погоня за наживой, – вмешался Роквелл. – Или я скажу даже более жёстко: причина – всегда турнир на выбывание. Это естественный отбор социальных моделей с более высокой эффективностью в ходе конкуренции за ресурсы.
– Фашизм всегда начинается с теории социального дарвинизма, – ответил адвокат.
Новозеландский математик улыбнулся и постучал чайной ложечкой по рюмке.
– Фашизм это одна из социальных моделей, конкурентоспособная в узком интервале условий, характерных для первой половины индустриальной эры. Фашизм и ещё ряд похожих систем это как динозавры. Они внушительно смотрелись в определенной экосистеме. Но, когда ускорилась эволюция альтернативных форм жизни, динозавры оказались беспомощными и нежизнеспособными именно из-за своей внушительности, громоздкости и, как следствие, биологической неэкономичности и негибкости.
– Док Энди, а пост-фашизм бывает? – Спросил бармен.
– Пост-фашизм уже был и прошел. Сейчас в Европе мода на пост-неофашизм.
– О, чёрт! Какой только фигни не придумают в Европе.
– В журнале «Life», – сообщила Джули, – была статья какого-то политолога о Восточном Тиморе, а там – словосочетание: «псевдопостиндустриальный неокоммунофашизм». Я просто рыдала от смеха. Нолан даже испугался, что я подавилась медом.
– Меня, – пояснил Нолан Брайан, – вообще беспокоит, когда ты лопаешь мед ложками, читая такие дурацкие журналы. Это здорово, что у нас в Хорроре теперь есть свежий домашний натуральный мед, но зачем лопать его, читая сказки про апокалипсис?
– Сказки про апокалипсис? – Переспросил Хникарсон.
– Да. Я имею в виду статьи вроде той, про Тимор-Лесте. Или последнюю статью про великий пожар в Аравии. Кстати, Диззи, там главный всадник апокалипсиса, это ваш Антарктический газовый консорциум. Будто бы это он заказал точечную атомную бомбардировку, которая подожгла нефтеносные слои в пустыне Руб-Эль-Хали.
– Ну, – спокойно заметила Крузо, – по римскому принципу «ищи, кому выгодно» АГК попадает в круг подозрительных персон вместе с лидерами Кувейта, Бахрейна, Ирана, Нуэва-Гранады и корпорациями вроде «Norway polar oil» или «Alaska Arctic fuel».
Роквелл допил свою рюмку, постучал пальцами по столу и произнес:
– Я бы включил в этот круг стороны, играющие в два хода. Правительство США…
– Ну, как же без происков коварных янки, – хихикнув, прокомментировала Джули.
– …И ещё, – невозмутимо продолжил новозеландский математик, – японский концерн «Itokawa Robotics». Он очень агрессивно играет на понижение доверия к надежности инвестиций в минеральное сырье на Земле и продвигает проект космической добычи. «Itokawa Robotics» заметно выиграл от Великого аравийского пожара и, анализируя действия этого концерна на фондовом рынке, можно с очень высокой вероятностью утверждать: там заранее, за несколько дней, знали о будущем пожаре.