Драйзер. Русский дневник
Шрифт:
Я поселился в номере 112 на третьем этаже: стиль – рококо и потертый «гранд». Но говорят, что номер дорогой. Почти мгновенно появляются г-н Динамов из государственного издательства и девушка, которую я принимаю за его молодую любовницу [139] . Они переполнены чувством долга, я в их глазах важен необычайно. Ах, у вас будет это и у вас будет то. Кого я хочу увидеть? С кем встретиться? Мне же интересно, кто захочет встретиться со мной. А список сверстан. Пока мы разговариваем, прибывает представитель Chicago Daily News. Он пришел, чтобы предложить использовать его стенографистку, его документы и книги. У него номер в этом же отеле. Примерно через десять минут приходит Скотт Неринг, пересекший Тихий океан и Азию [140] . Он хочет быть полезным – «умудрить» меня сведениями о России – и обещает стать моей правой рукой. Потом возникают господа Биденкап и Крит – один из них является представителем американского филиала «Международной рабочей помощи», другой – французского. Они хотят быть полезными при составлении плана моей поездки. А после них появляется представитель Associated Press. Он хочет отправить каблограмму и пригласить меня на вечеринки, я решаю перенести это приглашение на предстоящую неделю. Примерно в 10 [вечера] я прекращаю дела, заказываю еду и ем, пока кто-то напрасно названивает по телефону. Потом я набрасываю вопросы, которые можно было бы задать Сталину. Пишу три письма, одно из которых – Хелен, и отправляюсь на боковую. Пока я не видел в Москве ничего похожего на красные сапоги.
139
Сергей Динамов (1901–1939) – главный покровитель Драйзера в советских литературных кругах и редактор первого советского издания сборника произведений Драйзера. Динамов – большевик, после революции служил в Красной армии. Перед своей безвременной смертью он работал директором Литературного института красной профессуры.
140
Скотт Неринг (1883–1983) – американский социалист и радикальный активист. Он был уволен с преподавательских должностей в Пенсильванском университете и в Университете Толидо (штат Огайо) за свои политические взгляды и пацифизм. Его лучшая и самая известная книга – «Сотворение радикала» (The Making of a Radical, 1972).
Положительно русские – странные и замечательные люди. Я провел полдня в их главной и самой суровой тюрьме. Это устроил для меня Биденкап – мелкий, агрессивный, самоуверенный и напористый, но знающий человек (я так думаю), настроенный скорее прокоммунистически или по крайней мере воображающий, что он так настроен. Он пришел в 9:15, чтобы сказать мне, что я не должен этого пропустить. Это будет иллюстрировать коммунистические идеи о преступлении, наказании и перевоспитании. И действительно, это так и было… В такси с тремя другими людьми и переводчиком я поехал в […] тюрьму [141] . Тюрьма построена буквой «К» и состоит из пяти этажей камер, находящихся друг над другом. Запах. Камера. Но все это значительно лучше того, что было тут в царские времена. Все подземные камеры заброшены или превращены в рабочие цеха с текстильными машинами. Старая центральная часовня с каморками, из которых через небольшие окошки заключенные могли наблюдать за службами или получать благословление священников, превращена в общественный зал для заключенных, где показывают кино и устраивают другие развлечения. Больше нет одиночного заключения в старом смысле этого слова. Сегодня существуют только пять видов наказания – следующие […]
141
Вероятно, Бутырская тюрьма, построенная в 1879 году у Бутырских ворот в Москве.
Здесь был парикмахер-убийца, получивший десять лет. Шеф-повар – тоже убийца. Один из интересных заключенных – старый и простоватый на вид, но, возможно, просто лукавый человек, который в царские времена был агентом-провокатором. С одной стороны, он примыкал к нигилистам и помогал им в попытке взорвать царский поезд. (Попытка потерпела неудачу, но он по крайней мере принял в ней участие – или должен был это сделать.) С другой стороны, после того, как царь был убит, а секретные бумаги полиции оказались в руках красных, выяснилось, что этот человек получал деньги от полиции и за наличные помогал искать нигилистов. Все это он рассказал в ответ на вопросы, заданные нашим гидом с подачи участников экскурсии, и рассказал достаточно просто и прямо. Его спросили, жалеет ли он о случившемся. Да. Он ошибался. Относились ли Советы к нему справедливо с момента раскрытия его преступления? Да. Была ли жизнь в этой тюрьме достойной – гуманной? Очень. Когда он выйдет на свободу? Через шесть лет. «Застрелить надо было этого кровавого ублюдка», – сказал англичанин, стоявший позади меня.
Был там еще один интересный узник, священник из маленькой русской деревни. Вместе с другим человеком он задумал убийство, осуществил его и был приговорен к 10 годам – максимальный срок наказания по новому закону. Но кто «он»! Персонаж из оперы-буффа. Камбоджиец! Или кореец. В высокой соломенной шляпе, размером и формой напоминающей шелковое сито, – и это все было водружено на голову с помощью какой-то желтой шелковой ленты.
И длинное грязное ветхое, но все же шерстяное пальто, подпоясанное льняной тряпкой. И бледные слабые глаза. Странные китайские лицо и фигура. И все же кто он: сумасшедший, фанатик, невротик-мечтатель? Возможно, да, а возможно, нет. Сегодня русские юристы чрезвычайно осторожно воспринимают нервные болезни в связи с преступностью… Через переводчика я разговариваю с ним. Его голос и жесты указывают на химический космос, столь далекий от моего, как будто я разговариваю с существом из другого мира. Достоевский с его самыми неустойчивыми психологическими отклонениями никогда не создал бы более невероятную фигуру или характер, нежели этот. Да, он был священником в деревне за 300 миль отсюда. Правда, его обвинили в убийстве – его и еще одного гражданина. Но его обвинители ошиблись. И на сколько его приговорили? На десять лет. А можно сократить срок трудом или хорошим поведением? Да – до шести лет. Разрешается ли ему ежегодно выходить из тюрьмы на каникулы? Да. И он после его освобождения вернется в те места, где был осужден? Да. Зачем? Именно там он родился! Сможет ли он вернуться к нормальной жизни? Он надеется, что да… я оставил его в странном сне в одном из помещений тюрьмы – он опирался на каменную стену своим тонким, почти высохшим плечом.
Одной из странностей этой тюрьмы было то, что на тюремной кухне в связи с 10-й годовщиной Октябрьской революции 1917 года они выпекли каждому из заключенных по одному фунту белого хлеба; обычно их из года в год кормят другим хлебом. Он темно-темно-коричневый, сырой и кислый – вкус, которого я не выношу.
Охранники здесь не имеют оружия. Запрещается убивать заключенных в случае попытки побега. На главном дворе висит баскетбольная корзина. Мы возвращаемся в гостиницу и находим Динамова. Мы обедаем в отеле, и у него есть план прогулки, после которой я должен встретиться с Биллом Хейвудом [142] . После обеда приходит Биденкап и предлагает переехать в другой помер, с видом на ворота, ведущие на Красную площадь, я решаю переехать, но сначала – поспать. Звонит Дороти Томпсон, но я притворяюсь спящим. В пять мы переходим в новый номер (302) и заказываем ужин. Я пишу письма, а потом мы выходим на прогулку, но идет дождь. Вместо прогулки мы берем такси до отеля «Люкс» [143] . Меня просят показать паспорт (так делают все посетители этого здания), потом мы с Динамовым отправляемся в номер Рут Корнел [144] . Я ясно вижу, что между ними существует сексуальная связь; после разговора мы спускаемся вниз, в номер Хейвуда. Комната забита какими-то сомнительными радикалами.
142
Уильям Д. Хейвуд, Большой Билл (1869–1928), известный профсоюзный деятель, организатор «Индустриальных рабочих мира». Хейвуд был известен своей способностью объединять ради общего дела трудящихся, принадлежавших к разным этническим и религиозным группам. Драйзер познакомился с ним раньше в Чикаго и использовал стачку 1913 года на шелковом производстве в Патерсоне (Нью-Джерси), в которой активную роль играл Хейвуд, в качестве фона для своей одноактной пьесы «Девушка в гробу» (The Girl in the Coffin, 1913). См. Newlin Keith. Dreiser’s The Girl in the Coffin’ in the Little Theatre // Dreiser Studies. 1994. Vol. 25. P. 31–50. Заключенный в тюрьму за свою деятельность Хейвуд в 1920 году вышел из нее под залог и скрылся в Советском Союзе, где стал первым управляющим американской Автономной индустриальной колонии Кузбасс, занимавшейся добычей угля. Вынужденный уйти на пенсию из-за диабета, он стал пенсионером советского правительства и жил в номере на втором этаже гостиницы «Люкс». Хейвуд умер 18 мая 1928 года; часть его праха захоронена у Кремлевской стены, часть – на кладбище Вальдхайм в Чикаго.
143
Отель «Люкс», переименованный в 1953 году в гостиницу «Центральная», был построен в 1911 году. Когда большевистское правительство перебралось из Петрограда в Москву, отель был зарезервирован для партийных функционеров. В 1920 году он был закрыт для широкой публики и использовался исключительно Коминтерном. Здесь советское правительство размещало иностранных гостей и европейских коммунистов; в отеле были приняты серьезные меры безопасности. Для прохода сюда, как указывает Драйзер, необходимо было предъявить паспорт. Собственные ресторан, магазины и даже поликлиника сделали «Люкс» похожим на небольшой город в городе.
144
Драйзер имеет в виду Рут Кеннел.
Вильям Дадли Хейвуд, более известный как Большой Билл Хейвуд, лидер организации «Индустриальные рабочие мира»
Сам Хейвуд страшно постарел. Я бы никогда не поверил, что такой сильный человек мог стать таким серым, вялым и обрюзгшим. Но жизнь потрепала его, как она треплет нас всех. Он сказал, что был болен – очень болен – два года назад. Кроме того, год назад он женился на русской женщине. Она появилась позже – такая славянская рабыня. Он также написал мемуары и теперь по-детски гордится тем, что сумел это сделать [145] . Но он признал, что его время прошло, и это был его последний выстрел (до того – стачка шахтеров Колорадо, Лоуренс, Лоуэлл, Паттерсон, «Индустриальные рабочие мира» и суд в Чикаго). я не мог в это поверить. Могу ли я прийти снова, прочитать несколько глав из его книги и сказать ему, что я о ней думаю. Я сказал ему, что приду. После этого выхожу к Рут Корнел (см. примеч. выше. – Ред.) и Динамову и хочу попрощаться. Но она выходит в холл вслед за мной и объявляет, что мне надо пройтись. Она предлагает составить нам компанию, что мы и делаем – а пока ходим, осматриваем убранство города к Красному празднику. Когда мы добираемся до отеля, она предлагает прогуляться по Красной площади, и я соглашаюсь, после чего Динамов уходит; был то разрыв или нет – не могу сказать. Мы осматриваем главный советский магазин [146] . Мавзолей Ленина, и она сообщает мне, что из-за склонности русского характера к суевериям Ленин уже стал святым. На самом деле – пока еще – Центральный комитет не осмеливается похоронить или сжечь тело. Оно стало святыней. Поэтому в русском сознании возникла идея, что до тех пор, пока тело находится здесь (и, наверное, только в этом случае), в России будут жить коммунистические принципы! Потом мы осматриваем могилу Джека Рида [147] и возвращаемся в отель. Я жалуюсь на одиночество, и она понимает меня. Мы наконец достигаем взаимопонимания, и она остается до двух. Уходя, она просит меня не провожать ее и обещает вернуться завтра или в понедельник.
145
Воспоминания Хейвуда были опубликованы в книге: Bill Haywood’s Book: The Autobiography of William D. Haywood. N. – Y.: International Publishers, 1929.
146
Драйзер имеет в виду универмаг ГУМ, фасад которого длиной более 800 футов (примерно 245 м) примыкает с восточной стороны к Красной площади. Построенное в 1893 году здание первоначально называлось Верхними торговыми рядами, а его многочисленными магазинами владели купцы – поставщики царского двора. После революции здание было национализировано и стало известно как крупнейший магазин в Советском Союзе, ГУМ – Государственный универсальный магазин.
147
Имеется в виду Джон Рид (1887–1920), американский рабочий лидер, писатель и публицист. Рид приехал в Россию в августе 1917 года, чтобы освещать революцию, в ходе которой он с энтузиазмом поддерживал большевиков. Вернувшись в 1918 году в США, он помогал организовывать различные социалистические и коммунистические группы, читал лекции и много писал. Его самая известная работа – «Десять дней, ко-
Опять серый и дождливый день. Большую часть дня я пишу. Утром БОКС […], которое здесь берет на себя заботу о таких гостях, как я, прислало мне гида-переводчика на весь день. Но я отпустил его, попросив вернуться к часу. Между тем меня ждут разные посетители: проф. Г. У. Л. Дана из Новой школы социальных исследований в Н.-Й. [148] , Скотт Неринг, представитель Chicago Daily News, глава […] и другие. Они рассказывают мне разное о России и о том, что ждет меня здесь. После праздников мне должно быть позволено увидеть некоторых вождей и руководителей Коммунистической партии, которые правят в России, а после этого мне дадут гида и обеспечат переезд и проживание в тех пунктах России, которые я захочу посетить. Неринг предлагает взять Рут Корнел [149] , так как она говорит по-русски и по-английски, а поскольку мы уже так близки, мне это представляется идеальным выбором. В 4:30 дня состоится открытие десятидневного праздника, а также прозвучат приветствия иностранных коммунистов и гостей. Мне принесли билет в ложу. Пойду – на открытие по крайней мере…
148
торые потрясли мир» (1919). Вскоре после публикации книги Рид вернулся в Россию, где встретился с Лениным и стал членом Исполкома Коммунистического интернационала. В следующем, 1919 году он умер от тифа и был похоронен на Красной площади у Кремлевской стены. С 1929 года в Соединенных Штатах стали возникать клубы Джона Рида, которые объединяли авторов, придерживавшихся левых взглядов.
149
Генри Уодсворт Лонгфелло Дана, преподаватель Новой школы (New School); автор «Справочника по советской драме» (Handbook on Soviet Drama, 1938) и книги «Драма в России военного времени» (Drama in Wartime Russia, 1943).
2 Драйзер не сразу запомнил фамилию Рут Кеннел (ред.).
Рут Кеннел на Красной площади во время визита Драйзера
Было очень впечатляюще, особенно гимн в память павших, который мастерски сыграл оркестр и который огромное собрание слушало стоя. Этот оперный театр внутри и снаружи производит большее впечатление, чем любой другой театр в Европе [150] … В пять тридцать я уезжаю; вернувшись, нахожу здесь Рут Корнел (см. выше примеч. ред.) и Динамова. Она должна отвезти меня посмотреть русскую народную пьесу в одной из маленьких школ театрального искусства. Пьеса показывает забавные картины деревенской жизни во время свержения царя и прихода к власти Советов. Она слишком длинная, но если правильно сократить, то в Америке ее может ждать успех. Я уверен. После представления оставляю ее в ложе и возвращаюсь писать…
150
Драйзер упоминает знаменитый Большой театр. Свой нынешний вид театр принял благодаря реконструкции, проведенной архитектором Альбертом Кавосом (1800–1863) после того, как пожар 1853 года полностью уничтожил внутреннюю часть здания.
Русские, безусловно, беспечные люди; практичные в некоторых вещах, безразличные или непрактичные в других. Взять, например, этот отель. С точки зрения архитектуры он всеми своими особенностями напоминает дворец: большие залы, большие номера, пышная мебель в стиле Людовика Великого… И при этом там и сям – рваные ковры, посредственное постельное белье, постоянно что-то ломается, лифты ходят через две минуты, но берут только двоих; неработающие замки; часто после 9 вечера нет горячей воды. Тем не менее обслуга всегда вежлива – за исключением главного офиса, где можно стоять часами, если вы не можете объяснить свою просьбу на языке, понятном конкретному дежурному клерку. А считается, что это международный отель, действующий под непосредственным руководством Центрального правительства СССР…
Вот и в театре, который мы посетили сегодня, был только один вход и не было выхода для 800 или 900 зрителей. И потому все свертки и туфли нужно было оставлять у дверей и почти что в позорной давке сражаться за то, чтобы войти и снова выйти! Само здание театра, которое ранее было действительно великолепным особняком, конфисковано у одной из богатых буржуазных семей. «Где сейчас члены этой семьи? – спросил я – Кто-нибудь знает?» – «Они мертвы либо работают в Нью-Йорке или Париже официантами».